Визуальная картинка Луны в небесах, позволяющая прикинуть ее прежний размер, уже почти стерлась у него из памяти, так что он не мог оценить, насколько по сравнению с ней выросла туча. Разумеется, данные для вычислений можно было найти в справочниках. Только числа его не особенно волновали. Иногда Луна выглядела огромной, иногда – совсем крошечной, в зависимости от того, насколько близко она была к горизонту, а также от чисто психологических и эстетических факторов. За редким исключением для всех, кто находился сейчас на ночной стороне Земли, только эти факторы и имели значение. Дюб хотел знать, насколько большой туча кажется людям внизу, что они чувствуют. Хотел бы увидеть ее над Чино-Хиллз из дворика «Атенеума» Калтеха, где сам в последний раз видел Луну за несколько минут до Ноля, и представить себе, каково оно – стоять на твердой земле, смотреть на тучу и знать – это Смерть.
Как и большинство, он составил список всех, с кем хотел бы попрощаться, потом безжалостно вычеркнул девяносто процентов имен, поскольку понимал, что на каждого времени не хватит. В последние месяцы на Земле он лично встретился и распрощался с кем необходимо. С орбиты он попрощался со всеми остальными, по видеосвязи или отправив тщательно обдуманные электронные письма. С теми, кому он сказал «прощай», Дюб на связь уже не выходил. В последний раз встретиться с коллегой в баре, вспомнить о былом, расплакаться, обняться и произнести слова прощания, а пару месяцев спустя отправить ему же мейл с запросом о последних наблюдениях было решительно невозможно. Как следствие с каждой новой отметкой в списке круг его знакомств неуклонно сокращался и теперь состоял лишь из жены и троих детей. Когда Шар номер восемь сделал свое дело, связаться с ними стало значительно трудней. Связь между «Иззи» и Землей была ограничена совокупной пропускной способностью антенн и передатчиков станции. Личные сообщения по сравнению с рабочими имели низкий приоритет, а количество рабочих во время подготовки к последнему всплеску запусков (или Выплеску, выражаясь словами Дины) резко выросло. Дюб постоянно слал Амелии и детям эсэмэски, которые застревали в очереди на отправку то на несколько минут, то на несколько часов, половина так и не ушла. Каждый раз, стоило ему уже совсем отчаяться, он вдруг получал ответ от Генри, Гедли или Геспер. Посылать сообщения и получать ответы стало для него важнее сна, так что Дюб, что называется, «поломал смену» и спал урывками, на полу в Парке или просто уронив голову на стол, как школьник на парту – телефон был у самого носа, и он чувствовал вибрацию, если что-нибудь приходило.
Примерно через сутки после того, как Дюб сообщил Маркусу про Шар номер восемь, ему наконец стало ясно, что он уже никогда не сможет поговорить со своими близкими, если, конечно, не считать разговором спорадические и непредсказуемые эсэмэски. Все, что он должен был им сказать, следовало сказать раньше. Неожиданностью это не оказалось, он уже давно без устали повторял себе, что при каждой беседе нужно вести себя так, словно она – последняя. И тем не менее вечером Дня 700 он только и делал, что прокручивал записи видеочатов с каждым из родных и укорял себя за то, что позабыл сказать.
От Генри пришло сообщение: «Как все выглядит сверху?»
Дюб посмотрел на часы. В Мозес-Лейк сейчас была ночь. Он представил себе Генри – как тот сидит между сменами на старом разбитом диване, который они вместе вывезли из Сиэтла, прихлебывает пиво и смотрит, как Белые Небеса протягивают к нему призрачную руку.
Дюб не знал, что ему ответить.
«Кажется, я вижу, как оно вытягивается вдоль орбиты – начинают формироваться кольца», – написал он наконец.
«Я про Землю», – уточнил Генри.
Дюб отправился искать место, откуда можно взглянуть на Землю через настоящее окно, а не посредством проклятых ситуационных мониторов. В конце концов он оказался в Суеверном шарике. Внутри было довольно много народу. «Иззи» должна была вот-вот пересечь терминатор и уйти с дневной на ночную сторону. Но и над ярко освещенным Тихим океаном на прозрачной оболочке атмосферы можно было рассмотреть тоненькие царапины: белые следы болидов. Над темной стороной они выглядели как дуги голубого пламени – некоторые раздваивались, другие заканчивались ярко-красными вспышками, когда метеорит достигал Земли. Иными словами, все выглядело как вчера и позавчера. Случись метеоритная активность подобного уровня внезапно, еще два года назад она была бы самым поразительным астрономическим явлением в истории человечества. Однако начиная с самого первого болида, пропахавшего землю Перу через несколько дней после Ноля, количество метеоритов в поле зрения неуклонно росло. Люди успели привыкнуть. Многие даже постили селфи с красными от «метеоритного ожога» физиономиями – они подверглись воздействию ультрафиолетового излучения от пролетавших мимо метеоритов, как если бы сильно обгорели на солнце.
«Смотрю сейчас на тебя», – напечатал Дюб. Он думал добавить: «Хотел бы я быть рядом», но сообразил, что получится глупо. «Похоже, над Британской Колумбией проходит крупный болид».
«Я его вижу, – ответил Генри. – И жар чувствую».
«Сильно занят?»
«Сам знаешь. Собираем весь крупняк, готовимся к Салюту».
Дюб удивился, что вообще что-то происходит. Что отчаявшиеся люди не бросаются к стартовым площадкам, пытаясь найти себе хоть какое-то местечко в «крупняке». Вроде последнего вертолета из Сайгона – люди свисают с шасси, а солдаты колотят их прикладами. Или он недооценивает человеческую природу? И внизу сейчас – идеальный порядок?
«Ты мне нужен».
Эта эсэмэска была от Маркуса.
Дюб неохотно оторвался от окна и повернулся к трубе, которая приведет его к Стержню. Оттуда он отправится в Т3, где Маркус, надо полагать, расположился сейчас в Бункере…
Маркус Лойкер плавал прямо у него перед носом, на лицо ему падал голубоватый отсвет от телефона. Маркус выключил экран и убрал телефон в карман.
– Я это не в том смысле, что тебе следует находиться со мной в одной комнате, – сказал он. – Мне нужны твои мозги – здесь, на Облачном Ковчеге, а не внизу. Твои близкие мертвы, доктор Харрис.
– Мертвы. Но все еще разговаривают, – ответил Дюб, чувствуя, как внутри что-то разгорается. Будь здесь сила тяжести, он бы, вероятно, съездил Маркусу по морде.
– И как ты думаешь, что они сейчас больше всего хотят от тебя услышать? – спросил Маркус. – Сюси-пуси? Они и так знают, что ты их любишь. Знаешь, что хотел бы услышать я, окажись на их месте? «Извините, мои дорогие, но я сейчас очень занят – спасаю род человеческий». Если ты не против, отправь им что-нибудь в этом духе, а потом давай ко мне в Бункер – нам есть что обсудить.
Маркус Лойкер оттолкнулся от одной из веревок, протянутых через Суеверный шарик для этой цели, и полетел к выходу. На мгновение силуэт его застыл в круге света из трубы, напомнив Дюбу витрувианского человека Да Винчи. Затем в трубу вплыли еще двое, испортив весь эффект. От внимания Дюба это не ускользнуло. У Маркуса теперь была свита. Или – телохранители?
Как и любая приличная гроза, Каменный Ливень начался с внезапного удара грома – километровый камень озарил Восточную Европу беззвучным призрачным пламенем, скользя сквозь верхние слои атмосферы, и зарылся в более плотный воздух где-то над Одессой. Проходя через небеса, он зажег в Крыму сухие листья и мусор, затем прочертил длинную полосу из горящих зданий и лесов вдоль северо-восточного побережья Черного моря и оставил вытянутый эллиптический кратер в степи между Краснодаром и Ставрополем. Первый город сначала загорелся от исходящего сверху жара, потом по нему прошлась взрывная волна. Второму досталась лишь волна, а следом за ней – дождь осколков. Оба в результате были стерты с лица Земли.
После затишья, которое длилось несколько часов, пошли болиды помельче. Они падали по всей Земле, но чаще всего – в низких широтах, рядом с экватором. Людям давно уже было известно, что так и произойдет, и многие в последние месяцы двинулись поближе к полюсам, так что Руфусу Макуори вместе с семьей, друзьями и сподвижниками пришлось соорудить вокруг шахты в районе хребта Брукс охранный периметр. В ноябре там уже очень холодно. До тех краев добирались лишь самые экипированные и подготовленные беженцы – именно такого рода непрошеных гостей Руфусу меньше всего хотелось видеть на своей территории. Поскольку ограниченная пропускная способность радиостанций Облачного Ковчега их не касалась, Руфус и Дина во время трехдневной «паузы» между Белыми Небесами и Каменным Ливнем постоянно поддерживали связь морзянкой. Руфус продолжал вести передачи из своего пикапа, припаркованного у входа в шахту. Он подумывал о том, чтобы возвести на вершине горы стационарную антенну, соединив ее с подземным передатчиком бронированным кабелем, но Дина, изучив предполагаемые последствия Каменного Ливня, посоветовала ему не тратить понапрасну время.
Айви попрощалась с Материнским организмом несколько дней назад, сразу же вслед за этим Морг приняла предоставленную правительством таблетку для эвтаназии. Единственным человеком на Земле, с кем она еще поддерживала контакт, был Кэл, который со своей подводной лодкой находился сейчас неподалеку от базы ВМФ на острове Норфолк – глубина там была достаточной, чтобы в нужный момент как следует занырнуть. Основной же связью с семьей для Айви оказалась музыка. Морг предложила пятилетней Айви выбирать, хочет она стать лучшей скрипачкой Южной Калифорнии или же лучшей пианисткой там же. Та выбрала скрипку. Лучшей в Южной Калифорнии она даже близко не стала, но много выступала с детскими оркестрами и более-менее изучила классический репертуар. На «Иззи» у нее была скрипка, время от времени Айви ее настраивала и играла.
Когда в День 701 скорость фрагментации болидов достигла определенного предела, означавшего формальное начало Белых Небес, ряд культурных организаций запустили программы, подготовка к которым велась почти с самого Кратерного озера. Многие передавались в эфир на коротких волнах, так что Айви могла выбирать между Собором Парижской Богоматери, Вестминстерским аббатством, Собором Святого Патрика, императорским дворцом в Токио, площадью Тяньаньмэнь, дворцом Потала в Тибете, египетскими пирамидами и Стеной Плача. Попробовав все по очереди, она настроила радио на Собор Парижской Богоматери, где сейчас проходило Бдение Конца Света, которое должно было продолжаться, пока здание собора не обрушится на головы исполнителей и внутри не останется никого живого. Наблюдать исполнение она не могла, поскольку видеотрафик был ограничен, но вполне способна была представить: филармонический оркестр Радио Франции, в ряды которого влились все наиболее престижные исполнители, чей родной язык – французский. Все – в белых смокингах или в бальных платьях с тиарами, и, сменяя друг друга, непрерывно исполняют программу, в которой есть несколько светских произведений, но основной упор сделан на церковную классику: реквиемы и мессы. Время от времени на музыку накладывался глухой хлопок – Айви пришла к выводу, что это ударная волна от болидов. Музыканты, как правило, не прекращали играть. Певцы иной раз сбивались с такта. После самых громких взрывов можно было слышать крики ужаса из аудитории вперемежку со звоном осыпающихся на каменный пол витражей. В основном же звучала прекрасная музыка – пока вдруг не прекратилась. Больше уже ничего не было.