Споров по существу вопроса практически не было. Каждому было ясно, что без вливания свежей крови непобедимое войско Ашшура скоро выдохнется. Сила покинет страну. Разделивший соплеменников вопрос заключался в том, к какой части войска приписывать таких новобранцев. До сих пор переселенцы считались собственностью царя, ему платили дань, по его приказу собирались на войну. Они считались неполноценными гражданами и призывали их нечасто и не поголовно, только в момент объявления общего сбора. Такое положение дел вызывало возмущение у коренных воинов — общинников, которые были вынуждены почти ежегодно оставлять свои подворья, бросать хозяйства и отправляться в поход. Хозяйства разорялись, воины обрастали долгами, процентами на долги, процентами на проценты, как курица обрастает цыплятами. Особенно яростно негодовали сильные в городах, обнаружившие, что еще несколько лет и со своих мужиков брать будет нечего. Была в этом вопросе и острая политическая подоплека — чем больше переселенцев обосновывалось на исконных ассирийских землях, тем сильнее становилась царская власть и слабее советы старейшин той или иной общины.
Вторым пунктом повестки значилось утверждение Шамши-Адада в должности туртана. Вопрос о наказании начальника конницы был отнесен напоследок. В царском обвинении было записано — Нинурта-тукульти-Ашшур посмел нарушить царский приказ, касавшийся одной из высокопоставленных особ, приходившейся дальней родственницей великому Салманасару.
До сих пор дела, касавшиеся нарушения воинской дисциплины и святотатственного либо своевольного изменения порядка проведения религиозных церемоний, обычно решались в узком кругу высших должностных лиц государства. Царь утверждал приговор, и виновные в нарушении приказа чаще всего подвергались смертной казни, однако, принимая во внимание те или иные соображения, нередко к таким проступкам относились снисходительно. Представителей общин извещали о принятом решении и на этом дело обычно считалось закрытым.
Что случилось на этот раз?
Простые воины терялись в догадках — какая причина толкнула царя поставить рядовое, в общем-то, преступление на обсуждение низших? Ранее виновных в нарушении приказа незамедлительно сажали на кол и все дела. К такому порядку привыкли.
Верховный правитель Ассирии, являвшийся также верховным жрецом государства, был вправе выносить на общевойсковую сходку любые вопросы, касавшиеся внутреннего распорядка как армейской так и гражданской жизни, однако странным казалось то, что даже самые близкие к правителю люди не могли ответить на этот вопрос.
Конечно, знатоков и тех, кто выдавал себя за них, хватало и на этот раз. Кое-кто из писцов намекал, будто у владыки якобы были свои планы в отношении Гулы и начальник конницы нарушил их. Командиры из «царского полка» были уверены, что Нину будут судить за какие-то иные прегрешения, о которых знают только приближенные к царю люди. Менее других этот вопрос волновал тех, кто примкнул к Шурдану. В преддверии схватки за власть от Нинурты все равно следовало избавиться, а кто этим займется и какая причина толкнула царя наказать строптивого наместника Ашшура, все равно.
Только немногие, в их числе Шурдан, понимали, что вопрос о Нинурте, не так прост, как это казалось непосвященным, ведь в своей массе воины были на стороне начальника конницы. Нину любили в войсках, он был храбр и прост в обращении. Посягательство на его жену, на деле доказавшую родство с Иштар и отважно проявившую себя в походе, многие считали откровенным святотатством и вызовом установленному богами порядку, требовавшему платить обидчику оком за око, зубом за зуб. Если даже Нину и заслуживал наказания, то легкого, словесного, денежного штрафа, например. Кто, кроме Нинурты, мог возглавить конницу, доказавшую свою исключительную полезность для ведения разведки, преследования поверженного противника и обстрела сплоченных рядов врага? Кто, кроме конных отрядов, мог постоянно держать противника в страхе? Кто не давал ему ни минуты передыха?
Это мнение поддерживалось золотом, которое раздавала Шаммурамат, тайно, вслед за мужем прибывшая в столицу. Оставлять Нину один на один с Шурданом казалось ей верхом легкомыслия.
Перед отъездом Шаммурамат имела доверительный разговор с Партатуи-Бурей и его помощником Набаем, которым она могла довериться как самой себе.
— Жизнь Нинурты, моя жизнь и жизнь моих детей в ваших руках. Если вы не сумеете взять Ушезуба живым, если он успеет уничтожить послание или уйдет от погони, можете считать часы, которые отделяют всех нас от встречи со злобной Эрешкигаль. Это говорю я, ваша госпожа, друг и боевой товарищ.
— Мы все сделаем правильно, госпожа, — за себя и за Набая ответил скиф.
Он был спокоен, как бывают спокойны опытные воины, идущие на смерть — выжить я всегда успею, главное, выполнить приказ, а это дело привычное. Почему бы не постараться ради той, кому покровительствует Иштар?
Воины направились к выходу.
— Буря, задержись, — приказала Шами.
Рослый, заметно раздобревший скиф вернулся. Повинуясь жесту госпожи, остановился напротив кресла, в котором расположилась жена наместника.
Женщина долго молчала, пристально разглядывала скифа.
— Я у тебя в долгу, Буря, — наконец выговорила она.
Затем она встала, подошла ближе, заглянула в глаза воину.
Тот отвернулся.
— Ты ничего не должна мне, госпожа. Мне радость быть возле тебя, служить тебе.
— И никакой другой радости ты не желаешь испытать?
— Я не смею. Мне ли мечтать об этом?!
Он попытался отодвинуться, однако Шами, надавив скифу на плечи, заставила его сесть на соседний стул.
— Если все выйдет как надо, обещаю, ты испытаешь радость, о которой ты не то, что сказать — подумать боишься. К сожалению, Партатуи, мне почему-то не верится, что мы выскочим сухими из воды. Мы все сгинем! Все, кроме тебя. Ты должен вырваться! Ты должен спасти моих детей!!
— Это мой долг, госпожа…
— Ах, Партатуи, не надо о долге. Ты все эти годы, исполняя долг, пялишься на меня. Не скрою, мне приятно такое внимание, но наши судьбы никогда не сольются, никогда не смогут стать общими для нас.
Буря вновь попытался встать.
— Я понимаю, гос…
Шами усилием рук заставила его вернуться на место.
— Ничего ты не понимаешь!..
Буря решительно вскочил, перебил госпожу.
— Я все понимаю, женщина! Я буду горд, если ты вознаградишь меня собой, но не ради обещанной награды я сделаю все, что в моих силах и даже больше. Это нужно мне. Твои дети будут спасены, чего бы это ни стоило. Трудность в том, что ты не открыла — как ты собираешься спасать своих детей?
Шами вернулась, села в кресло, долго разглядывала Бурю.
— Ты очень повзрослел, парень. Ты стал настоящим мужчиной. Ты осмелился назвать меня не «госпожой», а «женщиной». Ты прав, объятья такого жеребца, как ты, могут польстить любой женщине. Но меня занимает другое — можно ли положиться на тебя? Разум подсказывает — можно, и сердце не спорит, а мне все равно страшно. Я не знаю, что придумать! Я не знаю, как избавить моих детей от мира мертвых, если мы проиграем. Нет в мире такого убежища, в котором враги рода Иблу не смогут отыскать их. Что ты думаешь по этому поводу?
— Детей надо спрятать в Вавилоне. Это — единственное надежное место. В твоем родном городе столько жителей, сколько звезд на небе[29]. Детям надо изменить имена и передать под опеку Ардиса. Их также надо учить, этим может занять известный тебе мошенник. Он не научит их плохому, я верю в это. Все должно быть подготовлено заранее и сделано тайно.
— Я уже думала об этом. Кто мог бы заняться этим делом?
— Твоя служанка Габрия. Она — скифянка.
Неожиданно Шаммурамат совсем как Салманасар наставила указательный палец на Бурю и спросила.
— Ты живешь с ней?
Буря развел руками.
— Случается.
— Хочешь, я выдам ее замуж за тебя?
— Нет, госпожа. Я хочу быть возле тебя. Пусть поодаль, но только чтобы слышать тебя, видеть тебя…
Он не договорил, сел, опустил голову. Так и сидел, разглядывая плиты на полу. Узор был необычный, египетский.
После долгой паузы жена наместника первой нарушила молчание.
— Послушай, Буря. Наш ждут тяжелые времена. Поделись, кому ты доверил свою жизнь? Мардуку? Или Ашшуру? Свою судьбу я вручила моей небесной покровительнице, а кому доверился ты? Может, ты до сих пор вспоминаешь Табити — небо, покровителя скифов?
— Нет, госпожа, мне больше по сердцу неизвестный бог, о котором рассказал вавилонский мошенник. По пути в Вавилон, куда мы отвозили Гулу, он признался, что однажды ему привиделось божество, похожее на человека. А может, он и был человек, кто знает, только всесильный, всевидящий и добрый. С ним случилась такая история. Получив удар по щеке, он подставил другую. Аферист убеждал меня, что это вовсе не глупость или слабость, как может показаться.
На обратном пути я встретил Сарсехима в пустыне, там попытался помочь ему — стоило только мошеннику шевельнуть пальцем и жалкий купчишка, сделавший его рабом, со всеми своими прихвостнями тут же лишился бы головы. Но Сарсехим сразил меня тем, что простил всех, кто досаждал ему в пустыне. Помнишь, ты простила сестру. Я долго не мог понять, с какой стати потакать ведьме, но, поговорив с уродом, догадался — если все время бить друг друга по щекам, щек не хватит, а ведь что-то надо делать?
— Ты прав, дружок. Надо что-то делать. Если ты обещаешь, что подробно расскажешь, где можно повстречать такого Бога и как узнать истину, мне будет легче исполнить свое обещание. Но не ранее того часа, когда Нинурта уйдет к судьбе.
Прибыв в Калах, Шаммурамат остановилась в собственном доме, заранее купленном на подставное имя. Еще в Ашшуре, обсудив с Ишпакаем меры, которые следует принять для спасения мужа, оба пришли к выводу, что ассирийские законы по сути не воспрещают женщине держать в руках оружие, участвовать в битвах и, следовательно, принять участие в воинской сходке. Формально ее можно было бы включить в состав представителей общины Ашшура. Шаммурамат прошла обряд посвящения в воины, она принимала участие в боевых действиях, и к тому же имеет награду. Сам Салманасар вручил ей в Сирии почетное копье.