– Пошли! Будет весело. Мы тебя даже обедом угостим.
Сначала она меня игнорировала, но в конце концов встала. Я передала ее руку Петру, который часто ходил со мной на экскурсии (плюс еще несколько охранников). Он был шестнадцатилетним внуком Татьяны, и его основной обязанностью было убежать и привести подмогу в случае необходимости.
При моем приближении Беллона отступила на несколько шагов и сказала что-то недружелюбное.
– Ты еще наш город не видела, – сказала я. – Ну, вообще-то, и ваш город тоже. – Я взяла ее руку и не позволила ее отдернуть. – Ты же знаешь, что мы не собираемся вам вредить. Какк-ккак! Пора идти.
Я потянула. Потом потянула сильнее. Еще одна царица сказала что-то, и у них начался короткий враждебный разговор. А потом Беллона все-таки пошла.
Мы двинулись к воротам, и за нами пристроилось двое охранников. Беллона сделала пару быстрых шагов – просто чтобы показать, что могла бы сбежать от всех нас, если бы захотела. Но когда мы зашли за стены, она остановилась как вкопанная и стала смотреть.
– Эй, тут красиво! – сказала я. – Я ведь говорила. Пошли, покажем вам еще больше.
В знак приветствия дети закрепили на зданиях надписи на стекловском. «Клиника». «Дом Собраний». «Центр даров». «Купальня». «Столовая». «Музей стекловаров». Похоже, царицы их не замечали. Сероглазка время от времени что-то ворчала Беллоне, а Беллона ворчала в ответ. Никакой реакции, пока они наконец не начали принюхиваться к кухне. Рагу из оленьих крабов с луком. Пахло чудесно, и я велела поварам выдать им по миске. Они все заглотали, а когда доели, Беллона швырнула миску на землю.
Она отреагировала! И я подумала, дурочка: Сероглазка уже бывала в городе и не впечатлена, а вот Беллона здесь в первый раз – и мы уже привлекли ее внимание. Ей понравится музей. Мы пошли туда, и я открыла дверь. Там полно фрагментов механизмов, старой посуды, обрывков ткани, стальная кружка… масса поразительных артефактов. Но самое главное – там в одном из эркеров есть диорама с разрушенным городом, а в другом – галерея с парой дюжин керамических портретов стекловаров с кладбища – и все надписи сделаны не только на мирянском, но и на стекловском. Беллона увидит, что к ним относятся с почтением и что они – наши друзья или хотя бы могут стать нам друзьями.
Мы вошли внутрь, и наши шаги звучали гулко. Я указала на диораму и галерею со всем энтузиазмом, какой демонстрировала бы при обучении группы маленьких детей.
– Мы особенно гордимся вот этим. – Они, конечно, не понимают, но звуки и жесты важны. – Это был ваш город – и он может снова стать вашим.
Ей было неинтересно. По-моему, она ни на что не смотрела. С этими совершенно неподвижными лицами разве можно определить? Я решила пропустить Галерею Гарри несколькими домами дальше – еще одну дань стекловарам. Ее это не тронет, и к тому же дети и коты уже приготовились для них танцевать. Наше послание было совершенно ясным: «Мы хотим с вами дружить, так что одомашнивайтесь». И их ответ тоже был ясен: «Отвяжитесь».
Но пока дети и коты пели и кружились, мне пришло в голову взглянуть на это с точки зрения цариц. После всего, что было – нападений, и смертей, и нынешней жизни в холодном шатре без одежды, – Сероглазка должна меня всеми силами ненавидеть.
Дети и коты закончили выступление для Сероглазки и Беллоны (отличное представление с поразительными акробатическими трюками). Мы, миряне, захлопали и одобрительно закричали. Царицы изображали статуи. Серьезный мальчуган принес им гирлянды цветов и проговорил, стараясь передать стекловские звуки: «Конг-ви, конг-ви». Мы надели гирлянды царицам на шеи.
Позже, на заседании комитета в Доме Собраний, я сказала:
– Сероглазка понюхала цветы. Розы, очень душистые. А Беллона сказала что-то вроде «ротротротрот», и это все, чего мы добились, то есть, по сути, ничего. Я отвела их обратно к навесу. И там все царицы начали друг на друга орать.
– Они обсуждали визит, – сказал Бартоломью. – Но они расходятся в интерпретации событий. – Он почти все свое время проводил у навеса, наблюдая, и был готов общаться, если они захотят (они не хотели). – По-моему, мнение Беллоны особенно не совпадает с остальными.
– Не спешат одомашниваться, – проворчала Сосна. – Этим утром я развела работников и основных по разным загонам. Мы решили, что это может помочь.
– И помогло же? – отметил Канг. – Меньше драк, больше честных драк. И дерутся одни и те же, одни и те же против других, определенных других.
– Точно, там имеются группировки, – согласилась Сосна и передразнила Бартоломью: – Несовпадающие мнения. Особенно у Клетчатого, но это предсказуемо.
– Тогда давайте разделим их еще сильнее, – предложила я. – Например, на разные группировки основных.
– Хорошо, – согласилась она. – Определи людей для постройки загонов. Но все работают на полях, как и следует, потому что поля нуждаются в уходе. У нас не хватит людей, чтобы все это устроить.
«На это уйдет время, – отметил Стивленд. – Однако и награда будет огромной».
– Сколько времени? Мы не такие медленные, как растения.
Стивленд дал ей ответ после небольшой паузы. Он в последнее время часто делает паузы, видимо, размышляет – как это делала Татьяна.
«Разум затрудняет прогнозирование, однако разумный выход всего один».
– Зато есть масса глупых, – парировала она.
«Действуя разумно, мы ограничиваем вероятность глупостей, подобно тому как обрезка дерева направляет его рост».
– Чтобы все получилось, понадобится масса обрезчиков, – сказала Сосна.
Некоторые Бусины начинают кивать.
После паузы Стивленд ответил:
«Я предлагаю стреножить тех стекловаров, которые склонны к дракам, чтобы ограничить им возможность ходить и лягаться. Возможно, связав им задние ноги».
– Они их развяжут.
«Проклейте узел».
Сосна побагровела. Думаю, ей не хотелось, чтобы Стивленд оказался умнее ее. Я поняла, что надо продолжать совещание. Если ей не по нраву операция «Одомашнивание» – прекрасно, у всех есть право на собственное мнение, вот только ее поведение стало напоминать мне царицу.
– Поручим это мастерам по коже, – сказала я, – у них найдутся прочные кожи и клей. Флора, ты с ними поработаешь?
– Учтите, – вмешалась Сосна, – что завтра будет гроза. Они окажутся под дождем. Им это не понравится.
– Будут стреножены, будут сотрудничать, получат крышу, – заявил Канг. – Могу делать крыши, крыть крыши, отдельные, и так мы их быстро разделим. Ведете себя хорошо – остаетесь сухими.
«Награда за хорошее поведение – это большой шаг к одомашниванию, – одобрил Стивленд, и Канг ухмыльнулся. – Мы с медиками пришли к выводу, что они общаются за счет запахов, используя различные летучие соединения и феромоны. Это объясняет относительную бедность звучащей речи. При вскрытии мы обнаружили, что их органы обоняния просто огромные, и имеются крупные железы, создающие и распределяющие запахи. Обоняние у них намного тоньше моего и вашего, вот почему вы не заметили эти запахи, а мне надо спешно вырастить более чувствительные органы. Нам надо проанализировать и выучить их химический язык».
– Может, у них есть и язык оплеух, – вставила я, надеясь, что все посмеются.
Посмеялись.
«Насилие – это форма общения у животных, хотя ваши коммуникативные способности делают насилие слишком грубым для обычных социальных связей».
– У них правил меньше, – сказал Бартоломью.
– А может, они просто от природы гадкие, – буркнула Сосна.
Мари дипломатично проговорила:
– Возможно, их общественный уклад сломался. Для функционирования общества нужно очень многое. Я над этим задумывалась. Они все больны, даже дети. У них масса хронических заболеваний, и имеются плохо зажившие травмы. Детей очень мало, и самок, наверное, не хватает. Дисбаланс между основными и работниками. Сосна, ты ведь видишь, как они себя ведут. Они больны, и их популяция перекошена. Но почему? Мы можем устранять симптомы, но не способны будем их излечить, если не поймем причины. Возможно, это связано со средой, типа токсина в окружающей среде или дефицита питательных веществ. Возможно, была эпидемия. Мы с Наем прошлой осенью насчитали больше стекловаров. Они вымирают. Им нужна помощь.
Вид у Мари был болезненный, но она была полна энергии. Стивленд сказал мне, что токсины у нее в крови работают как стимуляторы.
Сделали еще несколько докладов. Фермеры пытаются обиходить посадки, но несколько полей придется полностью обновлять. Охотники заняты на охране стекловаров и не выполняют своих обязанностей, так что поварам придется использовать вяленое мясо или заменители мяса. Ничего приятного. Некоторые из нас задержались, чтобы потренироваться в издавании стекловарских звуков. Ваак! Ции! Чик-а-чик-а уф! Но все были усталые и быстро разошлись по домам.
Я шла по городу – и листья Стивленда шелестели у меня над головой. Растения устают, как и я, а он до сих пор вел переговоры с другими растениями, чтобы они производили оглушающие вещества в более точных дозировках, и те растения, с которыми ему приходилось иметь дело, не всегда были отзывчивыми и сообразительными. Представьте себе растение вроде Сосны!
Итак, стекловары оставались пленниками. Не симбионтами. Не напарниками. Не одомашненными. Ничего похожего на этот самый дружелюбный мутуализм. Нам нужно терпение, терпение. Терпение. Черт, я стану царицей терпеливости.
Ну вот: такова была ситуация на четвертый день операции «Одомашнивание»: теплое весеннее утро, высокие грозовые тучи на горизонте, летучие мыши, распевающие в небе: «Идет дождь!» – на улицах масса народа, начинающего день или заканчивающего ночь. Вдоль по улице шагали несколько ребятишек с хворостом за спиной. Они трещали как стекловары: «кортлкортлкортл». Может, для них это было игрой – но им бы следовало сейчас сидеть в классе и учить таблицу умножения, а ведь когда они отнесут хворост, им придется идти работать на полях, пока их родители будут присматривать за нашими пленными.