– Я счастлив.
– Правда?
– Я хочу быть счастливым и потому счастлив.
Похоже, она мне не поверила, но вмешиваться не собиралась.
Я бодрствовал всю ночь, так что отправился домой поспать, но по пути задержался у дома Индиры с Беком. Его отец сказал, что они легли.
– Они высоко ценят все, что ты сделал. И я тоже. Ты хороший, Хигг.
Я раздумывал над этим дома, глядя, как дневной свет льется сквозь крышу. У меня есть немного того, чего мне хочется. Я могу быть добрым, если постараюсь. Я могу быть счастливым, если не стану пытаться быть кем-то другим. Дети меня любят, я родил несколько хороших детей. Мужчины больше надо мной не смеются. Женщины по-прежнему мне лгут, но они перестанут, если я больше не стану просить их делать невозможное. Большие и не очень-то тупые мохнатые звери знают, что я – один из них.
Я как-нибудь вскоре схожу с трюфелем к Копальщику и спою ему печальную песню о страхе и надежде, неудаче и исцелении, о сладком свежем соке в листьях, вечнозеленых от горя. Может, я научу стаю подпевать мне воркованием. Музыка – это по-мирному. Межвидовая коммуникация. Такого на Земле не делали. Поющие фиппольвы. Пляшущие фиппокоты. Предупредительные разговорчивые растения с изощренным пониманием абстракций. Хорошие времена. Они могут настать. Поживем – увидим.
Бамбук
Огонь и лед? Дуализм? Возможно. Рассмотрим термодинамику: быстрое окисление древесины с выделением тепла и изменение состояния воды, вызванное поглощением тепла. Они понимают дуализм. Это коммуникация, потому что они не просто мне подражали – они развили мою мысль.
До скольких они способны считать? Числа бесконечны. Могут ли они осознать эту мысль? В этом году они неверно вычислили равноденствие. Возможно, это указывает на слабый интеллект, что сделает их податливее и повысит вероятность того, что они со мной останутся.
Возможно, мне удастся адаптировать электрический язык первых чужаков к языку, основанному на пигментах. Я знаю, что им доступна визуальная коммуникация. Насколько значительной должна быть демонстрация вариабельной пигментации для их зрительного восприятия?
Нам о многом надо поговорить. Какую систему коммуникации использовали те растения, которые их обучали? Почему они не привезли с собой свои растения? Возможно, растения на их шарах были в состоянии войны. Возможно, они сбежали. Понимают ли они, что будущее может быть не просто новым циклом – будущее может стать новым образом жизни, шансом новых достижений, прежде недоступных?
Новорожденный у моих новых чужаков только что умер: значительная потеря для медленно размножающихся животных. Животные достойны крепкого здоровья – а я могу помочь питанием и лекарствами.
У нас, бамбуков, когда-то была громадная цивилизация, где распускавшиеся цветы создавали произведения искусства, а системы корней содержали знания, которые безвозвратно утеряны. Кооперация позволила нам заселить пустыню, море, почвы, замерзающие зимой, даже коралловые долины. У меня есть шанс на восстановление.
Весна. Я не завишу от времен года, однако ощущаю великолепие долгих дней и теплой погоды. Соседствующие растения просыпаются, кочующие животные возвращаются. Сейчас время праздновать. У меня есть железо. У меня есть стойкость и воля, чтобы врасти в это приключение, но это потребует времени. Мне надо быть терпеливым. Эти чужаки – всего лишь животные.
Можно начать с простого счета: 0, 1, 2, 10, 11, 12, 20, 21, 22, 100.
Татьяна год 106 – поколение 4
Мирное Содружество – это добровольное объединение граждан Мира. Любое разумное существо, выразившее согласие с духом нашего Содружества и готовое разделить его цели, может объявить себя его гражданином.
День 371, осень. Георг искал особое рожковое дерево, кароб, чтобы его срубить, – а нашел в ущелье труп. Он побежал доложиться Розе, нашему новому модератору, а та попросила меня помочь в расследовании. Она все еще была не уверена в себе: возраст у нее, как у моих внуков: она едва достигла тех лет, когда можно занимать какой-либо пост, а мне она доверяет. Я служила при четырех модераторах – пяти, если считать Сильвию, – и сегодня впервые предала одного из них. Я наговорила ей массу лжи, но моя должность уполномоченного по общественному порядку стоит на первом месте, и по работе мне постоянно приходится лгать.
Мы надели походные костюмы, велели команде с носилками идти следом за нами (хотя из-за сбора урожая свободных рук почти не было) и направились с Георгом на запад, к холмам. Собирался дождь, и мои старые тазобедренные суставы ломило. Роза была полна юной энергии и тревожной разговорчивости.
Она считала, что Георг, скорее всего, нашел Гарри, а не Лейфа, потому что на трупе была яркая одежда. Лейф исчез три месяца назад. Гарри пропал четыре дня назад, и все бесконечно о них обоих тревожились.
– Лейф не признавал яркую одежду, – говорила она. – Лейфу требовалась маскировка. То есть он ведь был разведчик. Кто знает, что он мог открыть? А он много всего открыл, верно? Гарри больше всего нравились переходные цвета: сине-зеленый, красно-фиолетовый, желто-зеленый. Он называл их интерпретационными красками, как и свое искусство. Интерпретационное искусство. Поиск промежутков между вещами.
И так далее. Она говорила, чтобы успокоить нервы. Гарри был ее близким другом… и моим? Наверное. Но был ли то труп Гарри или Лейфа, мы лишимся надежды в отношении одного из них. Я не умею утешать, так что надеялась, что ее разговоры помогут ей утешить саму себя – как воспоминания о человеке на похоронах умеряют горе. Я считала, что с собственными чувствами справлюсь. За четыре дня мы смогли отработать часть наших эмоций в отношении Гарри – то есть тех эмоций, которые должны будем испытывать.
– Вот что привлекло мое внимание, – сказал Георг, указывая на красно-фиолетовую тряпицу, завязанную на кусте рядом с ручьем, где он и сделал свою находку. Этот ручей вел к одному из влажных затхлых ущелий в предгорьях у западного хребта. Мы шли по все более заросшим крабовым тропам, а мелкие крабы трещали и шипели на нас из кустарника. Ответвление тропы, покрытое низкими плоскими кораллами, шедшее вдоль ручья, вело в ущелье – к трясине, которую избегали травоядные без хитиновых лап. На нас были промасленные кожаные гетры и закрытые башмаки на толстой деревянной подошве – и мы были вооружены копьями. Георг шел впереди, Роза – за ним, а я была замыкающим. Слизни нас замечали, но мы держали их на расстоянии.
Останки лежали на земле между двумя деревьями. Лиловые слизни и кружевная прозрачная слизь жужжали и извивались среди мокрых костей, гниющих обрывков плоти, серебристых бусин и обрывков одежды – яркой одежды переходных цветов. Роза судорожно вздохнула, хотя лицо ее оставалось мужественно-спокойным. Я подошла на несколько шагов ближе и подняла копье, защищаясь от слизней. Что его убило? Большой хищник его разорвал бы, но он лежал между древесных корней, аккуратно вытянувшись, раскинув руки, лицом вверх. Это была одежда Гарри, его шляпа, его пышные каштановые волосы. Стеклянные бусины браслета лежали на плесневой земле у одного из корней. Шнурок, как и его плоть, в основном был съеден. Резные ярко-оранжевые и розовые бусины рассыпались по костям запястья.
Его свалил инфаркт? Несмотря на молодость, у него было больное сердце. Укус ядовитой ящерицы? Ядовитые ящерицы любят заболоченные леса. Но почему он раскинулся, словно в уютной постели? Гарри мог показушничать. Или напиться. Или быть в состоянии интоксикации. Я медленно обходила труп. И тут я заметила.
Земля была покрыта корнями деревьев, так что один из них дугой выходил из земли рядом с кучкой костей и бусин – и его кора в одном месте была недавно стесана. Когда я нагнулась, чтобы присмотреться, из глотки бедняги Гарри с гудением выпрыгнул слизень. Я проткнула его копьем и задержала дыхание от гнилостной вони. На корне рядом со вторым его запястьем оказался кусок кожи. Я пошевелила обрывок концом копья – и увидела на коре такую же отметину. Этот влажный лоскут – действительно кожа человека, или это был широкий ремень? Я снова его ткнула, изучая строение. Кожа ящерицы, скорее всего геккона – прочнее не бывает. Что это может означать?
Я выпрямилась, чтобы посмотреть на его лодыжки. В нескольких шагах от трупа Роза отвернулась, давясь рвотой – и, кажется, рыданиями. Георг утешал ее, подавая платок.
Полусъеденные гетры Гарри, шнурки от башмаков и носки лежали влажной грудой, но корень рядом с его лодыжкой нес следы стирания, а корень у второй был обернут полупереваренным обрывком кожи. Каблуки башмаков Гарри зарывались в раскисшую почву снова и снова. Из-за влаги и прошедших четырех дней следы немного расплылись, но сохранились – глубокие. Вокруг тела опавшие листья и палки были сдвинуты, когда Гарри вырывался. Его привязали и живьем скормили слизням.
Я попятилась к Розе и повернулась, справляясь с приступом тошноты. Хотелось надеяться, что я фантазирую. Я снова посмотрела, прижав ко рту платок. Нет: все очевидно.
– Надеюсь, это был не орел, – сказала Роза, сделав глубокий дрожащий вдох. – Это ведь был не орел, да?
Я обдумала свой ответ. Я приучила модераторов к тому, что отвечаю медленно. Может, она пытается снять с себя подозрения? Я не могла себе представить, чтобы Роза кому-то намеренно повредила, но кто-то же убил Гарри! Или что-то? Нет: животное такого сделать не сумело бы.
– Это так печально, – добавила она, – умереть и быть вот так съеденным…
– Орлы бы растащили кости, – сказала я.
– Ящерица? – предположил Георг.
Я еще раз осмотрела труп. Четких следов рядом не было – не считая моих собственных, – но я разглядела несколько неявных, сделанных несколько дней назад. Рядом, полускрытая, за погибшим кустом коралла, валялась пустая банка из-под трюфеля. Гарри немного выпивал, жевал семена коки, ел корни лотоса, но старался это скрывать – да и, по правде говоря, потреблял он все это умеренно. Мы этот момент с ним обсуждали и не находили разногласий как по этому, так и по многим другим вопросам. Его доброму имени повредило бы, если бы я допустила, чтобы люди сочли его погибшим от опьянения.