у-Эпиром плана земель, расположенных на обитаемой части мира, пытался объяснить наследнику — ключом ко всем западным землям от верховьев Евфрата до устья великой Реки, именуемой Нилом, от Каркемиша до Урсалимму, является Дамаск. Стоит привести Бен-Хадада к покорности, как вся эта «скопившая несметные сокровища сирийская, израильская, финикийская и прочая сволочь», расположенная на западной оконечности земного полушария, тут же склонит голову. С точки зрения государственных интересов не имеет значения, лишится ли Бен-Хадад головы, или это будет мирный договор с выплатой дани — важно, чтобы дамаскинцы покорно следовали в русле политики, проводимой Ассирией, исполняли все, что прикажет царь царей. Приводил такой довод — такой исход войны откроет прямой путь на Египет, а там богатств немерено.
— Если же мы повернем на запад, Бен-Хадад в любой момент может выйти к нам в тыл и перекрыть дорогу домой. Тогда нам придется сражаться на два фронта, — закончил Иблу.
Шурдан возразил резко и, чем больше он говорил, тем откровеннее пытался унизить старого полководца, обвиняя того в глухоте к гласу богов, призывавших ассирийцев отомстить святотатцу; в слепоте по отношению к многочисленным знамениям, которыми Ашшур устилал путь ассирийского воинства.
Наследник требовал указать, какая армия может противостоять доблестным ассирийцам? Настаивал — стоит загнать Бен-Хадада в Дамаск, и он сразу сдастся. Закончил провозглашением принципа, которого придерживались прежние ассирийские цари — от победы к победе!
— А если Бен-Хадад не сдастся? — вмешался в спор Салманасар.
— Тогда пусть его покарает гнев Ашшура, — привычно отрапортовал Шурдан. — Разграбленная и обескровленная Сирия не будет представлять опасности.
Дождавшись тишины в зале, он решительно заявил.
— Воины полагают, что целью похода является добыча, а где ее взять как не Финикии и Израиле?
Гул одобрительных голосов поддержал его.
Неожиданно Салманасар резко встал.
— Нам удалось запугать врага? — обратился он к присутствующим.
Никто не взял на себя смелость ответить, но царь, по-видимому, и не рассчитывал услышать ответ.
Салманасар задал следующий вопрос.
— Нам удалось расколоть коалицию?
В ответ молчание.
— Нам удастся с ходу взять Дамаск?
Опять молчание.
Царь, словно выбирая жертву, обвел указательным пальцем ряды военачальников.
Неожиданно палец уперся в стоявшего ближе других Шурдана.
— Что мы знаем о намерениях сирийского распутника? Твои лазутчики твердят одно и то же: Бен-Хадад неуступчив, Бен-Хадад — порождение мрака, боги жаждут возмездия! Это все, что они смогли нарыть во вражеском стане? Я не могу жертвовать армией в тысяче беру от Ассирии. Мы выставим заслон, но не против Дамаска, а против прибрежных городов, чтобы их отряды не прорвались к нам в тыл. Это будет слабый заслон, потому что трусливые финикийцы никогда не отважатся скрестить с нами мечи в чистом поле. Они храбры только на крепостных стенах. Я не могу сказать того же о Бен-Хададе. Он доказал, что умеет огрызаться. Его не смутит никакой заслон и, если сирийский волк почувствует слабину, он ждать не будет. Его может вогнать в трепет только сила, несокрушимая и легендарная. Следовательно, мы идем на Дамаск, и пока не возьмем его, не сдвинемся с места. Добычи, какая ожидает нас там, хватит на всех.
Затем он предупредил.
— Каждый, кто отважится возразить или исказить приказ, будет жестоко наказан. Беспрекословное повиновение — залог успеха. Я требую провести самую тщательную разведку местности. Не может быть, чтобы через горы не было иного пути! Нинурта, ты займешься этим.
Затем он повторно обратился к сыну и тихо, с проникновенной доверительностью поинтересовался.
— Что касается тебя, я не понимаю, чем ты занимаешься? Ты споришь, вмешиваешься в планы туртана, снабжаешь меня всякими досужими, обидными для сирийского ублюдка сплетнями, взываешь к богам, но до сих пор мне так и не представили достоверные сведения о том, что задумал Бен-Хадад. Я приказал тебе найти среди его союзников тех, кого можно подкупить или запугать, кого можно заставить изменить ублюдку. И на этот вопрос я не получил ответа.
Выходит, ты не выполнил указание царя. Я предупреждал тебя, чтобы ты заставил действовать своих людей в Дамаске, пусть они не тешат себя надеждами отсидеться в своих норах и набить карманы моим золотом. Если в течение недели я не получу точных данных о том, что задумал сирийский ублюдок, если они не помогут взломать ворота Дамаска, их ждет жестокое наказание. Как, впрочем, и тебя, если ты и впредь будешь пренебрегать своими обязанностями и смущать моих храбрых воинов обещаниями наделить каждого богатой добычей.
Царь вернулся к лежанке и неожиданно легко запрыгнул на нее. Там и улегся, потом приказал.
— Все свободны. Иблу, Нинурта останьтесь.
Когда они остались втроем, царь тем же ласково — плаксивым голосочком обрушился на начальника конницы.
— Чем ты занимался все эти дни? Почему плелся позади боевых колесниц? Имея конницу, ты должен был перерезать пути снабжения врага.
— Меня поставил туда Шурдан.
— Боевым порядком распоряжается Иблу. Ты обязан выполнять только его приказы.
— Как скажешь, великий царь, — склонил голову Нинурта.
Салманасар усмехнулся.
Пауза длилась необычайно долго — нетерпимо долго для Нинурты, который за эти несколько минут успел проститься с жизнью.
Наконец раздался голос Салманасара.
— Ладно, это я распорядился поберечь конницу. Зачем губить ее в горах? Теперь пробил твой час. Докажи, что я не зря разрешил тебе жениться на вавилонской царевне. Кстати, как эта сумасшедшая?
— Она исполнительна и покорна. Я держу ее для поручений.
— Мне докладывают, что воины куда охотнее исполняют приказ, если его доставляет твоя жена, чем любой из моих гонцов, — усмехнулся Салманасар. — Солдаты называют ее Шамуром, совсем как природного ассирийца. Иной раз мне приходит на ум, что если бы все наши женщины стали подобны ей?..
— Великий царь заблуждается, — откликнулся Иблу. — Таких, как моя сноха, единицы. Это не нужное, противное богам исключение. Женщина на войне — это большой соблазн. Это постоянная помеха. Женщины должны растить достойных воинов, а это возможно только тогда, когда им дорог семейный очаг. Я прошу, великий царь, отправить ее домой.
— Не буду спорить, Иблу, но когда я увидел, как твоя сноха обогнала моего порученца, у которого совсем неплохой скакун, я едва удержался, чтобы немедленно не отобрать Шамура у твоего племянника и не направить в собственный кисир вестовых. В ее устах мои приказы приобрели бы грозную силу.
Заметив, как напряглись кулаки у Нинурты, царь усмехнулся.
— Не ершись, Нину, и не думай, что воспитанница Иштар смирится с обязанностями посыльного. Ты должен поберечь ее. Очень поберечь. Ты обязан крепко подумать, прежде чем давать ей задание. Она теперь наш талисман, с этим даже я ничего не могу поделать.
Исход войны решается на небесах, а в таком деле просто необходим толковый гонец, которому открыт путь к звездам, к чьему голосу прислушиваются боги. Искусство ведения войны состоит в том, чтобы при любом стечении обстоятельств не терять присутствие духа. Наша обязанность сохранить ясность мысли, спокойствие и презрение к спешке, тем более, когда у нас решающее превосходство. Сколько неразумных погибло только потому, что они решили, они настолько сильны, что им все можно. Даже спешить, пренебрегая противником. На войне нельзя спешить. Прибавить шаг, убыстрить ход можно, но спешить — ни — ни! Все остальное — планы, соотношение сил, вооружение — комментарии, разъяснение самому себе и подчиненным воли богов. К сожалению, Бен-Хадад доказал, что ему известна эта истина, и это кажется очень странным.
Нинурта не удержался от вопроса.
— По какой причине, государь?
Салманасар направил на него указательный палец.
— Как ты нетерпелив! У твоей жены куда больше выдержки. Торопить царя — это неуместное мальчишество, но я отвечу тебе. Если Бен-Хададу известна истина войны, он непременно должен запросить мира. Да, это будет тяжелый мир, но это будет жизнь. В противном случае у меня не останется выбора, как уничтожить на корню его дьявольское племя. Всех до единого! Никаких переселенцев! Никаких уверений в покорности. Всех до единого! Бен-Хадад знает об этом и молчит. Почему он молчит?
После короткой паузы Салманасар приказал.
— Итак, Нинурта, я жду от тебя сведений об обходном пути. Я хочу знать, почему молчит сирийский ублюдок. Жену с собой не бери.
В наступившей тишине ясно проступили звуки, которыми полнился воинский лагерь — рокот человеческих голосов, обрывки команд, гуденье пламени в кострах, разведенных неподалеку от царского шатра, ржанье лошадей, собачий лай, крики ослов и верблюдов, устраивающихся на ночлег. Внезапно среди этого привычного шума плеснула отвратительная ругань, затем тупой удар, жалобный вскрик и звяканье металла. Звуки прозвучали настолько отчетливо, настолько близко, что стража, стоявшая с внутренней стороны полога, схватилась за мечи.
Следом раздался истошный, заставивший вздрогнуть всех, кто находился в шатре.
— Пощады!!
Откинулась занавесь, прикрывавшая вход в шатер, и в зал втащили связанного по рукам и ногам человека. Голова его была разбита, из раны скупо текла кровь. По одежде в нем можно было признать пастуха, что он тут же подтвердил. Увидев царя, начал вопить, что он — «человек стада», пасет овец и коз.
Салманасар на удивление долго слушал его вопли. Нинурту всегда поражало долготерпение безжалостного старика, который, сколько он помнил, ни разу не пощадил осужденного на смерть. Что царь царей хотел услышать от обезумевшего от страха пленника? Может, ему доставляло удовольствие выслушивать жалкие мольбы о пощаде, напоминания — крики о том, что у несчастного много детишек, обращение к богам — заступникам? Или дедушке было приятно видеть слезы человека, догадывающегося, что его ждет через несколько минут? Какую пользу Салманасар вынюхивал в запахах, которыми испоганился обезумевший от страха простолюдин? Стукнуть его рукоятью меча по голове, а то и лезвием по шее — и дело с концом.