— Это я беру на себя. Полагаю, он все одобрит, кроме маленькой детали — выкидыша. Но если несчастье все-таки произойдет, тебе сохранят жизнь.
Шурдан долго молчал, потом вполголоса добавил.
— Если для того, чтобы избавиться от младенца, тебе придется избавиться и от матери, действуй, но пусть это останется нашей маленькой тайной.
Когда Сарсехим вернулся в казармы и увидел на крыльце разомлевшего Ардиса — тот, щурясь, грелся на солнышке — он едва не удержался, чтобы не пнуть его ногой. Стало обидно — знать бы, что судьба сведет его с этим добросовестным болваном, он давным — давно, еще в Вавилоне, избавился бы от него. Тогда ему это было раз плюнуть.
— Пожалей ногу-то, — не разжимая век, предупредил старый вояка и ласково погладил рукоять боевой секиры, — а то я отвечу. Я так отвечу, что никто не посмеет обвинить меня в твоей смерти.
— Что ты, Ардис, — залепетал Сарсехим, — мне и в голову не приходило обидеть тебя. Ты мой защитник. Ты — единственный, от кого у меня нет секретов. Я всегда готов услужить твоей милости.
— Ласково поешь, — Ардис снял руку с оружия. — Видать, опять кого-то предал?
Евнух едва удержался, чтобы не похвалиться — знал бы ты, старый дуралей, кого на этот раз я обвел вокруг пальца, ты бы умер со страха! Однако евнух смолчал и очень натурально изумился.
— Кто? Я?! Как ты мог подумать?..
— Не хочешь говорить, молчи. Скажу я. Сядь поближе.
Когда евнух пристроился рядом, евнух шепнул.
— Я договорился о встрече. Сегодня с наступлением темноты или завтра перед рассветом. Я же говорил, не теряй надежду, урод.
Сарсехим даже не обиделся. Сил хватило только на то, чтобы спросить — О встрече с кем?
— Глупый ты человек! Баран, одним словом. С Шаммурамат, конечно. С кем еще?
Две семидневки Шами не видела мужа. Когда тот появился, сил у него хватило только для того, чтобы добраться до постели и, засыпая, вымолвить.
— Тебя желает видеть Салманасар.
Сказал и захрапел. Спал беспокойно, скрипел зубами, чем очень напугал встревоженную Шаммурамат. Слишком поспешно Нину увильнул от ласковых объятий. Такого с ним давно не случалось. Всякий раз ему хватало сил прижать Шами к сердцу, чмокнуть в губы, погладить грудь — а тут рухнул и в храп.
Он был с другой женщиной? Шами укорила себя за подозрительность, но все-таки склонилась над мужем, принюхалась.
Не похоже.
Может, допустил какую-нибудь оплошность? Ишпакай немедленно сообщил бы, что Нинурта впал в немилость. Может, что-то брякнул сгоряча, он такой невоздержанный во хмелю…
Молодая женщина долго не могла сомкнуть глаз, а когда, наконец, провалилась в сон, обнаружила себя туго связанной, брошенной к подножию массивного алтаря, на котором восседал громадный, слепленный из глины истукан. Время от времени истукан наклонялся, шарил вокруг себя, хватал всякого, на кого натыкались короткие, толстые и на удивление подвижные персты. Идол поднимал руку и выдавливал кровь несчастного в огромную золотую чашу. Когда священная жидкость набиралась до краев, великан опустошал чашу.
…Вот он вновь начал шарить вокруг себя. Один из мерзких отростков, похожий на указательный, с загнутой наружу фалангой, палец коснулся соседки. Шами признала в ней свою сестру Гулу. Истукан потыкал женщину в живот, щелчком отшвырнул ее, вновь принялся шарить вокруг себя. Его рука двинулась в направлении Шаммурамат. Вот указательный отросток потыкал ее в живот, затем перевернул и пощупал ягодицы…
Шаммурамат вскрикнула и проснулась. Нину, как ребенок, похрапывал, поигрывая слюной в уголке рта.
Темнота сгинула, небо уже окрасилось. Рассвет был близок.
Стараясь не шуметь, женщина встала, задула лампу, заправленную очищенной, почти не дающей копоти, нафтой, затем вновь присела на постель. Глянула на спящего на животе мужа, его борода комом выбивалась из-под подбородка. Наконец решилась — набрала кипарисовых палочек, ароматного пива и отправилась на крышу самой высокой башни дворца. По пути прихватила с собой горящий факел.
Там повернулась к утренней звезде, обратилась с молитвой…
— Госпожа, взываю к тебе! Госпожа, покровительница битвы, взываю к тебе. Богиня мужей, владычица женщин, та, чью волю никто не узнает, взываю к тебе.
Она пролила пиво на жертвенный камень, подбросила в огонь кипарисовые палочки. Густой дым столбом поднялся в светлеющее небо.
В последний раз женщина вскинула руки.
— Щедрая чудом, владычица львов, имя твое над всеми. Тебя, отважную дочь Сина, хвалю. К тебе обращаюсь с молитвой. Спаси и сохрани. Спаси и сохрани моего мужа. Избавь нас от гнева царя.
В личные апартамента ассирийского владыки ее провели боковым, предназначенным для тайных встреч, ходом.
Царь возлежал на широком ложе. Неожиданно — приятной показалась Шами легкость, с которой невысокий, сухонький старец соскочил с ложа и подбежал к ней — особе, не очень, в общем-то, значительной. Она, вспомнив наставления Ишпакая, попыталась встать на колени, но тот успел подхватить ее и усилием совсем не слабых рук поставить на ноги.
Шами смутилась, вопросительно глянула через прозрачную кисею — как же ей выразить смирение и благодарность?
Салманасар засмеялся, махнул рукой Иблу, стоявшему за спиной племянницы. Наместник поклонился и вышел. Нинурта и Ишпакай намеревались последовать за ним, однако Салманасар жестом остановил их.
— Муж должен остаться, чтобы потом не было разговоров. Этого, — он ткнул пальцем в старого евнуха, — я знаю, от него вреда не будет.
Шами невольно обратила внимание на палец царя — вроде бы никакого сходства с перстами истукана — и все же дрожь пробрала ее с головы до пят.
У Салманасара были вежливые глаза. Приятные жесты выдавали в нем хорошо воспитанного человека, знакомого с правилами дворцового обхождения. Трудно было поверить, что по мановению руки этого дедушки рушились стены, обращались в прах города, реки, заваленные трупами, меняли русла, край Западного моря окрашивался кровью. Движением пальца он обрекал на смерть десятки тысяч взятых в полон людишек — женщин, детей, стариков и старух. Салманасар, словно прочитав мысли вавилонской царевны, усмехнулся. Он был явно доволен и сразу же приступил к делу. Прежде всего, потребовал поднять кисейную завесь.
Шами глянула в сторону Нину, тот кивнул. Женщина повиновалась.
Царь смотрел долго, наконец, выразил удовлетворение.
— …и умна.
Шаммурамат все-таки решила рухнуть на колени. Царь глянул на нее, склоненную, напомнил.
— Это лишнее, — затем добавил. — Ты здесь среди своих. Я слыхал о несчастье, которое случилось с тобой в лесу. Я удовлетворен, что супруга нашего Нинурты повела себя достойно и сразила врагов. Ведь это ты сразила врагов?
Шами воочию ощутила пропасть, вдруг развернувшуюся у нее перед ступнями. Как ответить? Поправить царя и сознаться, если на что в эти ужасные минуты ей и хватило смелости, так это не разрыдаться? Или подтвердить намек? А может, слукавить? Заявить, что она сумела справиться врагами.
Последнее исключается — это шаг в пропасть.
Или — или!
Мгновение на раздумье…
— Я сразила их с помощью Иштар. Великая богиня незримо помогла мне расправиться с негодяями.
Салманасар внезапно и резко принялся расхаживать по залу, при этом, разговаривая, он помогал себе кивками.
— Мне тоже так показалось. Что ж, можешь требовать награду. Если Иштар на нашей стороне и поход закончится удачно, я готов выделить тебе часть добычи.
Женщина подняла голову и, сделав невинное лицо, попросила.
— У меня есть просьба, великий государь.
Дедушка нахмурился, подскочил к ней.
— Что еще?
— Я хотела бы принять участие в походе.
Седые брови старика полезли вверх. Он не торопясь вернулся к ложу, устроился на нем, подтянул колено правой ноги к подбородку.
— Воистину ты можешь смутить кого угодно. Война — не женское дело. В качестве кого ты хотела бы принять участие в походе? В качестве жены моего начальника конницы? Но наши женщины не участвуют в походах. Они ведут хозяйство и растят воинов.
— Я хочу отправиться на войну в качестве простого солдата. Клянусь, никто не посмеет обвинить меня, что я требую послабления по службе.
— Даже в этом случае я хотел бы увериться, что на войне от тебя будет больше пользы, чем дома. Женщина на войне — это большой соблазн. Как отнесутся воины, когда узнают, что ты ждешь Нинурту в палатке? Могу ли я быть уверенным в начальнике конницы? Чем будут заняты его мысли?
— Государь!.. — Нинурта порывисто шагнул вперед.
Салманасар с намеком ткнул в него пальцем.
— Видишь, как он прост. Ему трудно совладать с чувствами. Так нельзя воевать. Ты хочешь оправдаться, Нинурта? Попробуй.
— Государь, прошу тебя — не слушай мою жену и не позволяй ей совершить очередное безумство. Что касается ее участия в походе, от нее может быть великая польза, я знаю это по себе.
Салманасар был озадачен.
— Я не понял, разрешить или нет?
— Если мой государь желает добиться того, чего желает, лучшей помощницы не найти. Я готов смириться.
— Нинурта готов смириться!! Достойный ответ. За эти несколько месяцев ты превратила бесшабашного разгильдяя в мужчину, это добрый знак, Шами. Я разрешаю тебе принять участие в походе в качестве простого всадника. До меня дошло, ты неплохо держишься на коне. Ночевать будешь в палатке Нинурты. Назовешься Шамуром.
После короткой паузы Салманасар добавил.
— Держите мои слова в тайне. Пусть кто знает — знает, кто не знает — не знает.
На следующий день, в предрассветный час, Шами, закутанная с ног до головы в покрывало, проскользнула в приоткрытые стражей ворота, ведущие с женской половины на хозяйственный двор. Возле зарослей тамариска ее ждал Ардис. Место было темное, жуткое, со стороны подземной тюрьмы сюда тянуло отвратительными запахами. Рабы даже по нужде старались не заходить сюда.