Но Фабиан вместо этого встал из-за стола и, проговорив: «С вашего позволения», посмотрел вглубь ресторана. Мочевой пузырь Фортунато уже некоторое время напоминал о своем существовании, но он терпел, потому что не хотел оставлять Фабиана один на один с Афиной. Теперь он тоже встал и пошел за Фабианом в туалет. Это была ошибка. Маленький туалет был полон народу, и ему не оставалось ничего другого, как, ожидая своей очереди, говорить в затылок Фабиану. Фортунато видел перед собой попугайского зеленого цвета рубашку, ее воротничок тонул в каскаде светлых кудрей. Если хочешь совершить убийство, в этом положении его очень легко обставить, только возникнут трудности с алиби или с путем побега с места убийства. Пока еще рано говорить, нападает на него Фабиан или поддерживает и, вообще, знает ли он о том, что Фортунато убил того человека. Никакой уверенности в отношении ответа на этот вопрос не было.
– Поздравляю, Фабиан. Не знаю, сколько в твоем рассказе истины, но с точки зрения кино определенно получается очень хорошо.
– Это очень важно, комисо, – проговорил в стену Фабиан. – Когда будут снимать фильм, я попрошу, чтобы вас взяли в консультанты. И таким образом я по традиции дам коллегам немного подработать.
– Меня беспокоит то, что ты заранее не поставил меня в известность. Объединившись, мы могли бы быстрее получить результат. А о том, что федералы собирались провести расследование, я слышал.
Фабиан привел себя в порядок и повернулся к комиссару, закрывавшему своей фигурой выход из туалета. Изобразив на лице приятную мину, он сказал:
– Позвольте, комисо. Я не хочу показаться нашему доктору невежливым.
Время ланча прошло, и официант расставил на столе новый набор маленьких белых чашечек. Фабиан обогатил свое оперение небольшой сигарой, которую купил за стойкой, и теперь держал ее перед собой с таким видом, словно прислушивался к струйке дыма. Когда комиссар занял свое место за столом, он начал говорить:
– Bien. За три дня Уотербери написал больше тридцати страниц. Он делает копию для сеньоры и в назначенное время приезжает в особняк Кастексов. Неожиданно на проходной его встречает экс-палач Сантамарина и устраивает ему полный обыск. Он осматривает Уотербери так, словно тот никогда раньше не бывал в особняке Кастексов, затем забирает у него папку и, вытряхнув из нее бумаги, пробегает глазами каждую страницу. Наткнувшись на страницу, где описывается дорога Марио к власти, он с нескрываемым презрением бросает уничтожающий взгляд на Уотербери. После этого складывает листы в бумажный пакет и проводит Уотербери в дом. Дворецкого у входа нет. Сантамарина сам ведет писателя по длинным безмолвным помещениям особняка, мимо фресок и улыбающегося голландского крестьянина. Пахнет паркетной мастикой, лимоном. Дон Карло ожидает его в курительной, где царствуют запахи кожи и табака. Над ним висит фотография скакуна, которого усыпили еще до того, как дон Карло появился на свет.
«А, Роберт. Присаживайтесь! Присаживайтесь, amigo».
Магнат одет в рубашку кремового шелка, на шее полуразвязанный переливчатый серый галстук. Через спинку кресла перекинут пиджак, из чего Уотербери делает вывод, что он приехал домой из офиса специально для этой встречи.
Уотербери со скрипом усаживается в кожаное кресло, указанное ему Пелегрини. «Терезы здесь нет?»
«Да, она здесь, – говорит бизнесмен, – но она занята. Она просила меня самому принять вас».
«О! – говорит Уотербери. В комнате с ними теперь фиктивный Марио, и в воздухе витают истории бандитских нападений и вымогательств, к которым Марио приложил руку. – Какое неожиданное удовольствие».
Дон Карло кивком головы дает знак Сантамарине, и телохранитель выкладывает на стол рядом с ним страницы Уотербери, а затем бесшумно исчезает из комнаты. «Ну так как? – произносит Карло, взглянув на рукопись. – Как ваш проект с моей женой?»
Уотербери улавливает нотку недовольства и пытается унять появившуюся вдруг в его голосе дрожь: «Он идет хорошо».
«И у нее большой потенциал – как у писателя?»
«Bien, – говорит Уотербери, пытаясь выдержать взятый им в таких случаях тон, – в литературе нет ничего абсолютного. Превосходная в литературном смысле слова книга может плохо продаваться, может считаться фиаско, и в то же самое время посредственное произведение может расходиться в миллионах экземпляров. – (Дон Карло не сводит с него изучающих глаз.) – Поэтому что касается ее потенциала, то я не беру на себя смелость делать какие-то заключения, особенно когда книга еще не завершена».
Дон Карло молча смотрит на него, потом берет рукопись и начинает просматривать, приговаривая: «Я изучал английский очень давно, к тому же это был технический английский, необходимый, чтобы читать инструкции по эксплуатации и выписывать счет-фактуру. Не тот отличный английский, как этот. – Он вчитывается в текст. – Хм, только посмотрите на это! Extortion.[81] По-испански звучит точно так же. Extorción. А вот еще: bribe.[82] Это coima, нет? – Минут пятнадцать он продолжает читать, не пытаясь даже извиниться, зная, что Уотербери будет сидеть не шелохнувшись и ждать его. – Что это такое? – произносит он. – Blackmail?»[83]
«Chantaje», – робко отвечает писатель.
«A, chantaje, конечно. А здесь liar,[84] что значит mentiroso, и arrangement.[85] Это значит arreglo, нет? – Карло поднимает на него глаза, и Уотербери видит, как на лице магната умирает улыбка. – Этот Марио настоящий hijo de puta!»
Писатель сглотнул слюну, чувствуя, как у него начинает гореть лицо. «Да. Этот персонаж – человек, не отличающийся честностью, но он действует в окружении, в котором без этого не может рассчитывать на успех. В конце книги он меняется».
«Но как? Из того, что я здесь вижу, он просто не способен измениться! Его образ жизни основан на вымогательстве и подкупе. Такие люди не меняются. Особенно когда они часть коррумпированной системы. Их нужно убивать!»
Уотербери хочет заговорить, начинает на высокой ноте, и у него срывается голос: «Знаете, Карло, это не мне судить о моих персонажах. Я только стараюсь обрисовать их. Для романа требуется целый набор характеров, и… – он пытается изобразить движение плечами, – кто-то должен же быть в роли злодея, нет?»
Магнат больше не улыбается, он обрезает Уотербери: «Не прикидывайтесь со мной boludo. Вы что, принимаете меня за полного идиота? – Он сдерживает гнев и продолжает более мягким тоном: – Кстати, поначалу меня радовало, что Тереза чем-то занялась, потому что, по правде говоря, теперь, когда дети разлетелись, она как-то потерялась. Появились параноидальные идеи то об одном, то о другом. Вы меня понимаете? Я потакал ее фантазиям, так как думал, что это может быть для нее своеобразной терапией. Но это… – он потряс рукописью, – это оскорбление!»
«Это всего лишь персонаж…»
«Да, всего лишь персонаж, но с таким же, как у меня, бизнесом, и он работал в компьютерной компании, как я. Это оскорбление, вы злоупотребили моим доверием! Я приглашаю вас в свой дом, а в ответ вы подстрекаете мою жену позорить меня невообразимыми выдумками, которые она почерпнула из газет! Не получится! Ни за что! Ни у романиста, ни у кого-либо другого!»
Бедный Уотербери скрючился на скрипящих кожаных подушках и не может выжать из себя ни слова. Пелегрини продолжает истязать его: «Она сказала мне, что уже дала вам десять тысяч долларов. Ну и неблагодарный же вы! Берите их, и чтобы ноги вашей здесь больше не было. – Пелегрини выдавливает из себя смешок. – А вы уж разлетелись, думали, что писатель самого низшего пошиба, вроде вас, может законным образом заработать двести тысяч долларов, написав книгу? Размечтался! Только нечестным способом, только заключив договор, какой вы заключили с Терезой, воспользовавшись женщиной с неустойчивой психикой, только таким способом вы могли бы получить столько денег своим так называемым талантом. И если бы только я один так думал, вас бы не занесло сюда, в Буэнос-Айрес, чтобы втираться в доверие и выдавать себя за вселенского гения!»
Писатель не ощущает собственного тела, он чувствует только страдание истекающего кровью самосознания. Он в состоянии только сидеть и ждать, пока Пелегрини не довершит его уничтожения.
«Этому пришел конец. Вы это поняли? Если любая часть этого появится где бы то ни было, в художественной литературе, в любой другой форме, никаких денег в мире не хватит, чтобы оправдать последствия для вас и вашей семьи. И не совершайте ошибки. Я найду вас здесь, в отеле „Сан-Антонио“, или там». Пелегрини называет по памяти адрес Уотербери в Нью-Йорке и название школы, в которой учится его дочь, и замолкает, продолжая испепелять Уотербери ненавидящим взглядом.
Уотербери не знает, что сказать. Он кое-как поднимается с кресла и, ничего не видя перед собой, спотыкаясь, выходит из курительной. Сантамарина поджидает его и, с силой подхватив под руку, выводит по роскошному клетчатому паркету, в котором отражается играющий хрусталь огромных люстр. И нет Терезы Кастекс с ее заманчивым тщеславием, никакого вдохновенного художественного триллера, только теплый весенний воздух Буэнос-Айреса, готовый кинуться на него доберман, высокие черные ворота, а за ними шатающийся под ногами тротуар. Цепочка черных такси в двух кварталах от особняка Кастексов поблескивает на солнце, как кавалькада дешевых катафалков.
Весь оставшийся день Уотербери пребывает в состоянии прострации. Его сказочная картина рассыпалась прямо перед его глазами. Все тот же Буэнос-Айрес красуется перед его окном во всем своем великолепии каменных ангелов и медных куполов, но все поблекло и посерело. Как дым развеялось его легкое спасение, и Уотербери остался стенающим под бременем долгов и уничтожающей оценки доном Карло его таланта и его личности. Может быть, виной всему его собственное падение. Если бы с самого начала он отверг предложение сеньоры, то шел бы своим путем и своими силами, со своими сильными и слабыми сторонами написал бы книгу. А сейчас, после неожиданного взлета и катастрофы, он чувствовал, что больше ни на что не способен. Он проходит мимо портье, отмахнувш