роще. Реактивные двигатели там работали более эффективно, исчезали сопротивление воздуха и сопутствующие ему вибрации, и даже отказы оборудования уже не вели с неизбежностью к катастрофическим последствиям. В космосе для того, чтобы доставить объект из пункта А в пункт Б, требовалось лишь в нужный момент придать ему требуемую дельту-вэ.
Если пересказывать в терминах дельты-вэ историю Шона Пробста от момента расставания с Землей и до момента расставания с жизнью, получится примерно следующее. Чтобы переместиться с твердой почвы на «Иззи» в День 68, по сравнительно наивным оценкам потребовалась бы дельта-вэ 7660 м/с. Любой опытный космический волк сказал бы на это, что из-за потерь, вызванных сопротивлением воздуха, и связанной с этим формой первоначальной траектории, реальное значение будет ближе к 8500, если даже не к 9500 м/с.
Забрав Ларса и большинство роботов Дины, Шон должен был выполнить маневр по изменению плоскости, перейдя с орбиты «Иззи» под углом примерно шестьдесят пять градусов к экватору на собственно экваториальную орбиту, где шла сборка «Имира». Как раз в подобных случаях человеческая интуиция обычно давала сбой, поскольку особой разницы между орбитами «Иззи» и «Имира» было незаметно. Обе находились на высоте в несколько сот километров над границей атмосферы. Обе были более или менее круговые (в отличие от других, эллиптических). И даже обращались вокруг Земли в одну сторону. Единственное, чем они всерьез отличались, так это углом. И тем не менее для перехода с одной на другую требовалась столь значительная дельта-вэ, что пришлось запускать отдельную ракету, которая не несла ничего кроме запаса топлива, чтобы дозаправить аппарат Шона и позволить ему сменить плоскость.
Когда «Имир» был окончательно собран, потребовалась дельта-вэ 3200 м/с, чтобы перевести его на очень вытянутую эллиптическую орбиту, по которой он достиг L1. По пути снова пришлось столкнуться с задачей перемены плоскости. Практически вся Солнечная система, включая и комету Григга-Скьеллерупа, находится внутри плоского диска, в центре которого – Солнце. Плоскость этого воображаемого диска называется эклиптикой. К радости тех, кто любил смену времен года, экваториальная плоскость Земли наклонена к плоскости эклиптики под углом двадцать три с половиной градуса. Для межпланетных путешествий это было не столь удобно, поскольку означало, что орбиту «Имира» нужно теперь изменять именно на этот угол. По счастью, маневры по перемене плоскости обходятся значительно «дешевле» (в смысле требуемой для них дельты-вэ), если их выполнять на удаленных орбитах, а «Имир», разумеется, отправлялся очень и очень далеко. Так что они выполнили перемену плоскости в районе L1 одновременно с маневром, который перевел корабль на гелиоцентрическую орбиту; на все вместе потребовалось около 2000 м/с.
Спустя год с небольшим эта орбита сблизилась с орбитой кометы Григга-Скьеллерупа. Приблизившись к ядру кометы, «Имир» затратил еще около 2000 м/с на синхронизацию орбит.
Вплоть до прибытия на Григг-Скьеллеруп все маневры выполнялись реактивными двигателями «Имира», принцип действия которых был вполне традиционным: компоненты ракетного топлива (горючее и окислитель) воспламенялись в камере сгорания, образуя горячий газ, который выходил наружу через сопло, создавая реактивный импульс. Последний запуск двигателя полностью опустошил топливные баки – если бы систему на основе ядерного реактора запустить не удалось, это означало бы билет в один конец.
Реактивного двигателя, способного перемещать по Солнечной системе кометное ядро с мало-мальски приемлемой скоростью, попросту не существовало. С этой целью им теперь нужно было запихнуть привезенную с собой «бомбочку на палочке» в самую середину ледяного куска, оборудовать за ней ледяное сопло, а затем поднять стержни поглотителей, так что тысяча шестьсот рабочих стержней реактора сильно разогреются. Лед начнет превращаться в воду, затем в пар, который выйдет наружу через сопло – и вот это уже будет вполне существенный реактивный импульс. Таким образом, первые несколько месяцев ушли на то, чтобы разобрать «Имир» и по частям встроить его в кусок льда, отколотый от трехкилометрового ядра кометы.
Возникает законный вопрос: почему только кусок? Почему не пригнать назад всю комету, раз уж вода представляет собой столь ценный ресурс? Зачем посылать в космос тяжелый ядерный реактор и при этом не использовать его на полную мощность? Ответ заключается в том, что для столь огромного куска льда не хватит мощности никакого ядерного реактора. На такую задачу потребовалось бы лет сто, даже если предположить, что некий чудесный реактор каким-то образом проработает весь этот срок на полной мощности. Все, что можно было сделать за разумное время – доставить обратно кусок льда, которого только-только хватит на сближение с «Иззи» и последующую «долгую поездку».
Так или иначе, но Шон Пробст и остатки его экипажа использовали ядерный реактор, чтобы придать дельту-вэ примерно 1000 м/с куску льда, отколотому от Греки-Скелета, и тем самым перевести его на слегка отличающуюся от прежней орбиту, которая через несколько месяцев привела осколок в L1. Шон продержался достаточно, чтобы в последний раз поднять стержни и выдать дельту-вэ, фактически противоположную той, что они использовали в портале L1 почти два года назад. В результате «Имир» перешел на геоцентрическую орбиту и одновременно задешево выполнил перемену плоскости, необходимую для встречи с «Иззи». Два дня спустя Шон отстучал свое «горячо, высоко и тяжко» и умер. От чего, можно было лишь гадать.
Группа доставки «Имира», которую сейчас набирал Маркус, должна была лететь на ЦМА, то есть целевом модульном аппарате, собранном специально для этой задачи из комплекта запчастей: своего рода космического набора «Лего», аккуратно складированного снаружи модулей, расположенных за Камбузом, – все вместе они назывались Верфью.
В целом Верфь имела Т-образную форму. Та сторона перекладины буквы Т, что торчала влево от Камбуза, была заставлена компонентами ЦМА. Гроздь сферических баков облепила комплекс расщепителей с противоположной стороны. Эти устройства разлагали воду на водород и кислород посредством электролиза, после чего газы закачивались в охладители. Там они доводились до жидкого состояния, так что их можно было хранить в баках.
С перекладиной, таким образом, все было ясно. Вертикальный же штрих буквы представлял собой ферму, заканчивающуюся ядерным реактором – настоящим, не таким, как РИТЭГи на каплях. Изначально он предназначался для подводной лодки, для новой задачи ему существенно добавили мощности.
Маркус окрестил первый построенный на Верфи аппарат «Новый Кэйрд» в честь шлюпки, в которой Шеклтон отправился за подмогой в ходе антарктической экспедиции. На то, чтобы собрать его и подготовить к полету, ушло десять дней: около трети того времени, которое, по их оценкам, требовалось «Имиру», чтобы дойти от L1 по длинной дуге к точке наибольшего сближения с Землей.
Еще два года назад было невозможно представить, что на разработку, постройку и проверку подобного аппарата уйдет так мало времени. Однако в промежуток между Нолем и Белыми Небесами инженеры из нескольких космических агентств и частных фирм на Земле осознали, что в будущем потребуется наскоро собирать аппараты из стандартных комплектующих – к примеру, корпусов капель или ракетных двигателей, – и разработали дополнительные компоненты, подробные инструкции и даже примерные схемы кораблей, которые в дальнейшем можно дорабатывать под конкретные задачи. Фактически весь проект для «Нового Кэйрда» создала целая команда инженеров еще год назад – все они сейчас были мертвы, за исключением трех человек. Эти трое отправились наверх и присоединились к Регулярному населению. На основе сделанного предшественниками они подготовили конкретный проект – во всяком случае в той степени, чтобы можно было приступать к сборке, – всего за несколько часов с того момента, как Маркус принял решение. Следующие полторы недели их компьютеры по мере необходимости выдавали более подробные чертежи, а соответствующие детали и модули перемещались вдоль «Верфи», пока корабль наконец не был готов.
«Новому Кэйрду» предстояло один раз отработать двигателями, чтобы выйти на пересечение с орбитой «Имира», и еще один раз, чтобы сравнять скорости и дать возможность команде, высадившись, принять управление над кораблем-призраком. Совокупная дельта-вэ для всего путешествия, от стыковочного узла на «Иззи» до аналогичного узла на «Имире», составляла около 8000 метров в секунду.
С этого момента можно было говорить о соотношении масс – при планировании космических полетов это число по важности уступает лишь дельте-вэ. Попросту говоря, оно представляет собой количество топлива, которое должен нести аппарат в начале путешествия для всех требуемых дельт-вэ.
Люди несведущие обычно полагают, что под «топливом» имеется в виду «горючее» или «керосин» – по очевидной аналогии с содержимым баков, которое жгут автомобили или самолеты. Аналогия не то чтобы плохая, но неполная. Помимо самого горючего, большинству ракетных двигателей для сжигания горючего требуется богатое кислородом химическое соединение (в идеале – попросту чистый кислород). Автомобили и самолеты для этой цели довольствуются окружающим воздухом. Окислитель хранится в ракетах в отдельных от горючего баках до самого момента использования. Вместе горючее и окислитель именуются топливом, а их совокупные масса и объем имеют решающее значение при проектировании космических аппаратов – в отличие от тех же автомобилей, где объем бензобака по сравнению с общим размером незначителен.
В таких случаях как раз и удобно пользоваться соотношением масс, то есть отношением веса аппарата (включая топливо) в начале путешествия и в его конце, когда баки пусты. Если известны параметры двигателя и дельта-вэ, соотношение масс можно определить из сравнительно несложной формулы, названной в честь русского ученого Циолковского, который ее вывел. Формула эта экспоненциальная – данный факт лежит в основе всей экономики и технологии космических полетов. Оказаться не с той стороны экспоненциального уравнения означает катастрофические последствия.