Буря отодвинулся от щели, начал спускаться по ступеням. Когда они добрались до клетушки, куда его поместили на ночь, до них донесся заливистый, умоляющий собачий лай, затем душераздирающий визг и предсмертный, очень похожий на человечий, стон.
Маневр ассирийцев на северо — запад, в сторону Тавра произвел неизгладимое впечатление на горные княжества Анатолии вплоть до побережья Верхнего моря[14], а также на царства Хуме и Урарту. В течение месяца полевой стан Салманасара тайно посетили многочисленные послы с выражением покорности, готовности платить дань и клятвенным обещанием ни с кем, кроме царя царей, не делится драгоценной рудой, из которой в Ашшуре и Калахе плавили железо.
Успешное окончание первого этапа войны вызвало воодушевление среди приближенных к Салманасару военачальников. Все, исключая Иблу, настаивали на немедленном повороте на юг. Теперь никто не считал полезным отмалчиваться, все говорили! Представители городских общин требовали — сейчас или никогда. Бен-Хадад в ужасе, его покинул властитель Реки{12}. Стоит нам переправиться через Евфрат, и вся коалиция развалится.
— А если не развалится? — спросил Салманасар.
За всех ответил Шурдан.
— Тогда пусть его покарает гнев Ашшура.
Гул одобрительных голосов поддержал его.
Дождавшись тишины, наследник решительно заявил.
— Целью похода является добыча, а где ее взять как не в Дамаске?
Его сторонники поддержали наследного принца выкриками.
Неожиданно Салманасар резко встал.
— Нам удалось запугать сирийского развратника? — обратился он к присутствующим.
Никто не взял на себя смелость ответить, но царь, по-видимому, и не рассчитывал услышать ответ.
Он продолжил, обращаясь к стоявшему ближе других Шурдану.
— Он готов покориться?
Шурдан отступил на шаг и четко ответил.
— Нет, великий государь. Лазутчики и тайные осведомители сообщают, что сирийская армия выступила к хребту Ансария, союзники в прежнем составе — Куэ, Гамат, Арвад, Израильское и Иудейское царства, Аммон, кочевые арабы — идут на помощь. В Дамаске усиленно ведутся строительные работы. Это подтверждает, что Бен-Хадад является порождением мира мертвых, и все его прежние намеки о возможности мирного решения конфликта на основе признания верховенства Ассирии в Нижнем и Верхнем Араме и на побережье, оказались не более чем ловким маневром, направленным на то, чтобы выиграть время. Даже если сирийский ублюдок попросит о мире, мы должны быть крайне осторожны. Ему нельзя доверять, честь «алум Ашшур»[15] требует строжайшего наказания ублюдка. К тому же армия скучает без добычи.
Старик обратился к Иблу.
— Ты что думаешь?
Тот ответил сердито.
— Нам нельзя, даже в угоду самых очевидных выгод, самых благородных побуждений менять план войны. Мы должны выдержать паузу.
Шурдан воскликнул.
— Ждать — это против всех законов войны.
— Нет, это выполнение главного условия всякой победы — быть последовательными!
Салманасар поддержал своего заместителя.
— Будем ждать!
Царь обвел взглядом присутствующих — всех по очереди — и пристукнул посохом по выложенному плитами полу своего походного шатра.
— Всем понятно?!
Члены военного совета молчали. Царь вновь обвел их взглядом, затем обратился к сыну — В самое ближайшее время сообщишь, кого из участников коалиции можно заставить изменить Бен-Хададу. Ты представишь мне список всех своих агентов в Дамаске. Пусть они не тешат себя надеждами остаться в живых, если отсидятся в своих норах и не помогут взломать его стены. Все свободны.
Царь царей ждал две семидневки и, не дождавшись послов от повелителя Арама, с наступлением Нового года, приказал поворачивать на юг.
С первого на второй день нисану, за два часа до окончания ночи передовые отряды ассирийцев начали переправляться через Евфрат.
Казалось, первые же стычки подтвердили правоту Шурдана. Весь первый месяц и начало месяца аяру сирийцы героически сражался за каждый рубеж, за каждый укрепленный пункт. Бен-Хададу, сумевшему за две войны вполне оценить силу ассирийской армии, не надо было подгонять своих воинов и отряды союзников, спасавших родные дома от жуткого вопля «несаху!»[16], с которым бородатые разбойники врывались в селения и города. Перед глазами сирийцев, израильтян, моавитян, хеттов, степных арабов было слишком много примеров неуместного в таком деле как война с ассирийцами легкомыслия, простодушной доверчивости и сдачи на милость победителя. Такого рода стратегия всегда заканчивалась погромом и избиением народа.
Отряды сирийцев истреблялись поголовно, однако в результате героической обороны Бен-Хадад сумел раньше Салманасара подойти к перевалам и занять выгодное положение в долине, через которую шел торговый путь на Хамат и Дамаск.
Долина представляла собой неширокую лощину, рассекавшую хребет Ансария, где протекал извилистый горный поток, впадавший в Оронт. Здесь на стесненном пространстве ассирийцы не могли в полной мере воспользоваться своим преимуществом в численности, а также в коннице и колесницах. Местность была неровная, каждый изгиб горной речки был вполне пригоден для обороны, так что нападавшей стороне каждый раз необходимо заново прорывать оборонительный рубеж.
Сражение в горах Ансария было кровопролитным, его итог подтвердил расчет Бен-Хадада на то, что в таких условиях хваленным северным воякам не удастся использовать свои тактические преимущества. Царь Арама отступил, сохранив армию. Салманасар и на этот раз не сумел сокрушить легкомысленных сирийцев, если не считать, что его передовым эмуку, вырвавшимся из горной узости, удалось в течение одной семидневки овладеть Хаматом, первоклассной крепостью, стоявшей на перекрестке важнейших торговых путей. Из Хамата дороги вели на юг, к Дамаску и на запад — к городам средиземноморского побережья.
Его участь должна была послужить уроком непокорным, и Салманасар движением пальца отдал цветущий город на растерзание.
Убивали всех, даже собак.
Терзали два дня, потом подожгли. Черный дым обволакивал выстроенные вдоль дороги, высоченные колы, на которых были насажены пленники из знатных семей, затем густым облаком тянулся на северо — запад.
Умиравшим в страшных мукам хаматеянам была дана возможность в последний раз глянуть на лица сограждан, которых полностью обнаженными гнали в сторону Евфрата. Гнали всех подряд — мужчин, женщин, детей старше десяти лет. Пленные были скованы одной цепью, у каждого на шее колодка с протиснутыми в узкое отверстие руками.
Шами, сидевшая на коне и наблюдавшая последствия «несаху», помалкивала, чего не скажешь о Нинурте и Шамши-Ададе, с любопытством разглядывавших благородных дам и девиц, которых согнали в стадо и вели отдельно. Этим разрешили не снимать нижние туники, но приказали задрать их так, чтобы были видны срам и грудь. Непослушных подвергали бичеванию.
День оказался полезным для жены начальника ассирийской конницы, дерзнувшей сопровождать мужа в походе. Смертному не дано выбирать ни место, ни время рождения, ни день смерти, ни час позора — это, глядя на обилие обнаженной человеческой плоти, Шами усвоила твердо. Разве что насчет дня позора можно поспорить. Глядя на страдающих, отупевших от побоев и надругательств, своих сестер, она дала себе клятву, что никто и никогда не заставит ее задрать подол выше груди, открывая ухмылявшейся солдатне то, что составляло ее гордость и красоту.
Ночью она оттолкнула Нинурту. Тот не обиделся, лежал долго, потом, словно догадавшись о причине холодности жены, рассказал, что унижать пленниц ассирийцев научили захватчики — кутии, которые около ста лет держали Ассирию в ярме. Потом муж поскреб ее плечо. Когда же и этот призыв не нашел ответа, он прибегнул к безотказному средству — поводил бородой по ее соскам. Дождался, пока она не вцепится в бороду, затем с шумом и восторгом овладел ею. Пять раз он брал ее и снова десять раз он брал ее, пока его мужественность не перелилась в нее.
Расправившись с Хаматом, ассирийское войско в соответствии с ранее намеченным планом двинулось на Дамаск. Местность вокруг была равнинная, пересекаемая многочисленными сухими руслами — вади, которые Бен-Хадад умело использовал для обороны. Наступавшие колонны никак не могли набрать достаточный темп, чтобы опередить врага, отступавшего в южном направлении. Сил Бен-Хададу пока хватало.
К началу лета, когда стало окончательно ясно, что взять Дамаск за одну кампанию не удастся, среди ассирийских военачальников вновь разгорелись жаркие споры.
Слишком многие в ассирийском войске были решительно против того, чтобы провести еще один зимний сезон в боевых условиях. Ветераны из ополченцев утверждали, что такое тягло идет вразрез с обычаями предков, которые тоже умели воевать и перед которыми при первом же появлении ассирийцев распахивали ворота самые неприступные крепости. Им была непонятна стратегия, основанная на неясных и заумных предположениях, которых придерживался туртан. Откровенной глупостью казалась попытка сломить сопротивление еще вполне боеспособного Дамаска, когда под боком у несокрушимых ассирийских эмуку тряслись от страха такие лакомые куски, как Халеб и торговые города побережья. К тому же сбор урожая требовал возвращения ополченцев домой.
Шурдан, ссылаясь на эти веяния, раз за разом пытался склонить отца к повороту на запада. Он настаивал — следует оставить Дамаск и двигаться к морю, в сторону богатых купеческих городов Финикии. Если мы упустим такую возможность, можем потерять все.
Иблу устал возражать наследнику. Он доказывал, что дела идут дóлжным образом. Все исполняется в соответствии с волей великого Ашшура, предсказанной самыми опытными астрологами и гадальщиками. Небесный покровитель общины настаивает на возвеличивании Ассирии как государства, а этого нельзя добиться без подчинения Нижней Сирии. Ашшуру люб не мимолетный набег, поверхностный грабеж и поспешное бегство, а основательное, неразъемное ярмо, которое его племя обязано накинуть на шеи соседей. Туртан с помощью вычерченного Наб