«Расследование похоже на охоту! – восторгался он. – Животные охотить себе пищу, растения – нет. Много раз миряне говорить-я охота дать-они удовольствие. Теперь я понимать. Мы охотить убийцу используя скрытность, используя секреты, и ради доброй цели, а не чревоугодия».
В дверь постучали.
– Скажи, когда будете готовы. Не тороплю, – дружелюбно провозгласила Джерси за дверью.
Она переводит Стивленду земную книгу, «Историю математики», и почти каждый день проводит с ним примерно час.
«Мы охотить убийцу идеями и информацией, – написал он, – и разумом. Я ращу еще корни. Я дать-ты больше разума, дать-ты синие мелкие плоды высоко на ветке около ворот конторы. Полезны мозг животное».
Плоды разумности? Это следовало обдумать. Стивленд порой дает плоды, подогнанные под конкретных людей для лечения инфекций, или облегчения родов, или для повышения количества питательных вещей или ферментов. Однако он постоянно сетовал на наши ограниченные умственные способности. Начав с самого мелкого подозрения, я спросила:
«Может ты объяснить-я, почему плоды разумности сегодня, нет такие плоды вчера?»
Ответ пришел не сразу.
«Лучшее повышение разумности есть хороший питание дети. Баланс давать лучшее здоровье, а лишняя разумность через плоды создавать дисбаланс. Болезнь создавать дисбаланс, потому медицина ищет баланс. Лекарство усилить тело, потому что тело искать равновесие. Плод лишней разумности противоположность плод-лекарство. Я проверять вещество разумность через овсянику с фиппокоты и узнать риск и польза. Ты Татьяна иметь крепкий здоровье и хороший баланс для такой риск. Ты не дать другие плод, наверное. Поиск убийцы баланс риск от плоды, наверное».
Риск уравновешивается необходимостью. Он так мыслит – с точки зрения равновесия, как будто в каком-то корне помещает идеи на крошечные весы. Какой великолепный разум! А он сказал бы мне про риск, если бы я не спросила? Сомнительно. Он знает, как для нас лучше, – всегда был в этом уверен.
«Я делать плод тщательно, – добавил он. – Я рассмотреть ваш физиология детально. Ты возможно говорить с медиками о боль бедра».
Откуда он про это узнал? Он не наблюдал за всеми – но за мной он наблюдал! Я ответила очень медленно, сначала позволив себе несколько неразумных мыслей, но все они привели к тому, как выглядел труп Гарри и как ощущалось страдание Розы, к трагической потере Мира и опасности, в которой мы все оказались, – и к тому, в чем заключается мой долг.
«Я съесть плод сегодня, – пообещала я. По крайней мере, попробую кусочек. Возможно, нам удастся найти убийцу до того, как этот новый плод сильно мне повредит. Стивленд ведь не захочет мне вредить? – Джерси быть здесь».
Мне надо было красиво уйти, пока я не сказала чего-то враждебного, что осложнит мне работу – какими бы заслуженными эти слова ни были.
«Джерси говорить-я память земная математика. Узнавать-я изумительно изумительно много. Люди создавать разум книга, а не разум плод или разум корень. Животные проходить границы творчески умно, учась, а не повторяя. Чувствовать удивление».
Я не сочла себя польщенной.
«Воды и солнца».
«Тепла и пищи».
Джерси устроилась на скамье поблизости и изучала свою книгу – терпеливо, конечно. Она обладает странной терпеливостью, больше похожей на робость, и щедростью, приближающейся к потаканию. Что понятно, если знать, как в детстве с ней обращался Лейф, но, может, я и придумываю то, чего на самом деле нет, именно потому, что знаю про ее детство. Со своими детьми она обращается хорошо, насколько мне удалось узнать.
Она сидела на скамье из половинки бревна кароба с шахматным рисунком волокон. Края были резными и напоминали стручки этого дерева. Стивленд заключил сделку с общиной каробов, и эта скамья стала памятным знаком договора. Деревья согласились давать нам прочную красивую древесину и стручки, содержащие калий и аминокислоту метионин, в обмен на ограниченную вырубку, защиту от паразитов и конкурирующих пород и посадку семян в идеальных местах. Стивленд сказал, что деревья охотно идут на сделку и практично-дальновидны. Как и сам Стивленд. Он сделал себя незаменимым в роли переговорщика с растениями и посевами. Люди рассчитывают на его помощь.
При моем приближении Джерси медленно подняла голову – и по ее лицу пробежала едва заметная тень. Я привыкла к подобной реакции. Возможно, она подумала, что у меня есть новости относительно ее отца, Лейфа.
– Стивленду нравится книга, – сказала я.
Она облегченно улыбнулась и кивнула. Ее прелестный носик стал более веснушчатым, чем был в детстве, и теперь у нее двое сыновей, таких же веснушчатых блондинов, как и она. По ее ярко-зеленой шевелюре видно, что исходно она была блондинкой.
– Ему сложно читать, – призналась она, вставая. – У стекловского словарь небогатый. А вообще-то, должен был бы быть – ведь наука у стекловаров была развита.
Она смущенно хихикнула.
Она не имеет себе равных в математике – такой продвинутой математике, которая уже абстрактна, – и ей нравится ее преподавать. Невада соткала для ее облегающего платья терракотовую парчу, в узоре которой присутствуют разноцветные цифры и символы. Мне этот фасон кажется чересчур пикантным, но они обе обожают наряжаться, а сшито оно очень хорошо.
– Он был знаком с квадратными корнями, – сообщила она. – На Земле их использовали четыре тысячи лет. Это его потрясло. А название очаровало. Никто раньше не говорил ему, что мы называем их корнями, а для него корни – это очень важно.
– Потрясло?
Я почувствовала, что улыбаюсь.
– Да. Ему доступна всякая аналитическая геометрия и касательные из-за того, как он растет, так что это было просто. Но теперь мы подошли к мнимым числам и комплексным корням. Не могу тебе передать, как он изумился, – особенно тому, насколько они могут быть полезны. Погоди, вот я еще доберусь до неэвклидовой геометрии!
Даже я имела туманное представление о том, что такое мнимое число – что-то связанное с отрицательными корнями квадратными, – а Стивленд не имел!
– Он говорит, что многое узнал, – сказала я. – Он изумлен.
Джерси находится в списке подозреваемых. Я попыталась себе представить, как она убивает. Она низенькая и худая, но, если Гарри был пьян, она могла с ним справиться. Я не могла себе представить их вместе, но это скорее характеризует ограниченность моего воображения. И я эгоистично не хотела бы, чтобы убийцей оказался тот, кто способен потрясти Стивленда достижениями человеческого разума. Ему еще надо научиться у нас неэвклидовой геометрии.
Плод разумности меня дожидался – высоко на стволе, растущем прямо за редко используемыми западными воротами близ моего кабинета. Чтобы его сорвать, мне пришлось залезть на стену и сильно наклониться. Если бы Стивленд мне про него не сказал, я его вряд ли заметила бы.
Я обычно съедаю два плода бамбука: один – рано утром, а второй ближе к вечеру. Если есть больше – я становлюсь легкомысленной, если меньше – то заторможенной. У меня оставались сомнения, но я съела синий плод и немного выждала. Он оказался чуть горьковатым, но в основном безвкусным. До вечера ничего не происходило.
На заходе Света мы с мужем пошли в Дом Собраний на посмертную выставку работ Гарри. По дороге туда город казался мне интереснее, четче. Я обратила внимание на дорожки, протоптанные снующими между домами фиппокотами, и низко расположенные смазанные отпечатки ладоней на дверях тех домов, где жили дети. Над головами у нас ветки бамбука были расположены так, чтобы захватывать максимальное количество солнечного света, а длина их листьев-мутовок постепенно уменьшалась, образуя эффективные конусы. Наверное, Джерси смогла бы составить уравнение.
Когда мы пришли, я стала замечать нечто новое в отношении людей – кто обращает внимание на кого или на что: на детей, угощение или сами экспонаты. Люди расположились закономерно, словно группировки в стае мотыльков: клики, возрастные группы, рабочие команды… некоторые враждебно настроены друг против друга… И когда я вошла, все посмотрели на меня, словно мне известно все, что им хотелось бы скрыть. А хорошо было бы!
Сейчас в Дом Собраний кроме главного здания входят еще два поменьше, и их соединяют широкие арочные переходы. Роза продуманно распределила произведения Гарри на столах перед эркерами, где освещение было самым хорошим. В главном зале она собрала предметы обихода.
Я притворилась, будто рассматриваю его работы, надеясь тем самым замаскировать попытку подслушать разговоры, но на самом деле, несмотря на все планы, я действительно смотрела – и видела то, чего никогда раньше не замечала. Шерсть у резного кота напоминала текстуру камней и кирпичей дома. На квадратной керамической шкатулке с глазурью танцевали стекловары и миряне – и я поняла, что узор, идущий по краю, – это их кружащие шаги. Я даже танец опознала. При виде резной крышки ночного горшка я засмеялась в голос, вот только никто не был настроен на смех, так что все выглядели недовольными.
– Присмотритесь к узору, – объяснила я. На первый взгляд это было похоже на сложное сочетание линий в мозаике стекловаров, однако небольшие различия в высоте определенных участков узора составляли небольшое низенькое растение. – Это же растение-кака! – добавила я. – Спрятанное. – Любопытствующие посмотрели – и впервые тоже это увидели, и кое-кто посмеялся. Я указала на другие предметы: – Вальс-квадрат. Домовый кот.
Постепенно улыбок стало больше.
– Гарри был хорошим человеком, – громко сказала я, поняв, что если продолжу говорить, то смогу продвинуть свое расследование. – Мне его будет не хватать. Мне будет не хватать его искусства. – Я указала на белый кубок. – Как мне жаль, что я ничем ему не помогла. Жаль, что я не знала.
У меня на глаза навернулись слезы. Это меня удивило. И тут я поняла, что плод разумности подействовал. Неужели, став сообразительнее, я стала не такой холодной?
Моя откровенность подействовала на собравшихся. Они заговорили о том, что делали в тот день и что могли бы сделать. У меня получалось слушать два и даже три разговора одновременно – и запоминать услышанное. Я исключила шестьдесят человек. И я превратила этот вечер в подлинную дань Гарри и дала ткани Мира возможность немного зажить… Но когда я найду убийцу, прореха станет даже больше.