Маленькое количество литвинов, которые его сопровождали, по большей части одетые так, чтобы не отличались внешностью, были почти незаметны, утонув в гораздо более значительном количестве панов и дворов.
Город высыпал навстречу, но стоял безмолвный, не зная, радоваться ему или тревожиться. Облик будущего государя не казался угрожающим, на нём больше рисовались какая-то робость и неуверенность. Он кратко бросал оживлённые, любопытные взгляды. Вся эта вереница растянулась среди замка и змеёй, медленно выехала, долго волочась на Вавель, где их ждала королева.
Почему при этой первой встрече Семко не хотел присутствовать, и выскользнул на свой постоялый двор?
Он был предан Ягайлле; ведь эта красивая королева с ангельским выражением страдающего лица вызывала у него чувство некой жалости и ревности, что свидетелем её тревоги быть не смел, не мог.
Но вечером придворный из замка прибежал с вызовом к Ягайлле. Семко чуть колебался, но отказывать было нельзя. Итак, он поехал к нему в Вавель.
Входя на порог, он нашёл Ягайллу окружённым духовенством. Епископ Доброгост, Бодзанта и Радлица готовили его к обряду святого крещения, которое должно было предшествовать обету и коронации. Ягайлло стоял со слегка уставшим и как бы испуганным лицом, кивком головы и шёпотом подтверждая то, что ему говорили епископы.
Бодзанта собирался с ним попрощаться, с ним уходили его товарищи; Семко остался наедине с литвином. Тот стоял ещё у стола задумчивый и погружённый в себя. Он медленно повернулся к князю и поздоровался с ним кивком головы.
Первое слово, которое вырвалось из его уст, было оживлённое и неразборчивое.
– Эта моя королева – красавица! О такой красоте я не мечтал и не видел никогда… она была создана королевой…
Он опустил глаза.
– Бедняжка дрожала и бледнела, смотря на меня. Семко, разве я такой страшный?
Князь, которому эти слова было неприятно слушать, покачал головой.
– Ей, ей не одно королевство, но все государства этого мира не жаль положить к ногам.
Из-под какого-то беспокойства на губы скользнула улыбка и он тихо прошептал:
– А будет ли она любить меня?
Он покачивал головой и думал.
Князь не мог ещё ответить, когда Ягайлло начал его расспрашивать о разных мелких подробностях.
– Я привёз подарки, – сказал он. – Вы их не видели? Ну, они показались мне прекрасными, когда Хавнул их в Вильне выбирал, но когда их отдавали, я нашёл их пустяковыми! Она глядела на них такими глазами! Я отдал бы ей всю мою сокровищницу.
Только тут Семко пробубнил, что в такую тревожную минуту королева не могла придавать значения ненужным вещам. Она должна была смотреть на будущего мужа.
Ягайлло печально улыбнулся, ничего не сказал.
Потом они сели беседовать ещё более доверительно… Он начал заботливо расспрашивать о каждом из старших панов, хотя Хавнул уже говорил ему о них, и снова слушал уже больше, чем говорил, только провоцируя Семко и всё больше ему подшёптывая.
– Будь мне верным братом. Я не знаю, кому верить, кому доверять!
Князь только поздно ночью смог освободиться и попрощаться с Ягайллой.
С какой-то тревогой и вздохом говорил он о завтрашнем крещении своём и братьев, будто бы ещё боялся этих богов, от которых должен был отказаться.
Духовенство истолковало ему его прежнюю веру, как почитание дьявола, а Ягайлло этой злой силы, даже став христианином, всегда боялся, и бормотал, что Господу Богу нужно жечь свечи, но и дьяволу не помешает её поставить.
С этого дня Семко практически неотступно должен был быть при дворе, при короле, который уже прислуживался им как братом. Он не раз служил ему и панам посредником, потому что новый король не был в курсе многих вещей и понять их не мог.
Через несколько дней после коронации и свадьбы, когда все торжественные обряды счастливо завершились, и все были довольны новым паном неслыханной щедрости, потому что он так дарил подарки, что, казалось, и свою сокровищницу, и все земли, какими распоряжался, сразу раздаст, в доме Яськи из Тенчина снова собрались те, что там раньше предводительствовали. Димитр из Горая, самый проницательный из них всех, принёс им неприятную и тревожную новость.
– Упрямый Вильгельм до сих пор находится в Кракове, – говорил он. – Кто знает, что он хочет делать! Я его не боюсь, но есть доказательства, что ему тайно благоволит Владислав Опольский, хоть он подчинился Ягайлле и кланяется. Они чего-то затевают и не случайно его тут прячут. Ягайлло подозревает, ревнует, злые люди ему уже что-то шепчут.
– Но где Вильгельм может скрываться? – прервал Ясько из Тенчина.
– Где? Если мог однажды сидеть в челюстях камина, когда его искали в Чёрной деревне, теперь может скрываться в подземелье или под другой одеждой, – прибавил Димитр из Горая. – Гневош – предатель, который по очереди всех готов предать, может его держать и Ягайлле доносить о нём.
– Раны Господни! Его нужно отсюда выгнать, – крикнул Николай из Бжезия.
– Да, сначала мы должны найти его! – тяжело простонал Димитр из Горая. – Делаю, что в моих силах. Ставлю стражу, рассылаю людей, шпионю. Меня информируют, что он сидит в Лобзове; мчусь в Лобзов, кровать ещё тёплая – была пташка, да уже упорхнула. Лечу к дому Морштейна, на стол он бросил шляпу с пером, узнаю её из описания… хоть Франчек отрицает, обыскиваю его от подвалов до чердака… исчез…
– Но кто ему помогает? Кто предостерегает? – воскликнул Ясько из Тенчина. – Этому должен быть конец. Пригрозить нужно…
– И наделать шуму? – спросил Димитр. – Чтобы король узнал, подозревал королеву, и с самого начала этот брак, едва заключённый, был расшатан разладом! Мы должны действовать тихо и осторожно, но…
– А может, у него кто-нибудь есть на королевском дворе? – сказал до сих пор молчавший пан краковский. – Гневош…
– За Гневошом ходят мои люди, – вздохнул Димитр.
– Но он правда здесь? Или только страх и сказки, потому что мы ни в чём не уверены, – пробормотал Добеслав.
– Я уверен, что… он, пожалуй, только сегодня ускользнул, – отвечал казначей.
Они долго совещались, и в конце концов решили только то, что тихо и не уведомляя короля, Вильгельма следовало выследить и страхом вынудить бежать.
Более жестокий, чем они, Добеслав из Курозвек тихо бормотал:
– Хоть бы его убили, мы плакать не будем…
На этом пан Димитр из Горая ушёл. В дороге к замку он пересёкся с Гневошом, направлявшимся в город, и задержал. Обратился к нему:
– Ваш Вильгельм сидит тут в углах, скрывается и устраивает заговоры, – сказал он, – вы ему помогаете?
Он поднял руку и пригрозил.
– Я! – воскликнул подкоморий. – Я! А что бы мне от этого было? Я знаю, что герцог Вильгельм здесь; не знаю, почему он тут просиживает… но я в это палец не сую. Я был верным слугой королевы, я верный слуга государя…
Он пожал плечами и ехал дальше.
Казначей вернулся в замок. Только он отворил комнату, когда подбежал маленький Збрамир, слуга королевы, тот, который первый пропел о свиданиях у францисканцев. Слуга был очень разгорячён. Час назад они играли в шахматы с Бобрком. Обычно терпеливый клирик во время игры становился злобным и гневным. Они начали ругаться и оскорблять друг друга, а так как у Бобрка язык был лучше подвешен, Збрамир ушёл с намыленной головой.
Злой малый побежал мстить за себя и шептал казначею, что это был Бобрек, который раньше наладил отношения с герцогом Вильгельмом королевы и, наверное, теперь не чужд тому, что происходит. Димитр из Горая до сих пор совсем не знал о клехе, но не проспал, когда нужно было действовать. У него были люди, он пустил их по следу.
Для шпиона крестоносцев было счастьем, что в Польше, как всегда, так и в то время, никого не подозревали, вблизи к людям не присматривались. Ободрённый этим, он обращался, надев костюм, который защищал его от подозрений, с беспримерной наглостью.
Так что двум знакомым с городом и в молчании гуляющим людям казначея было легко подхватить разные улики. Некоторые в городе знали, что к Бениашу заезжали разные люди из Германии и от крестоносцев… а Бобрек был там как дома… Откуда взялся клеха, каждый говорил иначе, потому что кажому он лгал по-разному. Из слухов, принесённых казначею, сложилось нечто такое запутанное и подозрительное, что он, не мешкая, шепнул, чтобы его втихаря схватили и препроводили в замок, в башню Доротку.
Клеха совершенно не предчувствовал, что ему угрожает. Он возвращался вечером из города, когда почти перед самим домом Бениаша и на его глазах, потому что хозяин ждал его и стоял неподалёку, два молодчика схватили его, заткнули ему рот и во мраке незаметно с ним исчезли. Перепуганный хозяин, не пытаясь даже спасти его, стремглав побежал на верх. Там ещё сидел тот посланец крестоносцев, который прибыл, дабы быть тайным свидетелем крещения и коронации.
– Слуги замка схватили Бобрка! – крикнул он, вбегая в комнату. – Горе мне!
Беззубый, который беззаботно вытянулся на лавке, вскочил одним прыжком и встал среди комнаты.
– Где? Как?
Бениаш повторил новость дрожащим голосом.
– Ты знаешь, что слуги были городские? – спросил крестоносец.
– Я хорошо их знаю, имена знаю… нет сомнений.
Старик подёргал волосы.
– За твоим домом уже следят, – сказал он, – и мне тут уже нечего делать дольше, пойду к греку.
Сказав это, он начал живо собирать с лавки одежду и вооружение.
– На этом не конец, – забормотал он. – Если его забрали в какой-нибудь замок, значит, в чём-то подозревают, а я этого Бобрка знаю с щенка. Когда его поведут на пытки, он пропоёт всё, что знает и не знает.
Бениаш заломил руки.
– У тебя в замке уже нет никого? – прибавил крестоносец и сделал рукой движение, точно отрывал голову.
Дрожащий хозяин покрутил руками.
– Ты хочешь уцелеть и по-старому иметь от нас хлеб…
Тут старик снова обеими руками показал себе на шею.
– Никто за этого пса не заступится, – сказал он. – Он нам служил, но кто знает, кому ещё и кому искренне? Его никто не пожалеет, даже родная мать…