Поскольку теперь к «Имиру» был пристыкован «Новый Кэйрд», его маршевый двигатель тоже мог использоваться при развороте. Однако подобный маневр – разворот на сто восемьдесят градусов, сравнительно несложный для небольшого аппарата наподобие капли – для объекта столь огромного и столь асимметричного, как «Имир», был сопряжен со всевозможными трудностями. Ожидая, что маневровые двигатели все же понадобятся, Дина еще «утром» отправила к ним роботов для инспекции, после чего Вячеславу пришлось залезть в скафандр и отправиться к одному из двигателей, где непонятно как пережало шланг топливопровода. И все равно осколок двигался так неуклюже, что один лишь разворот занял восемь часов с начала и до конца, и еще шесть часов ушли на то, чтобы добиться точной ориентации.
После чего Маркус объявил, что основания для их расчетов все равно неверны.
– Атмосфера слишком расширилась, – сказал он.
(Уже довольно долгое время Маркус в задумчивости изучал поступившую с «Иззи» череду мейлов.)
Дина почувствовала, что ее сердце пронзила ледяная игла. После всего, что случилось за последние два года, просто удивительно, что она сохранила возможность реагировать на плохие новости подобным образом. Похоже, в ней имелась встроенная психологическая программа, которую приводили в действие фразы наподобие «у мамы рак», «на шахте произошел взрыв» или той, что сейчас сказал Маркус.
С самых ранних дней планирования Облачного Ковчега было известно, что Каменный Ливень разогреет воздух – весь, по всему миру. Нагреваясь, воздух расширяется. Атмосфера может расшириться только в одном направлении: в космос. Следовательно, сопротивление, которое «Иззи» ощущает от остатков воздуха на привычной высоте в четыреста с чем-то километров, должно возрасти, когда атмосфера устремится вверх. На вопросы колоссальной важности: насколько прогреется воздух, как сильно расширится и как возрастет сопротивление – до начала Каменного Ливня ответить было попросту невозможно. Как любит говорить Дюб, эксперимент по разрушению Луны поставлен впервые. Оставалось лишь вести наблюдения и ждать. Именно этим они и занимались с того момента, как начался Каменный Ливень. Однако большую часть этого времени Маркус был занят другим и только сейчас смог переварить последние результаты.
Разумеется, для Облачного Ковчега имелись планы на самые разные случаи. В самом простом варианте, когда атмосфера расширялась не сильно и, соответственно, ее сопротивление не слишком увеличивалось, ничего особенного не требовалось. В более сложном варианте – очевидно, эксперимент пошел именно по этому пути – единственным выходом было поднять высоту орбиты всех имеющихся аппаратов, то есть «Иззи» и каждой капли. Дельта-вэ требовалась не такая уж большая: трехсот метров в секунду хватало, чтобы поднять орбиты чуть ли не вдвое и тем самым заведомо удалиться от опасной зоны. У каждой капли имелся собственный двигатель и достаточное для подобного маневра количество топлива. С «Иззи» все было чуть сложней. Если сбросить Амальтею, триста метров в секунду достигались довольно легко. Если же брать Амальтею с собой, требуемое количество топлива чудовищно возрастало. Фактически с осознанием этого факта и родилась стратегия «все бросить и бежать».
Итак, капли могли без труда уйти от уплотняющейся атмосферы, пусть даже временно бросив «Иззи», и перескочить на орбиту повыше. Проблему сопротивления воздуха это для них решало. Однако они теряли возможность укрываться за Амальтеей и становились мишенью для болидов. Масштабы урона при этом зависели от плотности и скорости камней на новой орбите, а также от распределения их размеров – иными словами, от еще одного комплекса вопросов колоссальной важности, ответов на которые нельзя было получить, пока не начнется Каменный Ливень и не станут поступать данные.
До сих пор скудость данных не позволяла прийти к определенному решению. Если не считать отдельных ярких исключений, число метеоритных ударов и ущерб от них были незначительны. Из этого вовсе не следовало, что так оно и останется. Белые Небеса были крайне изменчивым природным явлением. Скорость фрагментации болидов, резкий рост которой ознаменовал его начало, по-прежнему росла. Распределение камней по размерам и орбитальным параметрам будет меняться и дальше в течение тысячелетий. Можно наблюдать тенденции и строить предположения на их основе, но только до известного предела, за которым – лишь догадки.
В любом случае Маркус уже сделал ставку на гамбит, который они сейчас разыгрывали. Если он сработает и им удастся затормозить «Имир» для стыковки с «Иззи», станет возможна стратегия «долгой поездки», так что капли смогут забраться на безопасную высоту, укрываясь за металлом Амальтеи и льдом «Имира».
Единственная часть плана, которую Маркус, очевидно, до сих пор не принимал во внимание, заключалась в том, что атмосфера расширится слишком сильно.
Справедливости ради, даже прими он ее во внимание, это ничего бы не изменило. Критическое решение сделал и привел в исполнение Шон Пробст еще несколько недель назад, когда в L1 проложил новый курс и включил двигатель, переводя «Имир» на нынешнюю траекторию. Это был эллипс с очень низким перигеем. С точки зрения орбитальной механики идея была годная, поскольку опиралась на то обстоятельство, что паровой двигатель в таком месте наиболее эффективен – в перигее его и следовало включить, чтобы перейти на ту же низкую круговую орбиту, что и «Иззи». Однако Шон – больной, измотанный двухлетней одиссеей, отрезанный неисправным радио от последних научных идей – мог в своих вычислениях упустить из виду расширение атмосферы.
– Мы нырнем? – уточнил Слава. Этот вежливый эвфемизм относился к сценарию, при котором «Имир» уйдет слишком глубоко в атмосферу и замедлится настолько, что сгорит, став очередной ярко-голубой вспышкой на огненном фоне пиросферы.
– Думаю, скорее всего отразимся, – ответил Маркус. Он имел в виду, что «Имир» отскочит от атмосферы, словно плоский камешек, пущенный вдоль поверхности пруда. – С непредсказуемыми последствиями. Хотя уверенности у меня нет. Все, что сейчас можно сказать – придется действовать не по тому плану, который имел в виду Шон. Планы меняются. Похоже, будет весело.
Предполагая, что Камила может быть начеку – одно покушение она уже пережила, – убийца с обрезом притаился за школьным автобусом, ожидая, когда она выйдет. Между дверью автобуса и школьными воротами была лишь узкая полоса тротуара, так что времени на выстрел у него оставалось мало, нужно было торопиться. Впрочем, поторопился он некстати, выскочив из-за автобуса, когда Камила еще не успела выйти – на лестнице очень легко наступить на полу паранджи, и она спускалась не торопясь. Промедление спасло ей жизнь. Учитель в дверях школы замахал руками, Камила повернула назад. Вместо того чтобы угодить ей между глаз, заряд крупной дроби прошелся по левой стороне лица, выбив одиннадцать зубов, почти оторвав щеку и серьезно повредив челюсть. Хирурги – сначала в Карачи, потом в Лондоне – сохранили большую часть функций языка, воссоздали челюсть из кусочков кости, срезанных с таза, и вставили искусственные зубы. После мирового турне по сбору пожертвований на образование девочек в Афганистане и на племенных территориях Пакистана Камила получила политическое убежище в Нидерландах. На деньги благотворителей со всего мира голландские пластические хирурги приступили к воссозданию лица. Проект был длительный, однако его пришлось прервать, когда Камилу выбрали кандидаткой на Ковчег от Голландии. Никто даже не пытался делать вид, что Жребий был случайный. Очевидно, власти Нидерландов вмешались в процесс, чтобы утереть нос отдельным фундаменталистским мусульманским странам, отказывавшимся выбирать облачников из девушек до тех пор, пока не получат гарантий, что те смогут соблюдать затворничество. Камила в данном случае очень подходила, поскольку отнюдь не сменила образ жизни на западный. Она одевалась очень консервативно, носила хиджаб и закрывала лицо, правда, всегда уклонялась от ответа, что это: подчинение религиозным канонам или способ скрыть шрамы. Камила несколько раз поднимала покрывало, чтобы продемонстрировать шрамы перед телекамерами, а когда ее пригласили на ужин в Белом доме, вышла к столу без хиджаба согласно договоренности с хозяйкой – президентом Соединенных Штатов.
Когда Джулия внезапно объявилась на Ковчеге, произошло воссоединение сорокачетырехлетней экс-президента и восемнадцатилетней беженки. С учетом всех обстоятельств назвать его радостным или хотя бы счастливым было нелегко. Впрочем, факт человеческой природы – некоторые люди легко сходятся между собой. Он самым явным образом подтвердился во время ужина в Белом доме и остался неизменным в Капле-174, где обитала Камила. Там в конце концов поселилась и Джулия, восстановившись после богатого событиями полета на орбиту и пройдя краткий тренировочный курс жизни в космосе.
Капля-174 принадлежала к гептаде, то есть к группе из семи капель, соединенных шестиугольной рамой. Она и пять других капель окружали седьмую, в центре шестиугольника, двадцать четыре часа в сутки служившую столовой и рабочим помещением для жителей остальных капель. В каждой проживало от четырех до пяти человек, и еще двоих запихнули в небольшие каюты в бойлерном конце центральной капли, так что население всей гептады, включая Джулию, составляло двадцать девять человек. Это число увеличилось на единицу, когда Спенсер Грайндстафф пристроился пассажиром на эмке с «Иззи» вместе с техником и запчастями для ремонта маневрового двигателя одной из капель. По окончании работ техник вернулся на «Иззи», однако Спенсер остался и сумел договориться, что ему дадут койку в Капле-215. По мере того, как население обустраивалось, проявилась тенденция к гендерной сегрегации между каплями. 215-я, с населением в основном мужским, была в одной смене со 174-й, преимущественно женской. Смена была вторая, и она – на данный момент по причинам сугубо исторического характера – тяготела к американской культуре. В этой смене спали от точки-восемь до точки-шестнадцать. Первая смена считалась азиатской, третья – европейской. Культурные оттенки подчеркивались пищей – запахами, щекочущими ноздри в столо