– Стекловары – молодцы, – говорит какой-то фермер. – За три дня делаем работу четырех, хотя они все еще учатся и нам приходится следить за их здоровьем. Если удастся добиться сотрудничества от остальных, то вы только подумайте! Подумайте, что можно будет делать!
Многие улыбаются. Бартоломью переводит, и Видишь-Ты издает запах. Най кивает. Этим утром он попросил меня вырастить флейты с мундштуками, которые подходили бы для ртов стекловаров.
Стекловарское общение запахами людям, видимо, не будет доступно, но я создаю специальные органы чувств и корни, чтобы их понимать. Видишь-Ты уже давала мне уроки, и я начинаю подмечать грамматические правила.
Например, этиловый спирт означает «добро пожаловать» или «расслабьтесь», и является действующим ингредиентом трюфеля, который людьми воспринимается, как чуть сладковатый и приятный. «Идем» – это метиловый спирт. Кроме того, у каждой стекловарской семьи есть свой опознавательный запах – тяжелое стойкое масло, которое выделает только самка и которое ощущается только при очень сильном приближении. «Добро пожаловать» и «идем» легко создаются членами любой касты и быстро рассеиваются по большой площади, и применяются очень разнообразно. Опознавание – специфичное, управляемое и долгодействующее. Сказать «расслабься» может любой. Мало кто из стекловаров способен сказать: «Ты мой». Видишь-Ты умаслила Люсиль, Мари и Бартоломью, которые понимают и ценят это послание.
«Запахов гораздо больше. Это – детский лепет, – сказала мне Видишь-Ты после сегодняшнего урока, в котором присутствовал эвгенол – сладко-пряный фенол, означающий “что ты видишь?” – Ты говоришь и пахнешь как младенец», – добавила она, что я решил считать похвалой. Я уже усвоил кое-какие основы. Можно радоваться немалому мутуализму.
Заседание комитета заканчивается. Люди и стекловары расходятся по домам и засыпают. Праздник дождя у растений заканчивается массовым выделением тиамина для грибной микоризы у наших корней: она поглощает воду и питательные вещества почвы и передает их нам. Я предвкушаю ночь покоя и роста.
Грозовой вихрь принес мне пыльцу от одной из моих голодающих альпийских рощ. Орлы тронулись в путь, направляясь через западные горы к речной долине. Логично. В долину пришли грозы, и орлы понимают их следствия. Разливающиеся реки сгоняют с места их добычу. Они идут охотиться. Продвинутся ли они далеко на север, к нам? Вряд ли: они приучились бояться людей, и, как напомнила Сосна, они относительно разумны. Но я буду бдителен. Пыльца не особо свежая, а орлы умеют быстро бегать.
Несмотря на весеннее время, ветер почти не приносит другой пыльцы из-за сильной влажности, однако опыляемые ветром виды не могут дожидаться идеальных условий, а сейчас ветер постоянно дует с востока. Каждый вид имеет характерную полимерную структуру внешней стенки и защищающие ее масла. Я опознаю пыльцу апельсиновых деревьев по внешним шипам, чешуевидной форме и ароматическому масляному покрову. Выполнили ли они условия и повысили ли питательность? Они сказали, что да, – и им известно наказание за отказ, но я все равно начинаю анализ масла и цитоплазмы.
Летучие мыши поют на лету. Весенние ящерки попискивают, ища пару. Птицы лают. Во влажных канавах шипят и гудят слизни. Под землей пульсируют губки, отфильтровывая ил. Я думаю о музыке и составляю почки для флейт Ная. Растения беззвучны. А это обязательно должно быть так?
Зерна пыльцы быстро распадаются при анализе. Апельсины меня предали. В пыльце нет аскорбиновой кислоты и тиамина – там совершенно иное соединение, производное мочевины. Я проверяю еще раз, используя свежие зерна и обрабатывая данные другим корнем, – и жду, жду определения веществ, потому что масштаб предательства огромен, а последствия могут оказаться катастрофическими.
Результаты подтверждаются. Апельсиновые деревья выработали декстроамфетамин, снимающий снотворный эффект. Апельсиновые деревья отвергли мутуализм и желают зла мне и моим собратьям-мирянам. Сироты получали много сережек апельсиновых деревьев в качестве одного из ингредиентов рагу. Они не под действием успокоительного. Они могут напасть. Нам надо принять меры предосторожности. Немедленно.
В оранжерее читать мой ствол некому. В Доме Собраний никого нет. Медик в клинике задремал. Но мирянам необходимо узнать эту новость! Я должен найти способ их предупредить.
Я наблюдаю за сиротами, хотя ночь очень темная. Облака скрыли звезды и северное сияние. Я вижу сирот в инфракрасном диапазоне – и этой прохладной ночью их тела светятся. Они кажутся медлительными и сонными, однако они не спят. Я отмечаю слишком много мелких движений. Думаю, они выжидают. Возможно, они уже составили планы – а мы не готовы. Сосна говорила, что они нападут при первой же возможности – и я с ней согласен.
Беллона – царица, состоящая в союзе с сиротами, – приходит в движение. Она идет к реке. Часовые на стене находятся в другом месте – проверяют западные ворота. Она останавливается и издает звук, напоминающий треск дерева. Сироты, притворявшиеся спящими, поднимаются на ноги. Даже если бы часовые сейчас вели наблюдение, вряд ли они разглядели бы это в темноте. И что будут делать сироты, которых от города отделяют пятьдесят метров стремительной реки? Сначала им придется вырваться из загона. Но они это знают, а мы знаем, что они враждебно настроены.
Все спят, прочесть мой ствол некому. Орион идет в центр даров. Там он негромко напевает. Если бы я мог сказать ему то, что я узнал, он смог бы отреагировать даже лучше меня: он умный и опытный. Он способен петь, шептать, кричать. Я могу только слушать и наблюдать – и то, что я вижу, иссушает.
За рекой работники-сироты срывают настеленные Кангом крыши, а из жердей и кровли сооружают нечто вроде моста через колючую ограду вокруг них. Основные один за другим сбегают из загона. Возможно, они войдут в лес и убегут из города, а не пойдут в атаку. Надеюсь. Один из основных издает звук ломающегося дерева – и они бегут на север по дороге вдоль берега. Они пришли с севера, из речной долины под большим водопадом. Может… может, они вернутся тем же путем и оставят нас, мирян, в покое? Но Беллона не двигается, а я не верю, что она пожелала бы остаться в городе, если бы сироты ушли. У них есть план – и это не план побега.
Сироты останавливаются у теснины в ущелье, где вода стремительно мчится между каменных скал – у той узости, где люди поставили временный канатный мост для своего нападения на стекловаров семь дней назад. Но у стекловаров веревок нет, так что, может… Я слышу стук топора и определяю, откуда он доносится. Это у скал.
– Они рубят одно из нас! Одно из самых высоких! Кого? – вопрошает представитель каробов, давая точную наводку. Деревья и днем-то едва видят.
– Животные-вредители вырвались из плена и собрались в том месте, – объясняю я. – Если ствол упадет правильно, то станет мостом через реку, и они нападут на моих ручных животных в городе.
Я пытаюсь сохранять спокойствие, но ощущаю, что волновые колебания ионов кальция в моих корнях стали резкими и взволнованными.
– Они смогут победить?
– Не знаю. Они могут застать моих животных врасплох, и это может оказаться решающим фактором.
– Мы в твоем распоряжении. Мы оповестим других.
Волны от него тоже взволнованные.
Но что мы можем сделать? Мы, растения, часто бываем безучастными: птицы-боксеры воюют с драконами, пауки сражаются за территории, а мы продолжаем расти, игнорируя конфликты животных как недостойные внимания мелочи. Не в этот раз. Последствия могут оказаться немыслимыми. Если бы я умел петь, кричать, вопить…
Беллона дожидается сирот, те бесшумно подбегают по дороге над рекой. Я чую их общение, но запахи мне незнакомы. Сироты задерживаются под деревьями, пока мимо по стене идет патруль.
Я знаю этих часовых. У двадцатисемилетней Нефертити трое детей и муж, и она заведует сбором пшеницы. Она умеет барабанить так, что людям и фиппокотам хочется плясать. Осберт, тридцати трех лет, разведен, у него двое маленьких сыновей, и он вместе со своим братом-близнецом умеет выдувать прекрасные стеклянные сосуды любого размера и для любых целей, это их непревзойденное умение. Отец этих близнецов – Бартоломью.
Я знаю всех людей в городе. Знаю их с рождения. Им всем грозит опасность – старым, пожилым и новорожденным. Я мог бы орать, выть, что-то рушить…
У меня вокруг стен чертополохи. Я приказываю им набрать максимальный тургор, чтобы стать жесткими и высокими и послужить как можно более сложным препятствием. Они смогут задержать сирот ненадолго. Ненадолго. Ненадолго.
В городе я слышу какое-то шевеление в доме Мари. Она выходит из дома и идет, не зажигая света: проведя в городе целую жизнь, она прекрасно знает его улицы. Куда она идет? Она захотела поговорить со мной? Остается только надеяться. Она идет медленно – с новой странной хромотой.
Крупный основной приближается к городской стене. Он оценивает расстояние, необходимое для того, чтобы преодолеть чертополох и стену, и идет искать более удобное место.
Мари входит к Люсиль. Я слышу плач. Пытаюсь понять причину. Мари знает, как протекает ее болезнь, и может опознать симптомы последней стадии. Возможно, пришло время. Если бы я мог верещать, если бы мог звонить, как колокол…
Тот основной находит удачное место, прыгает и приземляется на стену, держа бревно, словно дубинку. Я знаю, что будет дальше. Мне хочется оборвать корни, чтобы не смотреть – но я не решаюсь. Смерть приходит к Нефертити настолько неожиданно, что она, наверное, не поняла, что ее убило. Ее тело падает за стену, в чертополохи. Я знаю, что ожидает Осберта. А я могу только дать обет, что, если мои люди сохранят независимость, я найду способ создавать шум.
Осберт падает. Сироты-работники сооружают мостки через чертополохи к вершине стены. Скорость у них феноменальная. Облака начинают расходиться, открывая зеленое северное сияние, очень яркое и увенчанное красным. Если бы небо расчистилось на несколько минут раньше…