Время года не позволяло ни познакомиться с прекрасными окрестностями Кракова, ни выехать в путешествие; суровая и холодная осень извещала о грядущей долгой зиме. Редко когда вдалеке на горизонте Эльза могла увидеть и показать королеве Татры, синей цепью отделяющие от Венгрии, которые стояли там, как стена на страже… Так начиналось правление молодой пани.
Для своих гостей, для тех, кто её там окружал таким почтением и любовью, порой доходящей до восхищения и обожествления, Ядвига старалась показывать радостное лицо, и однако всё чувствовали в нём подавленную грусть. Это выражение невольной грусти на личике, вероятно, придавало ей новую прелесть, очаровывало; но какое ей было дело до почестей, когда должна была дрожать за своё будущее?
Только одна Хильда знала глубину её сердца и причину, в силу которой красивые глаза так грустно смотрели, умоляя.
Ежедневный гость в замке воевода Спытек, который приходил туда для королевы, равно как для своей Эльзы, в этот день при епископе Радлице начал говорить о том, что когда-то главный враг Ядвиги, тот, который был претендентом на корону и даже был уже выбран королём, которого хотели ей навязать мужем, с некоторого времени находился в Кракове. При напоминании о том, что его хотели навязать ей мужем, четырнадцатилетняя королева сильно покраснела; в глазах появилось энергичное выражение, какой-то детской смелости, и она отважилась ответить:
– Есть ли у кого право навязывать мне мужа?
Этот вопрос слегка смутил епископа, которому, казалась, он был больше адресован, чем Спытку.
Епископ был человеком простодушным и правдивым.
– Милостивая пани, – сказал он, – навязывать никто не имеет права, но если бы вы захотели выбрать такого, который был бы вреден и опасен для королевства, увы, отцы этого государства могли бы воспротивиться.
Ядвига подумала, и повернулась к Спытку.
– Князь Мазовецкий здесь? А я не видела его? Как вы думаете, что его сюда привело?
– Не знаю, но думаю, что желание сдаться и помириться, – сказал Спытек. – Я тот, на которого он, по-видимому, больше других осерчал, так, по крайней мере, я полагаю по тому, что он мне из мести сжёг и ограбил значительную часть моих владений, но я первый бы голосовал за то, чтобы пойти с ним на мировую. Он бедный, много потерял…
– Ты говоришь, как добрый христианин и как достойное дитя этой земли, – прервал епископ. – Месть – дело языческое.
Ядвига с интересом его слушала.
– Но князь Мазовецкий никакого шага не сделал? – спросила она.
– До сих пор нет, – отвечал епископ, – однако я думаю, что он воспользуется архиепископом, который некогда провозгласил его королём, чтобы помог ему помириться с нашим коронованным королём.
Ядвига ничего не отвечала. Из всего этого разговора у неё в голове осталось только то, что сказал Радлица, что навязать ей мужа не могли, но забрать его, не допустить были в праве. Поэтому всё её счастье зависело от доброй воли панов совета. Те ей казались такими хорошими, привязавшимися к ней, откровенными, что думала, что они не могли забрать у неё то, без чего жить не могла.
Кому она должна была довериться? Епископ Радлица, как старый знакомый, казался самым близким. Она ждала, когда они останутся одни. Каждое утро кому-нибудь из двора был нужен его лекарский совет, в котором добрый пастырь не отказывал. Со своей кафедры он пешим приходил в замок, входил в комнаты королевы и её службы.
Особенно Хильда то и дело жаловалась на какой-нибудь недуг, а малейшее страдание её пугало.
Однажды Радлица оказался у королевы, когда она недавно вернулась из костёла. Слуги принесли ему полевку, а молодая пани с улыбкой села рядом с ним.
– Отец мой, – сказала она тихо, – отец мой, у меня к вам просьба.
По дрожащему голосу, по робости, с какими она произнесла эти слова, он мог заключить, что речь шла действительно о чём-то чрезвычайно важном.
– Приказывайте! – сказал он живо.
– Я не знаю толком моего положения, – говорила робко и с колебанием Ядвига, а её голос становился всё более тихим. – Вы знаете, что в детстве я была предназначена и помолвлена с герцогом Вильгельмом. Ещё недавно этот уговор мы повторили заново, за его исполнение ручался князь Опольский… Потом, потом мать была вынуждена эту договорённость аннулировать, а потом ещё потихоньку ручалась мне, что она… должна осуществиться…
Я этого всего не понимаю, отец мой (в её глазах были слёзы), но знаю, что с детства привыкла любить его и уважать как мужа… Я… (тут её голос осёкся) я не смогла бы без неё жить… А как же можно нас разделять? Церковь благословила, я до сих пор ношу на пальце его обручальное кольцо. Он мой, а я – его.
Епископ слушал с напряжением и сочувствием, но на лице его рисовалось досадное недоумение, а когда она перестала говорить, ему понадобилось много времени для раздумья, прежде чем смог ответить.
– Королева моя, – сказал он тихо. – Я знаю и знал это всё… Да… так было… но сегодня вы пани государства, которое в вашем муже должно искать себе короля, какой ему нужен.
– А не может ли им быть Вильгельм? – ответила Ядвига. – Вильгельм…
– Пани моя, – начал епископ, складывая руки, – я совсем не знаю, что решат паны Совета. Они не спешат дать мужа пани, которую любят.
– Если они действительно привязаны ко мне, разве хотели бы меня увидеть несчастной и вероломной?
Епископ капельку подумал.
– Вероломной? Нет, – сказал он. – Этот брак, заключённый в детстве, не был настоящим браком… Церковь…
Ядвига живо встала с сидения.
– Отец мой! – воскликнула она, краснея. – Для других клятва могла быть недействительна, но я сердцем клялась… – Успокойтесь! Успокойтесь! – отозвался ксендз Радлица, видя её возмущённой. – Я ничего не знаю… Я тут влияния не имею, увы! Пожалеть могу, посоветовать, но помочь…
Бедный маленький епископ расставил руки.
– У меня нет тут ни силы, ни влияния, – произнёс он, – нужно говорить с другими.
– С кем? – спросила, садясь, королева.
Радлице снова понадобилась минута на раздумье, прежде чем ответил:
– С кем? Правда, правда. Они все любят свою пани и желают ей добра, но… край и Польша…
Он опустил голову.
– Ясько из Тенчина – муж серьёзный… Ян из Тарнова, Судзивой из Шубина.
Некоторое время королева молчала, и брови её сбегались, белый лоб хмурился.
– Кто-нибудь уже у вас был? – прервала она живо. – Прибытие князя Мазовецкого означало бы…
Радлица на этот раз быстро запротестовал.
– Мазовецкий! Никогда на свете! – сказал он. – Никто его тут не хотел и не хочет. Он считается потомком рода, который отличался резкостью и суровостью. Хоть молод, а все его бояться. Друзей не имеет.
Королева вздохнула свободней.
– Не правда ли? – сказала она, вытягивая белую ручку в сторону епископа. – Вы, что были приятелем моего отца, не покините его дочь? Вы…
– Моя королева, я весь к вашим услугам, но от меня будет для вас мало помощи.
Сообщили о прибытии Яська из Тенчина, и королева, чтобы принять, его вместе с епископом, вышла в другую комнату. Был он тут ежедневным и приятным гостем, но с ним Ядвига так искренно и открыто говорить не могла, как с маленьким епископом, потому что каштелян Войницкий, несмотря на уважение к ней, так с ней обращался, словно видел в ней чуть ли не ребёнка, несовершеннолетнюю девочку.
Что и говорить, возраст принцессы это оправдывал, но в сущности она была взрослой жизнью, грустью, своей судьбой и особенными Божьими дарами, какими была наделена.
Существуют милости сословия, как церковь их называет, и такая милость была у Ядвиги, когда Провидение назначило ей стоять у кормила великого королевства и решать его судьбу. Её взор достигал глубже и мысль шла дальше, чем Ясько предвидел.
Как обычно, он начал с вопроса, что могло бы её развлечь. Королева покраснела, улыбнулась.
– Я только и делаю, что развлекаюсь, – сказала она, – для развлечения дайте мне что-нибудь поделать. Назначьте какую-нибудь работу.
– Что? Пожалуй, шитьё для костёла, – ответил Ясько. – Если ваша милость прикажете, пан Димитр выдаст вам из казны меру жемчуга, хотя бы такую, какой овёс для коня обычно мерят. Если в казне её не будет, мы досыпим сколько будет нужно.
Ядвига поблагодарила. Епископ стоял в стороне; думал, может, о каком-нибудь электуариуме или чудесном лекарстве. Мгновение спустя королева спросила, знает ли он, что в Кракове находится князь Мазовецкий.
– Да, в самом деле, и я знаю, что он здесь находится, – ответил Ясько, – и догадываюсь, что он сюда прибыл не с войной, только с миром. Однако нам не подобает искать его первыми, как будто бы мы больше него желали этого мира. – А! Мир и безопасность людей – вещи такие важные, – сказала Ядвига, – что склонить себя к ним надо без колебаний.
– Стало быть, милостивая пани, вы за то, чтобы предать забвению прошлое? – спросил Ясько. – Стараться сблизиться с ним?
– Вы, верно, лучше знаете, как это нужно сделать, – отозвалась королева, – но почему мой родственник, хоть дальний, польский князь, не может быть принят в замке?
Пан из Тенчина немного подумал.
– Он бы сам должен просить об этом королеву, – сказал он.
– А если он боится отказа и унижения, не годится ли, чтобы более сильная, потому что королева, его избавила от них?
Эти слова показались Яську такими красивыми и вдохновлёнными благородной мыслью, что он сложил руки с восхищением к той, которая их произнесла.
– О! Ты была создана королевой! – воскликнул он в изумлении, вызвав на её личике живой румянец скромности.
– Да, – сказал он, чуть подумав. – Я отправлю к нему кого-нибудь, кто объявит ему о том, что он будет милостиво принят.
После короткого разговора с несколькими особами, которые хотели привести королеву слушать клятву верности, Тенчинский с Радлицей ушли.
Но он вернулся не дальше, как в прихожую к епископу.
– Вы слышали, – сказал он. – В этой женщине есть особенная благодать Божья, дающая ей ум не по возрасту. Я не знаю, выдавала ли земля когда-нибудь другое такое создание… У неё присутствует всё одновременно: ангельская кр