Том засмеялся:
– Я видел, как один раз ты попал.
– И Фидо одного прикончил, так ведь? – подхватил Хакон. Ему было всего четырнадцать, и он мной восхищался (мне казалось, что он склонен задирать других ребят). – Твой лев – твое и убийство.
– Речь не об этом. – У Ивана уже язык заплетался. – Ты был великолепен. Зои тоже видела, верно? Орлы уже должны были на тебя налететь – а ты продолжал стрелять. Ты знал, что львы успеют вовремя разрушить мост.
– Я надеялся, что успеют. То есть – они не такие уж сообразительные.
– Ты не был уверен, что они это сделают?
– Ну…
– Орлы чуть тебя не убили! – Зои сказала это обвиняющим тоном.
Я пожал плечами, уставившись в свою чашку трюфеля. При свете очага он казался красновато-черным. Я особо не думал о той части боя, но, если вспомнить, перспектива погибнуть меня в тот момент не пугала.
– Ты всегда был такой, – заявил Алеша, муж Сильвии, оставшийся мальчишкой даже в старости. – Когда мы шли в город, то у нижнего водопада несли всех остальных детей, оберегая их от слизней, но ты не позволил никому себя нести. Ты схватил копье и сам о себе позаботился.
Он поджал губы, сощурился и поднял воображаемое копье в готовности пронзать все, что движется. Все засмеялись.
– Ты был крепкий, – сказал мой отец.
И это – от рыбака, который каждый день имеет дело с ядовитыми ракообразными и сохранил только восемь с половиной пальцев, потому что ошибок не избежать.
Бек рассказал историю обо мне примерно в десять лет: я организовал первую помощь Орсону, когда тот упал, сломал ногу и перепугался. Я это толком не помнил – только то, что мы ремонтировали городскую стену.
– Ты был молодцом при родах, – добавил он.
– И до этого, – сказала Зои.
– Мясо готово? – спросил я.
Что угодно, лишь бы они перестали говорить обо мне. Не стану спорить, быть героем здорово, но мне хотелось быть не героем… А вот кем мне хотелось быть? Если задуматься, то я и не знаю.
– Мясо готово?
Понять трудно – и у каждого тут свое мнение.
Но чуть позже мой отец спросил:
– Как ты думаешь, бамбуку еще есть что сказать?
Я над этим уже немало думал.
– Уверен, что это только начало. Может, когда-нибудь, он сможет рассказать нам про стекловаров.
– Непростая информация, чтобы ждать ее от растения.
– На это уйдет время – много времени. Надо найти язык, который мы оба знаем – или, скорее, мы его придумаем по ходу дела.
– Думаешь, бамбук настолько разумен?
Остальные прервали разговоры и прислушались, но тут я был не особо против, потому что речь шла не совсем обо мне.
– Не знаю. Но я не знаю и того, насколько разумны коты. Или львы. Они догадались, как сломать мост без всякого обучения, а это уже что-то. Бамбук выращивает новые бутоны, так что он явно намерен продолжать говорить.
– Надеюсь, это не значит, что опять идут орлы.
– Бутоны с виду другие. Разного цвета. И я не знаю, насколько орлы разумны, но у них должно хватить ума держаться теперь от нас подальше.
– Выпьем за это!
Бек поднял свою чашку. Мы поддержали его криками и выпили. Мы убийцы и гордимся этим.
– А что ты собираешься сказать бамбуку? – спросил Иван. – Спасибо за предостережение?
– Мы это уже сказали.
– А, точно. Ну, мы ему хотя бы нравимся. Нравимся же, да?
Я кивнул.
– Я тоже думал об орлах.
– Ни к чему о них говорить, – буркнула Зои.
– Если бы понять, что означает эта их дробь…
У Ивана загорелись глаза.
– Точно! Когда они заваливали Когтя, у них все было рассчитано.
Мы все принялись обсуждать то, что видели и слышали во время нападения орлов, пытаясь собрать воедино сведения о том, как они общаются, чтобы можно было подслушивать. Мы мало что поняли, но это определенно было лучше, чем сидеть и говорить обо мне.
Мясо орлов оказалось мускусным и вяжущим, и вдобавок жестким, но мы намазали его горчичным соусом и все-таки съели. Иван и Зои пошли домой со мной. Наверное, за меня думал трюфель, потому что я решил взять их обоих.
Я проснулся зажатый между ними, голый и разогревшийся, с сушняком и похмельем, слушая, как какой-то фиппокот возится в нашей одежде на полу, и пытаясь представить себе, каково быть Беком. Я бы просыпался каждое утро с одной и той же женщиной – женщиной, которая меня любит и которой я нужен, и я был бы рядом каждый день, потому что она тоже была бы мне нужна. Разные женщины – это весело, но я же не фиппокот и не хочу одного только веселья. На месте Бека я был бы центром жизни троих детей, а не находился на краю жизни массы ребятишек. Я нравлюсь детям – возможно, они даже любят меня, но, когда им сложно, им всегда нужны мама и папа. Будь я Беком, я был бы самым обыкновенным, просто одним из граждан Мира. Не великим коммуникатором, не альфой-орлоубийцей. Мне не нужно было бы никому ничего доказывать…
Но все сложилось не так. Жизнь несправедлива. Может, Беку хотелось бы быть мной. Вселенной наплевать, и для нее мое счастье не интересно. Но я бы мог вредить, а мог бы помогать и мог быть счастливым – пусть это и ни для кого и ни для чего не важно.
Зои с Иваном проснулись. Даже с избытком трюфеля в организме мы весело встретили рассвет. После завтрака я поздоровался с фиппокотами, поработал с новым пометом, чтобы они ко мне привыкли, и повел команду котов за северо-западную сторону города, где благодаря борьбе в грязи они выкопали яму, а я захоронил остатки вечернего орлиного банкета. Никому не захотелось забрать с собой оставшееся мясо.
Я навестил львов: они все еще беспокоились, но старое поле из-под ямса им понравилось. Его скоро вспашут и подготовят под посадки. И, что особо порадовало, они откопали довольно много корней трюфеля. Пока я их собирал, предвкушая будущее потребление, одна из самок подобралась ко мне, чтобы предложить себя. Я позвал Копальщика, но он уже к нам спешил. Он уже понял, насколько выгодно иметь альфа-самцом не льва.
Я пообедал с Индирой, Беком и их ребятишками. Нет худа без добра: благодаря нападению Индира вышла из депрессии. Она вернулась мыслями к своей работе строителя.
– Нам надо перенастроить подачу воды, – сказала она. – Мы брали воду из ключа на холмах, но с увеличением населения нам понадобится больше воды. И источник надо лучше защитить.
Снежка была в полном порядке. Она ничего не заметила – ни состояния матери, ни пугающих монстров у реки. А вот Луна и Ветер были выбиты из колеи и задавали массу вопросов.
– Они могли попасть в город?
– Они не хотят пересекать реку, – сказал я. – А мост львы обрушили.
– Мы не станем восстанавливать его в прежнем виде, – заявила Индира. – Будем пользоваться подвесным мостом, чтобы в случае необходимости его любой смог бы сломать.
(Орлы жили и на нашей стороне реки, в северных горах, но мы об этом упоминать не собирались.)
Бек проводил меня до двери.
– Она снова в полном порядке, правда?
Его улыбка и взгляды на Индиру во время обеда – на Индиру, Луну, Ветра и Снежку… я их видел и до боли хотел быть им, до боли во всем теле.
– Рад за вас, – сказал я.
Я ни о чем не задумывался, пока был на мосту и на меня надвигались орлы, но знал, что если они пройдут через мост, то на том берегу – все, что мне дорого. Я это знал, не задумываясь над этим. И все, что мне было дорого, уцелело.
На следующий день цветки бамбука раскрылись: меньшего размера и не такие эффектные, как предыдущие: половина были белые, а вторая половина – черные (чистый пигмент, а не фальшиво-черный из-за смешения красок и не фальшиво-белый за счет фоновой ткани или еще чего-то – Раджа это проверила).
Белые цветы смотрели вверх, черные – вниз. Чертополохи у стволов с черными цветами умерли, а с белыми – остались живыми. Только у черных цветов был запах, хотя он ничего особенного никому не сказал, в том числе котам и Копальщику. У нектара вкус был разный: один – кислый, второй – щелочной. Все обсуждали, что это значит и как реагировать. Ну, хотя бы обо мне не говорили.
Нам все равно было бы о чем поговорить. Часть детей и некоторые взрослые (особенно мы, убийцы) страдали кошмарами или бессонницей, так что было решено устроить ежегодный праздник равноденствия раньше обычного – завтра. Праздник проводится в честь переселения в город из старого поселка, так что мы ели обычную трапезу путников: трилобитов, дикий лук и сушеные плоды бамбука. Мы разгуливали на ходулях, притворяясь землянами.
Наконец в сумерках рядом со старой центральной башней мы сняли с себя всю одежду, несмотря на холод, потому что нагота показывала: мы готовы двигаться дальше. Мы разожгли костер, чтобы сжигать сделанные из соломы, дерева и бумаги изображения того, что мы хотим оставить позади. Внутрь фигур запихнули водородные семена, чтобы они взрывались шумно и ярко.
Мы с детьми целый день трудились, создавая большого орла из веток. Он стоял в центре кучи, и клюв у него был меньше, чем в природе, и не такой загнутый, что меня вполне устроило. Сильвия научила детей плести перья, которыми был обвешан орел, – ни одного одинакового, все разного размера, с разным уровнем умения, из разных трав и листьев, в результате пугало выглядело полуощипанным. Оно мало походило на прекрасных и опасных созданий, которые по-прежнему бегали в моих снах смертоносно-координированными стаями, но тем сильнее мне хотелось увидеть, как оно сгорит.
Мои родители, как и еще несколько мирян старшего поколения, сделали соломенные фигурки высоких и худых гуманоидов. Работа Сильвии всегда казалась пугающе живой: она ведь была мастером-плетельщиком. Я раньше донимал родителей вопросами о том, почему они сжигают землян, и наконец, когда я подрос, они рассказали мне все про уход из первоначального поселения; в то время я был слишком мал, чтобы все понять и запомнить. В тот год я понял, что праздник устраивается не для детей, хоть дети и веселились больше всех.
В этом году перед тем, как разжечь костер, Сильвия вручила мне орлиное перо как символ отваги, а потом дети для меня станцевали. Я не подозревал, что они собираются это сделать. В танце прыгающие и воющие львы гонялись за барабанящими орлами. Львы ловили орлов и превращали их в львов, так что под конец все дети уже выли и прыгали (а коты сновали между ними: они никогда не упускали шанса повеселиться). По ту сторону стены наша стая ответно провыла свой клич из трех нот, а потом, очень далеко, завыли дикие львы. На мгновение мы все затихли, прислушиваясь.