Най год 106 – поколение 6
Мы, граждане Мира, обязуемся признавать и поддерживать достоинство и ценность всех разумных существ и ту систему взаимных связей, частью которой являемся; справедливость, равенство и заботу в наших отношениях друг с другом…
Предсказуемо. Едва выйдя из города, Мари, Сосна и Роланд начали спорить.
– Нам надо было сразу идти за стекловарами, – возмущалась Мари, – а Татьяна запретила. Они сейчас уже неизвестно где.
Она была не прочь поругать модератора – но только у нее за спиной и спустя две недели после принятия решения. Тем не менее Мари лучше всех писала и читала на стекловском и была невероятно трусливой, так что исключительно хорошо подходила для мирного визита… разве что засплетничает стекловаров насмерть.
– Только не тогда, – возразил Роланд. – У нас было слишком много дел. Джерси была травмирована.
– Все расследование было провальным! – отрезала Сосна. Она терпеть не могла и Мари, и Татьяну. Может, это конфликт поколений. – Татьяне следовало взять помощников. Не обязательно было пытаться сделать все самой.
– Ей Стивленд помогал, – напомнила Мари.
– Татьяна думает о благе Мира, – сказал Роланд.
– Жаль, что она для тебя слишком старая.
Никакой жалости у Сосны в голосе не ощущалось.
Роланд молча улыбнулся. Он всегда ведет себя так, словно может заполучить любую женщину. Да, у него мышцы и очень хорошая борода, но хвастаться этим не обязательно.
Мы с Кангом ничего не сказали. Канг – Зеленка, как и Роланд с Мари, но волосы у него черные и краска на них не ложится, так что он вплетает в волосы зеленые ленты. Он большой и тупой, но у него хватило соображения не вступать в глупый спор. У меня самого бородка только начинает расти, но опыта у меня хватило на то, чтобы позволить политикам тратить свое время и силы, а не мои.
Единственное, чего я хотел – чего я всегда хотел, – это познакомиться со стекловарами. Мы пятеро были теми, кому больше всего хотелось отыскать стекловаров, но из нас не получилась лучшая в мире команда. Стекловары не стали бы вот так собачиться.
Все стало еще хуже, когда мы добрались до первого ночного убежища. Женщины с Роландом спорили, должны ли мы были заметить, что Джерси больна. Я набрал хвороста и салатной зелени, подогрел лепешки, которые захватил из города, сыграл на флейте песенку, чтобы заглушить спор, и пошел спать. Хорошо хоть, никто не жаловался ни на еду, ни на музыку.
На следующий день женщины спорили насчет назначения Стивленда ко-модератором.
– Он о нас заботится, – сказала Мари. Она была стоматологом и целыми днями смотрела больные зубы. – Он дает нам все, что может, от анальгетиков до фторидов.
– Ему нужно установить четкие границы, – заявила Сосна. – Нам надо думать о ситуации в целом, а не только о медицинской стороне вопроса, и заставлять его отчитываться.
Она занималась погодой и географией и чертила карты на каждый случай, так что от Стивленда ей было мало толка.
Они часами обсуждали, почему выбор ко-модераторов – это хорошая мысль. Это хорошая мысль, и точка! Я старался получать удовольствие от похода. Стояла осень, так что было на что посмотреть.
Мы с Роландом и Кангом начали от них отставать и рассматривать стада мигрирующих оленьих крабов и кустовые колонии с большими яркими крыльями. Парящие ленты пытались заякориться на зиму среди деревьев, которые уже начали сбрасывать листья. На все эти интересные вещи у женщин не оставалось времени, потому что их интересовали люди, а не вещи. Я даже не знал, слышат ли они песни летучих мышей или ритмы ветра.
В эту ночь наше убежище было уже так высоко в предгорьях, что воздух стал разреженным, а кипяток – менее горячим. Я приготовил хорошей еды: копченую птицу-боксера с картошкой – и попытался начать более приятный разговор.
– У меня уже такое чувство, будто мы со стекловарами друзья. А у вас?
Они посмотрели на меня непонимающе.
– Ну, когда мы были маленькими, у нас были всякие куклы, инструменты и кубики, и мы понарошку строили город.
Сосна кивнула и вздохнула. Она, как и я, из Поколения 6, но бусин на ней так много, что если она упадет в воду, то не потонет. Она не была такой коренастой, как Мари, да и высокой не могла считаться, но умела встать так, чтобы занять много места.
– Помнишь танцы? – спросил я.
Два человека изображали стекловара. Один вставал позади другого, наклонялся и брал первого за пояс. А потом они пытались танцевать на четырех ногах. Глупо – но когда я был маленький, то считал, что это здорово. Мы знали, что настоящие стекловары выглядят совсем иначе: с тонкими ногами коленями наружу и тонкими руками с двумя локтями, а тело формой походило на длинный батон хлеба, и голова примерно такая же. И размером они всего лишь с человеческого ребенка. Мы любили делать кукол из палок.
Мари рассмеялась, словно мать, но ведь и она когда-то была ребенком. А может, и нет. Она была из тех Зеленок, кто на весенний праздник красят все волосы, в том числе и на лобке, но следила за тем, чтобы между двумя окрашиваниями волосы успевали отрасти и всем было видно, что она седая. Возраст якобы означал мудрость, но я никогда не голосовал за нее как члена комитета, даже когда у нее не было противника.
– У них население было многочисленнее, – сказала она очень наставительно. – И структура общества у них должна была быть более сложной, поскольку у них имеются морфологические касты. Хотелось бы мне посмотреть, как это работает.
– Мне тоже.
Разные тела для разной работы.
У меня были куклы всех трех видов: крупные самки, сильная основная каста, мелкие работники. Основные и работники были бесполые, хотя в детстве я не понимал бесполость. То есть зачем называть их самками, если нет самцов и они выдают младенцев, просто когда пожелают? Но, по словам Стивленда, они сами использовали именно такие наименования, а у радужного бамбука вообще было три пола, что казалось еще более странным.
Короче, мне хотелось понять, как работают касты. Мне хотелось встретиться с ними, а не торчать в хижине со сплетничающими политиками. У меня в группе были свои обязанности: готовить, исполнять музыку, быть дружелюбным и быть мальчиком-подростком, чтобы они увидели людей разного возраста и пола.
– Стивленд был не слишком полезен, – отметила Сосна.
– У Стивленда для них не было точки отсчета, – ответила Мари. – И они общались всего два года, а потом стекловары ушли.
– Бедненький сиротка, – вставил я, просто чтобы подразнить Мари.
– Он очень одинок, – возмутилась она. – И рос без компании, так что это не способствовало его социализации.
Сосна скопировала тон Мари.
– Ну, зато теперь он – один из нас.
У нее двое маленьких детей, по которым она якобы скучает. Хорошо, что я не один из них!
– Как вы думаете, каково будет познакомиться с кем-то новым? – спросил Роланд.
Он почему-то адресовал мне хитренькую улыбку.
– У нас есть инструкции, – сказала Мари. – Мы – дипломаты. Мы будем спокойны и дружелюбны.
– Спокойные, дружелюбные, ага, – согласился Роланд. – Но как это будет? Кто-то, с кем ты никогда не встречался. Мы про них ничего знать не будем. Совершенно новые.
– Это даже не как встреча с животным, – подхватил Канг, щеря в улыбке кривые зубы. – Со львом – ты ведь знаешь, что такое лев, да? Но стекловары – нет.
– Мы много чего про них знаем, – возразила Сосна. – Знаем, как они построили город, что ели, как одевались. Знаем уровень их технологий – выше, чем наши сейчас.
Она была права. У них было радио и намного больше металла.
– Мы не знаем, почему они ушли и почему держались в отдалении, – напомнила Мари.
На это как раз жаловался Стивленд – и в чем-то был прав.
– Мне хотелось бы услышать музыку стекловаров, – сказал я. – А еще лучше бы поиграть с ними. Дуэт. Они тоже играли на флейтах. Это есть на панно, так что музыка – это наше общее.
Я мечтал об этом с того момента, как начал играть на флейте. Поэтому и захотел, чтобы музыка стала моим непревзойденным умением.
– Музыка! – отозвался Роланд, продолжая мне улыбаться.
А вот Сосна выглядела недовольной.
Я постарался не обращать на них внимания.
– И мне хочется спросить, откуда они, – продолжил я. – Я могу показать Солнце.
– Отличная мысль! – сказала Мари, наконец-то не как мать или наставница.
На следующее утро я проснулся с радостной мыслью: днем мы уже будем на водопаде! Я видел его, когда мне было десять, а это не так уж давно, или, по крайней мере, я не чувствовал, что давно. Тогда перед выходом я много про него слышал, видел рисунки, – и был уверен, что он мне понравится, – и водопад оказался именно таким, как я надеялся… но лучше всего оказалось небо. Никогда раньше я не стоял так, чтобы горизонт был у меня под ногами, – бледная линия очень-очень далеко.
Мы еще за километр услышали рев водопада, похожий на гул шершня, и увидели вокруг себя горы – такие высокие, что они касались неба. Мы минуем сырой каменистый перевал – и тогда снова увидим водопад. Он срывался с красной скалы и обрушивался вниз узкой полосой с такой высоты, что вода попадала в озеро только через десять ударов сердца. Тропа вела вниз к широкой травянистой террасе рядом с обрывом, и когда светило солнце, то в поднимавшейся вверх водяной пыли играли радуги. Стекловары построили несколько домов – точно таких, как в городе, – с рядами цветных стеклянных кирпичей на крыше в цветах радуги. У Стивленда тут была роща – двадцать взрослых стволов – но они не соединялись с остальной его частью из-за горного хребта.
Мы миновали перевал, огибая валуны и скалы, и грохот падающей воды стал громче. Канг прошел за последний поворот мимо скал – и остановился. Я подумал, что он задержался, чтобы мы его нагнали и посмотрели вместе – но он остановился из-за того, что увидел.
Бамбук был полностью выжжен, а дома разбиты, словно скорлупки. Мы долго смотрели на это – и казалось, что вода ревет в такт моему сердцу, быстрому.