— Совершенно согласен с Вами, Пётр Александрович.
— Благодарю. Всегда приятно обнаружить в подчинённом не льстеца или супротивника, а единомышленника. Что до официальщины, то мне она, тёзка, не нужна. Да и знаем мы друг друга достаточно долго, дабы обойтись без неё. Так что с сим вопросом покончим отныне и навсегда и перейдём к делам настоящим.
— Слушаю Вас.
— Так вот, Пётр Дмитриевич, вызвал я Вас по сугубо важному и серьёзному вопросу. Как человек умный — это не лесть, а просто констатация факта, к сожалению, я не могу распространить сего на всех своих подчинённых, — Вы, думаю, поняли, что части вверенного моему командованию корпуса я переорганизовывал не из одного лишь суетного желания прикрыть одну заплату на кафтане, обнажив при сем другую. Смею надеяться, Вы поняли, что делалось сие с целью получить единые, не слишком громоздкие отряды войск наших, кои легко обучить необходимому для военного дела. Теперь они сформированы, отныне их надлежит обучать. И обучение оное я намерен возложить на Вас, Пётр Дмитриевич!
— Благодарю Вас, ваше высокопревосходительство. Почту за честь, только...
— Пусть Вас не смущает некоторая несвоевременность сего. Она кажущаяся. Наоборот, своевременнее данного ничего быть не может.
— Пётр Александрович, меня смущает не это. Насущность вашего решения я отлично понимаю. Стоит только посмотреть на наше войско, как всякое сомнение отпадает. Меня тревожат сроки. Уже август. Хватит ли у нас времени до зимы и обучить наших солдат, и с ними, обученными, взять Кольберг?
— Ничего, Пётр Дмитриевич, на войне люди учатся быстрее. Когда солдат воочию видит, что от того, насколько он сегодня всё правильно запомнил и сумел повторить завтра, будет зависеть его жизнь, — он всё постигает с лета. И насчёт зимы не беспокойтесь — Кольберг будет взят! А будет ли он под снегом или ещё нет — не суть важно!
— Как не суть важно? Кто же воюет зимой?
— Мы будем воевать. Разбаловались — в стародавние века, когда ставкой на кону была держава, сие не служило препятствием. Как Вы помните, Невский любил воевать именно зимой — мечи звонче на морозе. Так и мы будем воевать и зимой, и летом. Наши победы не должны зависеть от того, выглянуло ли солнышко из-за тучек, или оно скрылось за оными. При достаточной организации всех служб армии погода не так уж и страшна. Она прежде всего пугает военачальников-разгильдяев, которые привыкли, что их войско спит под кустом и жуёт что из земли или у селянина с грядки вытащит. Война — это дисциплина, предвидение и организация. Как Вы понимаете, Пётр Дмитриевич, сии субстанции касаемы командиров. И это не говоря уже о многих других. Без сие же командир может быть смелым, удачливым, любимым армией и прочим, но он не будет хорошим воинским начальником. И в конце концов его подчинённые своей кровью расплатятся за этот маленький недостаток своего начальника. Думающая голова и пылкая душа — вот что делает полководца по должности подлинным водителем войск. Впрочем, мы отвлеклись. Я надеюсь, Вы отринули все Ваши сомнения. И я уверен также, что Вы сделаете всё насущное и необходимое, дабы мы здесь под Кольбергом имели настоящих солдат!
Обучение, тут же и начавшееся, шло скоро и успешно, если не считать досадных отвлечений, которые создавали пруссаки, не ведавшие об сем ответственном деле, проистекавшем в русском лагере.
Первым сорвать процесс образования попытался фон Вернер.
Фридрих, справедливо решивший, что коли за осаду взялся Румянцев, то не грех будет и усилить свои войска в районе Кольберга, послал сего кавалерийского генерала, укреплённого артиллерией, к крепости.
Гусары Вернера ударили по деревне Фархмине — по расположенному там казачьему полку, прикрывавшему направление на Кеслин. Разведка заблаговременно донесла о движении пруссаков, и командир полка имел время прикинуть что нужно и наметить диспозицию, которую он и изложил командирам своих сотен кратко и энергично:
— Пруссак — дурак. Он думает, что мы его в деревне этой чёртовой ждать будем. Вот, мол, мы — бери нас, круши во славу своего Фридриха. Дулю им! Хлопцы! Оставим им тут — чтоб не огорчались — душ тридцать, а сами — по сторонам, ну а когда они пройдут — тут уж не зевай!
Тёмные казаки нехорошо, не по-европейски обошлись с образованным хорошим военным образованием генералом фон Вернером. Его тщательно подготовленный и любовно исполненный массированный удар пришёлся по тридцатисабельному отряду, начавшему паническое бегство перед непобедимыми гусарами. Увлёкшись, Вернер забыл, что у него, как и у всех прочих воинских частей — независимо от степени цивилизованности — существуют, кроме фронта, ещё и тыл, и фланги. Казаки напомнили ему об этом. Атакованный именно с этих наиболее уязвимых частей, Вернер был обращён в бегство, которое ускорил непосредственно сам Румянцев, приведший подкрепление и стукнувший гусар весьма ощутимо в их вновь созданный тыл. Было много пленных, в коий не совсем почётный список попал и сам генерал. Этому весьма содействовал отряд полковника Бибикова, состоящий из драгун, казаков и двух батальонов пехоты. Именно Бибиков, брошенный Румянцевым вдогон Вернера, настиг пруссаков в Трептове, окружил и наголову разбил. Здесь впервые было применено новшество, коему Еропкин по прямому указанию командира корпуса обучал солдат — гренадеры Бибикова атаковали Вернера под Трептовым не линией, а глубоко эшелонированной батальонной колонной, натиск которой противник не в силах был превозмочь.
Вернер рвался на помощь прежде всего принцу Вюртембергскому, по приказу которого ещё в июне линия обороны города была вынесена вперёд на одну-две версты, то есть непосредственно сама крепость Кольберг осталась лишь цитаделью в глубине укреплённого лагеря.
Линия обороны лагеря корпуса принца проходила по высотам севернее и западнее деревень Буленвинкель и Некнин и упиралась левым флангом в море, а правым — в реку Персанту. На этих высотах были вырыты укрепления мощного профиля — Фридрих решил больше не доверять некомпетентности и разгильдяйству противника — вдруг опять обманут! — и приказал Вюртембергскому готовиться самым тщательнейшим образом.
Будущие действия корпуса Румянцева затрудняло и то, что промежутки между этими укреплениями представляли собой болотистые низины, прикрытые специально устроенными затопляемыми районами и засеками. Юго-восточнее Буленвинкеля пруссаки расположили сильное передовое укрепление, западнее Некнина — другое, Грюненшанц. Кроме того, до последних дней корпуса Вернера и Платена прикрывали подходы к Кольбергу с востока. Теперь одного из этих нависающих над русским тылом корпусов не существовало, но оставался ещё Платен, имевший под своим началом четырнадцать батальонов пехоты, двадцать пять эскадронов драгун и тридцать — гусар. Это была сила, которую нельзя было отмести при составлении любых оперативных планов и которая была в состоянии изменить ход любого течения военных событий.
А тут ещё этот де Молин! Путается под ногами, когда не нужен, утомляя своим апломбом в рассуждениях. Когда же от него требуется совет — не найдёшь днём с огнём! А ведь был рекомендован сей инженер-полковник самим его высокопревосходительством господином фельдмаршалом Бутурлиным! Воистину всё, что советовал и рекомендовал сей великий стратег и военачальник — негодно! Его, де Молина, план осады, с похвальной оперативностью составленный, оказался настолько странен, что Румянцев поначалу поперхнулся от изумления и начал беспрерывно хмыкать.
— Господин инженер-полковник, — наконец, накаляясь, заговорил командир корпуса, — что сие значит? Сей план Ваш... Как я мог понять из него, он требует от нас применять при осаде то, чем мы не располагаем и, судя по оторванности нашей от Отечества, располагать и не будем. Вам сие ведомо?
— Ведомо, ваше превосходительство. Согласно науке...
— Грош цена той науке, коя объявляет матерью своей талмудическую схлоастику! Ещё припишите в родственницы Вашей любезной сердцу теории софистику — чтобы я окончательно уверился в Вас! От Вас требовалась не теория — я и мои генералы знаем, что означает сие понятие — а реальное дело. Каковы Ваши практические соображения?
— При существующем положении дел, ваше высокопревосходительство, взятие крепости есть дело весьма сложное!
— Благодарю Вас за чрезвычайно ценное и тонкое замечание, господин инженер-полковник. Как я понимаю, окромя сего, Вам добавить уже более нечего?
— Увы, ваше высокопревосходительство... Конечно, со временем...
— Времени у Вас было достаточно — Вас никто не торопил, но уж коли Вы поторопились представить Ваш план — значит, времени Вам больше не потребовалось. Так что отныне я буду лишён удовольствия и счастья беседовать со столь умудрённым различными знаниями и науками — сиречь с Вами — на столь захватывающие темы! Конечно, я понимаю, что полковник Гербель ни в коей мере не сможет заменить мне Вас, мужа столь могучей и дерзкой образованности, но я заранее мирюсь с подобным прискорбным обстоятельством. Сам будучи человеком необразованным и тёмным, я не буду чувствовать с ним рядом себя уж полным неучем. Вас же, господин инженер-полковник де Молин, я — и отныне — не задерживаю. А если Вы ещё умудритесь всё же попасться мне на глаза — то в окрестностях Кольберга растёт достаточное количество крепких деревьев. Вон!
Господин инженер как ошпаренный выскочил из палатки командующего, а Румянцев ещё несколько минут не мог успокоиться, раздувая гневно ноздри и черкая злополучный план одному ему понятными значками и стрелками.
Вскоре после этого разговора Гербель представил новый план, принятый Румянцевым с некоторыми поправками.
Но не план осады крепости сейчас больше всего волновал его.
Главное в этот период было отжать противника от лагеря корпуса принца — через восточнее его расположившиеся Кольбергский и Боденхагенский леса непосредственно в сам лагерь — и захватить передовые укрепления обороны корпуса.
Уже 19 августа русский корпус двинулся к Кольбергу, и вскоре после усиленных поисков по обоим берегам Персанты пруссаки сначала были отброшены в леса, а затем поспешно ретировались в лагерь. Тогда же флот вице-адмирала Полянского подверг трёхдневной жестокой бомбардировке береговые батареи Кольберга, уничтожил их и блокировал крепость с моря.