Место встречи назначил заказчик. Сынхван связался с Профессионалом и приступил к началу операции. Он положил в одну коробку роман и материалы, а в другую – журнал «Sunday Magazine» и кроссовки. Он передал коробки председателю молодёжной организации. И тот отправил их мне. Кроссовки, однако, были не моими. Сынхван нашёл их в баке для отходов на переработку. Он написал на них моё имя и немного подтёр его ватой, смоченной спиртом. Это тоже придумал папа. Он заранее предвидел, что я не захочу прочесть роман Сынхвана, значит, кроссовки были не приглашением О Ёнчжэ, а сигналом отца читать роман.
План Профессионала заключался в следующем. Когда Сынхван уедет из дома, Профессионал вместе с Начинающим будут ждать в засаде в городе, где работал Совон. Они будут отслеживать наши перемещения и подадут команду полицейским, ожидающим в городе С. Однако в течение двух суток мы с Сынхваном не покидали Деревню у маяка. Профессионал был в замешательстве. Он, наверно, засомневался: не допустил ли он какую-нибудь ошибку? Возникшее у него в голове предположение, что нас увезли в лесопарк или на озеро Серёнхо, мешало ему ясно увидеть реальное положение дел.
Сынхван закончил свой рассказ. Я сидел молча, плотно прижавшись к спинке стула. Всё внутри горело от гнева. Я не знал, почему я злюсь, на кого направлено это пламя и как его потушить. Но это был именно тот гнев, который погнал меня к морю, когда я получил уведомление о свершившейся казни отца.
Около девяти часов Профессионал позвонил в палату и сказал, что подогнал фургон к заднему входу больницы. Он предупредил, что скоро в больницу приедет толпа журналистов. Ещё он велел нам посмотреть новости по каналу YTN, прежде чем мы отправимся забрать тело. Я включил телевизор. Там шёл экстренный выпуск новостей.
Сначала рассказали о казни Чхве Хёнсу. Затем начальник полиции города С. начал пресс-конференцию по поводу новых обстоятельств, возникших в деле Чхве Хёнсу. Он сказал, что пропавший без вести О Ёнчжэ оказался жив. Что он похитил сына Чхве Хёнсу и его опекуна, некоего Ана. Во время попытки их убить О Ёнчжэ был взят с поличным. В его машине полиция обнаружила также гроб, приготовленный им для сына Чхве Хёнсу. О Ёнчжэ был арестован за покушение на убийство, применение насилия, похищение и удержание против воли и за нарушение кодекса врача. Его помощники также арестованы. Однако ничего не говорилось о том, что его подозревают в убийстве моей матери.
Я выключил телевизор. Чхве Хёнсу умер, но он по-прежнему оставался убийцей. В скором времени с него снимут подозрение в убийстве жены, но всё равно мнение людей о нём не изменится. О Ёнчжэ был арестован, но я по-прежнему являюсь сыном Чхве Хёнсу. Души погибших из-за меня людей стоят сейчас за моей спиной. Смогу ли я прожить всю жизнь с этим грузом?
Сынхван вынул из вены на руке иголку от капельницы и снял с себя больничный халат.
«Ты правда поедешь в Ыйван? – спросил я. Сынхван через голову надевал свитер. – Ты разве не слышал, что сказал врач?»
Сынхван посмотрел на меня каким-то отсутствующим взглядом.
«Он же сказал, что со мной всё в порядке».
Врачи говорили не так. Острое отравление медицинским препаратом, нарушение работы центральной нервной системы, аритмия сердца, затруднённое дыхание. Может, они ещё не всё обнаружили. Сынхван обувался, а я беспокоился за него. Сможет ли он вести фургон? С другой стороны, я не мог его остановить. Ведь если он не поедет со мной, я должен буду ехать с шофёром, которого прислал Профессионал. Или мне придется подождать, пока Сынхвану станет лучше. Ехать с другим водителем я не хотел, а второй вариант был вообще невозможен. Выезжать надо прямо сейчас. Если ехать из города Хэнам в Ыйван на самой большой скорости, то и тогда понадобится больше пяти часов. А кремация была назначена на пять часов вечера. Стрелки часов показывали 9:20.
Мы вышли из палаты. В фургоне лежали две большие картонные коробки и два чёрных костюма. Я открыл коробки: в них были фотография отца и похоронная одежда. Когда он всё это подготовил? Сынхван заранее высчитал, когда отца не станет. Он выбрал ту самую фотографию, о которой писал в своём романе. Отец, касаясь рукой маски кэтчера, смотрел куда-то с улыбкой на лице. Я еле сдержал слёзы. Я вспомнил последнюю фразу, которую написал выпускник школы, где учился отец.
«Куда в это время смотрели эти молодые глаза и кому улыбались?»
Кто его знает? Одно было ясно: эти молодые глаза глядели не на виселицу для исполнения смертного приговора.
«Переоденься», – сказал Сынхван.
Я смотрел на него отрешённым взглядом. Было непривычно видеть его в чёрном костюме. Траурная лента на груди также казалась мне какой-то чуждой. Столь же чуждой, как молодой кэтчер с фотографии. Я положил фотографию на место. А Сынхван сел за руль. Мы покинули больницу.
«Мой отец, – заговорил я, когда мы проезжали город Намвон, – он, вероятно, думал, что если поймать О Ёнчжэ, то всё закончится».
«Нет. Он прежде всего хотел, чтобы ты сам добровольно всё это сделал».
«Почему?»
«Твой отец боялся того, что скрывалось внутри тебя. Это… – Сынхван долго смотрел только вперёд, на дорогу. – Оно может убить тебя или кого-то другого. Может также превратить тебя в чудовище».
«Откуда же оно возникло у меня внутри? Кто его создал? Кто прошёл через все эти этапы? Он сам, отец. Убил другого человека, себя и сам превратился в чудовище».
«Именно поэтому он хотел, чтобы всё произошло именно так».
Я умолк. Холодок тронул моё сердце.
Сынхван сказал: «Поэтому-то… ему так хотелось, чтобы ты был другим».
Эпилог
«Он не оставил завещания. И отказался от исповеди перед смертью», – сказал тюремщик.
Я открыл коробку с вещами отца, лежавшую на столе. Внутри находилась старая книга, а на ней шесть моих фотографий. Больше ничего.
«Ни слова не сказал?» – спросил Сынхван.
«Перед самым исполнением казни. Он что-то сказал, но очень тихо. Я не расслышал. Когда я попросил повторить, он замолчал. Человек, который надевал ему на голову чёрный мешок, сказал… – Тюремщик посмотрел на гроб. – … Ему показалось, что он услышал слово «спасибо».
Я одну за другой прочитал цифры, написанные на крышке гроба белым мелом. Кажется, это был его номер заключённого.
«Хотите на него посмотреть?» – спросил тюремщик.
Я молчал. Я боялся увидеть его. Нет, наверное, больше боялся удостовериться, что он мёртв.
«Можно переодеть его?» – спросил Сынхван.
За дверью ждали волонтёры, помогавшие с похоронами. Тюремщик позвонил, и вскоре вошли двое мужчин в чёрных костюмах. Сынхван передал им одежду для Хёнсу. Мужчины открыли крышку гроба. Я увидел голову с чёрным мешком на голове. Я чуть не упал, словно меня ударили под дых – такое впечатление на меня произвёл красный номер на груди заключённого.
Как говорил Сынхван, тело отца было маленьким и очень худым. Несмотря на это, гроб для него был слишком узким. Было такое ощущение, что не его положили в гроб, а доски гроба приложили к его телу. Я вспомнил «матиз» отца. Как он с трудом втискивался внутрь, садясь за руль. Наблюдая за ним, я всегда боялся, что он головой вот-вот проломит крышу.
Почему же мир гиганта по имени Чхве Хёнсу всегда так тесен? Его душа была заперта в колодце в поле сорго, его жизнь – за решётками, а труп – в очень тесном гробу размером чуть ли не с сиденье в его «матизе».
Конечно, можно сказать, что он сам выбрал себе такую судьбу, что свершилось возмездие за содеянное – тут и спорить нечего. Если мне скажут, что я много раз вешал на шею отца верёвку, то я отвечу: поэтому именно я и должен её развязать. Убрать эту верёвку не с шеи убийцы, а с несчастного Чхве Хёнсу. Убрать её из жизни огромного мужчины, который умер, заточённый в колодце. Я должен также развязать верёвку на руке кэтчера, который велел мне бросить мяч. И на груди моего отца.
Я протянул руку и погладил номер заключённого на груди моего отца. Я почувствовал смерть. Тело было холодным, сердце не билось, дыхание остановилось, но его лицо было спокойным. Я убрал руку, и похоронщики начали его переодевать. Закончив, они закрыли крышку. Я стёр номер заключённого, написанный на крышке. Вместо него фломастером, который взял у тюремщика, я написал надгробную надпись:
I believe in church of baseball.
Гроб отца мы поставили в фургон Сынхвана, затем через задние ворота покинули тюрьму. Однако перед нами были ещё одни ворота, через которые мы должны были проехать. Ворота мира. Толпы журналистов, которые съехались, услышав новости, совершенно перекрыли дорогу. Последний раз смертная казнь была приведена в исполнение более десяти лет назад. К тому же новым казнённым был Чхве Хёнсу. Машина с гробом была прямо у них под носом. А сын Чхве Хёнсу, о котором из-за похищения говорил весь мир, также сидел в машине. Журналисты вряд ли так легко отпустили бы нас, и нам пришлось остановиться.
Сынхван, положив руки на руль, смотрел в окно. По его лицу было видно, что он расстроен. До кремации оставалось немногим более часа. Если мы не поторопимся, то, возможно, нам придётся сегодня ночевать на дороге, потому что ни один мотель не примет нас с гробом, в котором лежит тело казнённого преступника.
«Я выйду».
Как только я вышел из машины, мою кепку унесло ветром. Свет фотовспышек осветил пасмурный день. Я не опустил голову. Эта ночь началась семь лет назад, и сейчас я должен её завершить. Держа в руках фотографию отца в рамке, я направился прямо в толпу журналистов. Я должен пересечь это море света, только тогда мир отпустит меня и отца.
Я продвигался вперёд шаг за шагом. Люди подступали ко мне всё ближе. Дорога не освобождалась, всё вокруг было наполнено криками. Мне казалось, что тысячи невидимых рук бьют меня по щекам. Вспышки кололи мне глаза, словно копья. Уши заложило. Казалось, я не чувствовал своего лица, мои плечи содрогались от толчков. А спина покачивалась. Колени ослабли. Люди двигались вместе со мной, образуя одно целое. Меня охватило отчаяние. Казалось, что ворота мира – это дорога без конца. Я вынужден был остановиться. Дыхание тоже остановилось. Я закрыл глаза, стараясь стоять прямо. Всё закончится, если я буду идти. Шаг за шагом продвигаться дальше…