И так проходит ночь: порей, картофель, ямс, салат.
Я не рассчитывал на контакт с каробами. Они обычно выбирают полномочного представителя на основе старшинства и здоровья, то есть самого крупного и агрессивного. Он также становится единственной размножающейся мужской особью: они раздельнополые и биполярные, но избирающие. Принесенная с Земли теория эволюции объясняет получившийся результат. Они ведут самостоятельный отбор в пользу наращивания агрессии и успели достичь значительных успехов до того, как защита со стороны людей позволила иметь представителя-перестарка.
«А что получим мы, обманщик? – вопрошает представитель каробов. – Нас валят пришельцы. Мы тоже ценим наши отношения с городскими животными. Мы можем предложить многое».
Привкус этилена в этом послании замораживает мои корешки: ауксины подавлены. Как я и сказал, он агрессивен.
Я пытаюсь отвечать уверенно, но мне с трудом удается выдавить: «И что именно вы можете предложить?» Они дают только декоративную древесину и съедобные осенние стручки.
«Мы предлагаем значительные уступки в будущем в обмен на дополнительные посадки в южных лесах».
«Помощь нам нужна сейчас», – говорю я.
Он опять выделяет этилен.
«Мы выполним твою разумную просьбу, когда бы ты ее ни высказал. Но предупреждаем: это предложение повторяться не будет. Если желаешь получить нашу помощь, таково наше требование».
Меня отвлекают рыдающие чечевицы. По возможности мягко я говорю им: «Мы поняли вашу проблему и вскоре вам поможем».
Болезненные выбросы этилена от нескольких каробов привлекают мое внимание. Татьяна назвала бы это вымогательством.
«Мне нечего вам поручить», – говорю я.
«Мы готовы на любое разумное действие, но в обмен мы хотим получить южную колонию. Нам это важно».
Мой корень юмора предлагает отправить их всех далеко на юг. Старый корень замечает, что коммуникационные способности и, возможно, разум полномочного представителя с возрастом совершили качественный скачок.
«У нас избыток этилена, – говорит представитель. – Это повредит многим растениям, в том числе тюльпанам и ананасам».
«Я вынужден согласиться. Вы это понимаете».
«Мы предлагаем честную сделку».
Будь Татьяна жива, она высказала бы полезные соображения о том, как справиться с таким правонарушением, но она мертва, а мне надо отвечать быстро, пока мои корни не понесли непоправимый ущерб.
«Я согласен. Когда условия позволят провести дополнительные посадки, эти посадки будут сделаны. Но будьте готовы исполнять мои приказы, когда я их отдам».
Мой корень юмора предлагает приказать им совершить самоубийство.
Тем временем я начинаю переговоры со снежной лианой, которая растет вдоль реки. Это может оказаться решающим фактором. Я смогу использовать инстинктивное стремление лианы управлять животными, чтобы она делала то, что мне нужно.
«Новое животное для команд», – говорю я.
Лиана так и не поняла, что ее используют как дамбу, укрепляющую речные берега в периоды разливов. Она получила легкий доступ к воде и внимание и считает себя правителем речных берегов и хозяйкой людей. Стекловары выращивали на ней своих жуков в форме снежинок: работники с особым удовольствием поедают этих жуков, если они остаются после того, как более крупные касты закончили питаться.
«Ты должна управлять жуками», – говорю я.
«Жуки не есть плоды», – отвечает она. Иными словами, как можно управлять животными, кроме как с помощью плодов?
«Измени сок жукам. Вот так. – Я показываю ей соединение. – Сок будет управлять жуками».
«Жуки не есть плоды».
«Жуки пить сок».
«Да, – говорит она. – Жуки не есть плоды».
«Измени сок жукам, потому что жуки пить сок, не есть плоды».
«Жуки не есть плоды».
Я понимаю, что мы – родственные растения, оба бамбуки, и наша сходная физиология – это единственная причина, по которой я веду хоть сколько-то сложный разговор. Живая изгородь вдоль реки слишком мала, чтобы иметь много разумных корней. Присутствие других снежных лиан вызывает агрессивный рост, а эта изгородь всегда была одна и довольна своей холеной жизнью, паразитируя на осинах и выпуская избыточное количество охранных корней. Тем самым она служит людям, не подозревая об этом. Ей не нужен разум, совершенно не нужен.
«Измени сок жукам, – повторяю я в надежде, что повторение само по себе окажется убедительным. – Большие животные есть жуки».
«Жуки не есть плоды».
«Большие животные есть жуки».
«Большие животные есть жуки», – повторяет снежная лиана.
Я добился прогресса.
«Да, – говорю я. – Измени сок жукам».
«Большие животные есть жуки».
«Да. Измени сок жукам. Вот так».
«Жуки есть сок, – говорит она. – Жуки – вредители».
«Жуки хорошие. Большие животные есть жуки как плоды».
Снежная лиана выдает какие-то бессмысленные химические соединения и наконец говорит: «Жуки как плоды». Это – значительный прогресс.
«Жуки как плоды, – соглашаюсь я. – Жуки есть сок. Измени сок. Сок будет управлять двумя животными».
«Сок будет управлять жуками. Большие животные есть жуки».
«Да. Надо изменить сок жукам и животным».
«Я изменю сок жукам и животным».
Наконец-то!
«Да. Измени сок так». Я доставляю ей образцы соединения.
Ох, уж эти растения! Когда-то давно я вел себя так же, как они. Мы росли вместе. Мы переносили ураганы, страдали в засуху, обменивались средствами против вредителей, не подпускали опасные кораллы и пожирающих корни животных, договаривались насчет солнечного света и питательных веществ, устанавливали сроки цветения, чтобы делиться опылителями, распределяли сроки созревания плодов, поддерживая популяции переносящих семена животных. Мы разговаривали примитивно, потому что мышление требует энергии, а самые сильные из нас могли выживать достаточно хорошо, почти не задумываясь, потому что жизнь у нас была примитивной. Я вырос, а они – нет, и мои потребности совмещаются с их потребностями так, как они и представить себе не могут.
Цивилизацию создают только разумные существа. Цивилизация порождает идеи мира и войны, делая возможным и то и другое. Я за мир. Я избрал эту идею и намерен воплотить ее в жизнь.
Встает солнце. Ночные дела меня утомили. Солнечные лучи несут фотоны, и в моих листьях они расщепляют воду на кислород, ионы водорода и энергию. Я большой. Я постараюсь максимально восстановиться, потому что в кампании по одомашниванию стекловаров нас ждут еще более тяжелые времена.
В Дом Собраний приходит Мари. Цвет кожи у нее слишком желтый. Мне хотелось бы, чтобы она могла есть больше, потому что пища дала бы ей силы.
– Какие именно соединения ты производишь? – спрашивает она.
«Нечто родственное морфину. Это вещество должно оказать сильное угнетающее и снотворное воздействие на центральную систему стекловаров, какой я ее вижу. А еще барбитураты, чтобы угнетать функции мозга».
– Опасная комбинация.
«Опасная, потому что она даст сильную реакцию. Возможно, эффект будет накапливаться. Наша цель – вывести их из строя. Мы видели, что они готовы убивать».
Она садится.
– Однако мы не можем контролировать то, сколько они их получат. Передозировки могут вызвать остановку дыхания.
«Верно. Я подумал об этой дополнительной проблеме. Самки и основные едят первыми, и едят досыта. Работники могут вообще ничего не получить. Нам надо пересмотреть планы нападения, составленные Орионом. Возможно, работников придется усмирять физически».
«Усмирять» звучит почти мирно, отмечает мой корень юмора.
Она кивает.
– Надо предусмотреть травмы и передозировки. Видимо, кого-то мы потеряем. Не знаю даже, как работает их система кровоснабжения, – знаю только, что она у них есть.
«Я дам антидоты к моим средствам».
– Без испытаний мы не узнаем, как они будут действовать, а испытания провести нельзя.
«Верно. Многое будет зависеть от умений медиков».
Она откидывается на спинку скамьи, закрывает глаза и подставляет лицо солнцу. Животным тепло солнечного света приятно.
– Люсиль – молодец, – говорит она спустя некоторое время. – Она нас подготовит.
Она открывает глаза, чтобы посмотреть на мой разговорный ствол.
«Она доказала, что ее выбрали не зря, – говорю я. – А твои труды играют решающую роль. Ты уже сделала для Мира невообразимо много».
Возможно, мне стоило бы сказать ей, что после целой ночи разговоров с растениями я еще лучше осознаю, почему так рад разумной компании. Люди сделали мою жизнь счастливой. Жаль, что они живут так недолго.
Я стараюсь не думать о том, что будет, если мой план провалится. Я большой. Люди уязвимы. Даже если их всех убьют, я выживу в той или иной форме, несмотря на все, что способны будут сделать стекловары, – но я буду невообразимо одинок.
Люсиль
Когда Стивленд добился, чтобы растения начали дурманить стекловаров, в их лагере полтора дня шел фантастический праздник. Поначалу наркотические вещества сделали стекловаров веселыми и громкими: они орали, пели и шатались. Потом они ссорились и завязывали драки, а истекающих кровью стекловаров бросали в реку. Как минимум один утонул. Летучие мыши даже принесли Монте еды, чтобы узнать у него, что происходит. Барабанный бой стал нестройным. Наверное, тем стекловарам, кто еще нормально мыслил, было страшно.
Я притворялась веселой и полной оптимизма, стараясь успокаивать медиков и Стивленда, которых тревожили разнообразные тонкости. Сосна каждые полчаса видела новые проблемы: едят слишком много, едят слишком мало, слишком агрессивные, слишком сонные, слишком много оптимизма с нашей (моей) стороны, слишком много пессимизма… не одно, так другое, чтоб ее.
Наконец на второй день, ближе к закату, стекловары начали отключаться. Самки и основные рухнули за трапезой, а когда работники увидели, что они спят, то бросились подъедать остатки и очень быстро рухнули лицами в свои миски. Для нас это стало сигналом. Мы выбрались из города через задние ворота, перебросили веревочный мост через реку чуть ниже по течению, у лощины, и прокрались вдоль реки к лагерю стекловаров. Впереди шли опытные охотники. И Сосна, конечно.