Семко слегка нахмурился.
– Думаете, что-нибудь получится? – забормотал он. Замех стоял, не смея отвечать. Бартош также молчал.
– Королева, наверное, не думает дать свою дочку, тринадцатилетнего ребёнка, – сказал сам Семко. – Если бы хотела отправить её в Польшу, давно бы имела время сама её отвезти или выслать. После стольких проволочек… не верю! – воскликнул Семко.
Долго молчавший Замех покачал головой.
– Если я должен говорить правду, – сказал он, – в Новом Сонче об этом иначе думали. Спытек из Мелштына отправил королеве настоятельное предупреждение, что поляки дольше ждать не хотят и не будут. Судзивой также… Там в Кракове все надеются на Ядвигу и ждут её как избавления, и рассчитывают на то, что приедет.
Бартош начал ещё спрашивать посла, а князь тут же удалился. Он отвёл его в свою комнату, чтобы расспросить лучше, а когда на следующий день встретился с князем, не скрывал, что и он придерживается того убеждения, что Ядвига должна прибыть.
– Как если бы ты мне сказал, – горько ответил Семко, – что мы уже никакой надежды иметь не можем.
– Как это? – горячо подхватил Бартош. – Всё-таки мужа для королевы они должны выбрать, а никого для неё нет, кроме вас…
Семко уже столько раз это слышал, что принял с недоверием и холодно.
– Вы слышали о Ягайлле, – сказал он коротко. – Из ненависти ко мне они готовы язычника взять.
А, подумав, добавил:
– Чтобы это предотвратить, есть одно средство… связаться с крестоносцами.
– Хоть с дьяволом! – выкрикнул Бартош.
Бобрек, который пришёл в тот же день около полудня, в силу привычки, поздороваться с канцлером, уже во дворе сумел узнать о возвращении Замеха и о том, что он привёз. Ксендз-канцлер его любезно приветствовал. После короткого вступления он прямо к нему обратился.
– Было бы не лишним для разговора о деле Визны, в котором разные трудности, князю встретиться с магистром?
Бобрек немного этого ожидал.
– Вы прикажете мне узнать? – спросил он.
– Было бы не лишним, – повторил канцлер, – князь вскоре может быть отсюда куда-нибудь вызван.
– Стало быть, мне ехать?
Канцлер утвердительно кивнул. Бобрек поцеловал ему руку и исчез.
Спустя несколько дней Семко с Бартошем выехали неизвестно куда, и не оказалось их в замке так тихо, что никто не подсмотрел, куда и как они поехали.
Магистр Цёлльнер ждал их в Торуни.
В этот раз встреча и свидание были так сокрыты от любопытных глаз, что никто не догадался, что в замке гости. Они прибыли в маленьком отряде, спешились в маленьком дворе, а крестоносцы отвели их тёмными коридорами в комнаты, в которых, кроме магистра и маршала Валленрода, никого не было. У Цёлльнера и маршала были пасмурные лица и нахмуренные лбы. Они даже не скрывали гнева, который в них кипел.
Цёлльнер, едва поздоровавшись с князем, начал разговор с порыва.
– Князь, вас не должна обескураживать неудача. Вы знаете, что вам и нам угрожает! Готовится самое адское предательство… этого язычника Ягайллу хотят посадить на трон. Он уже был в наших руках! Литва была нашей…
– Это правда? Может ли это осуществиться? – прервал Бартош.
– Я не сомневаюсь, что у них будет немало трудностей, – крикнул Цёлльнер, – в Риме и везде, где можем, мы будет это предотвращать…
Тут он обратился к князю.
– Теперь вы должны стараться о том, чтобы не допустить его. Поляки не хотят Сигизмунда; объявили ему и королеве, что будут изо всех сопротивляться; Опольского не хотят также; вас должны взять… вы…
Тут Бартош взялся быть защитником своего пана.
– Ваша милость знаете, – сказал он магистру, – что князь делал что мог, исхудал, его землю опустошили, средства исчерпались…
– Мы поможем ему, пусть идёт с нами, подадим друг другу руки… – начал магистр, – Ягайллу на трон нельзя пустить… Он и Мазовию захочет поглотить, и Ордену покоя не даст.
Никогда ещё Бартош не видел крестоносцев такими откровенными; теперь они так боялись, что не могли скрыть свой страх. Цёлльнер немедленно объявил, что деньги готов ссудить, правда, он требовал залог, но обещал не только ими снабдить князя, но сильно его поддержать.
Он и Валленрод утверждали, что мужем Ядвиги не мог быть ни кто иной, только Семко, уже избранный королём. Наконец они были готовы хлопотать о том, чтобы королева не приехала, если это будет им угрожать тем, что Ягайлло на ней жениться.
– Однако это до сих пор в Польше почти неизвестно, – сказал Бартош. – Там ещё о Ягайлле глухо!
– Это худший знак, – крикнул Цёлльнер, – заранее громкое может не проявиться, а то, что тайно, очень опасно. О Ягайлле никто не говорит, но те, что похитрее, думают о нём. Мы обо всём знаем… Хавнул ездил в Краков… этот немец-предатель, этот христианин, что продался язычникам… Поляки тайно послали в Вильно… Ведут переговоры, совершают предательство против нас, против Христа, против Бога! Отступники! Сыновья сатаны…
Сказав это, магистр не присел уже от гнева и не мог сдержаться.
Всё то время пребывания в Торуньском замке ни о чём другом речи не было. Цёлльнер предложил самые мягкие условия ссуды, требуя от Бартоша и от князя, чтобы энергично поддержали своё дело.
Они тщетно рисовали им трудности, понесённые потери, наконец ставили самое значительное условие – убрать архиепископа Бодзанту, противная партия которого нападением и уничтожением имений, захватом Знина вынуждала отступить. На архиепископа совсем уже рассчитывать не могли. Крестоносцы уговаривали начать войну, давая тайное подкрепление, указали дороги и людей, которыми в Малой Польше можно было приобрести себе сторонников.
Во всём этом, однако, рассудительный Бартош не видел никакого основания для действий. Неудача делала его менее смелым, когда пылкие и пытающиеся послужить себе чужими руками крестоносцы готовы были снова толкнуть Семко на очень смелые шаги.
Таким образом, совещание, кроме уговора о деньгах, ни к чему не привело. Крестоносцы давали их в убеждении, что князь каким-либо образом их использует в поддержку собственного дела, будет вредить Ягайлле и затруднит ему завоевание трона. Исчерпав все ресурсы, Семко всё же был рад получить от Ордена ссуду и уверенность, что будет поддержан этой силой.
Итак, сделка состоялась и Семко с Бартошем вернулись в Плоцк, получив деньги, на необходимых рекрутов для того, чтобы чувствовать себя в безопасности в Мазовии.
Бартош немедля поехал вновь набирать копейщиков.
Семко остался ещё в Плоцке.
Однако ни тот, ни другой не отважился ни на один решительный шаг. Иногда Ягайлло казался им каким-то неправдоподобным страхом, брошенным только для того, чтобы создать панику. В Польше совсем о нём не говорили…
Семко ещё не определился, что делать и куда направиться, когда с очень маленьким отрядом, таинственно подъехал князь Януш.
Братья давно не виделись, стояли на противоположных концах. Януш ни во что не вмешился, было известно, что с королевой Елизаветой он заключил род союза, и гарантировал ей никогда ничего против её интересов не делать.
Семко тщетно несколько раз к нему обращался. При нападении на Мазовию венгры не тронули его собственность, так же как в части Куявии, которую держал Опольчик. Семко имел сильное предубеждение к брату, хотя тот заранее ему объявил, что будет думать только о себе.
Прибытие Януша было неприятным для брата, должно быть, обоим было одинаково досадно. Но душевного спокойствия князя Черского ничто поколебать не могло. Он прибыл такой холодный, словно ни в чём себя упрекнуть не мог, и никаких укоров не ожидал. В Плоцке он чувствовал себя ещё как дома и головой рода.
Чтобы принять его, смущённый Семко вышел к порогу. Януш сперва начал рассматривать его исхудавшее, загорелое и уставшее лицо. Они холодно обнялись. Старший брат сбросил плащ и сел за стол отдыхать. Старшие из двора, которые появились, чтобы поздороваться, тут же ушли; братья остались наедине.
Януш не скоро начал щепетильный разговор. Спросил о Генрихе, потом о том, как давно Семко вернулся в Плоцк.
– Я боялся не застать тебя, – сказал он наконец, – но сейчас уже не время, чтобы тебе торопиться в поле; там тебе нечего делать. Всё, что тебе наварили добрые друзья, закончено; ты выпил и ещё долго будешь пить.
– Я не потерял надежды, – ответил Семко.
– Большое упорство, тем дороже за него заплатишь, – проговорил Януш. – Ещё сейчас ты мог бы спастись, когда завтра, кто знает, не будет ли слишком поздно.
Раздражённый Семко живо вскочил.
– Всё-таки в Новом Сонче малополяне и все объявили, что должны выбрать короля.
Януш пожал плечами.
– Верь мне, – сказал он, – что выберут его тогда, когда у них будет королева, а та, несомненно, приедет.
– Елизавета посадила послов в темницу.
– Отпустит их и пришлёт Ядвигу. Только, пожалуй, если была бы безумной…
Януш мгновение подождал.
– Я с тем прибыл к тебе, – сказал он холодно, – чтобы принести тебе добрую новость. Спасайся, вовремя заключив мир.
– Не могу, – забормотал Семко.
Появление старого Сохи прервало этот первый разговор между братьями.
Януш повернулся к нему.
– Что молодые с ума сходят, это не удивительно, – сказал он, – но и ты, старик…
Воевода не оправдывался.
– Покинуть пана, какая бы доля ни была, я не мог, – сказал он, подумав.
Генрих, который теперь реже к Семко наведывался и вместо прежней наглости показывал ему род молчаливого презрения, пришёл поздороваться со старшим. Он сделал это с преувеличенной униженностью, словно желая продемонстрировать это пренебрежение к Семко. Януш молча рассматривал подросшего и возмужавшего Генриха.
– Я надеюсь, – сказал он ему, – что одежда уже не обременяет?
– Всё также, – сказал Генрих.
– Доспехи также не легче, верь мне, – сухо ответил Януш, – а всё-таки нам сбросить их, как тебе твою сутану, нельзя.
Князь Генрих усмехнулся. Эта усмешка заменяла слово и значила много, но Януш ничего не сказал. Он обратился к Сохе с нейтральным вопросом, потом спросил Семко о защите Плоцкого замка, не подумал ли о ней на всякий случай.