с к десяти вечера, когда она наверняка придет на занятия с начинающими!
Афина позвонила комиссару, как только добралась до гостиницы:
– Я нашла ее!
– Где?
Его горячность не остановила ее сдержанность.
– В танцклассе в Палермо. Она будет там завтра в десять вечера. Если подъедете в девять к моему отелю, мы вместе подскочим туда.
– Что за танцклассы?
– Приезжайте и подхватите меня!
Он ответил не сразу.
– Хорошо, – проговорил он. – В девять.
Петля вокруг Фортунато затягивалась все туже. За тридцать тысяч американских долларов Качо согласился взять Васкеса и затащить в его дом для допроса, но на следующий день он почти вышел из игры.
– Слишком рискованно, hombre. Это же змеиное гнездо.
Причину можно было прочитать в вечерних газетах: имя Шефа Бианко появилось в первый раз рядом с именем Карло Пелегрини. Упоминание его имени само по себе ничего не значило, просто было написано, что руководитель охраны Пелегрини, некто Абель Сантамарина, за несколько дней до убийства Беренски дважды звонил Бианко по сотовому телефону. Юрист мог бы сказать, что это косвенное доказательство. Но Фортунато прекрасно знал, что косвенное может оказаться самым прямым, и у него сжалось сердце. Журналисты и следователи шли по цепочке, от Пелегрини к Сантамарине, а далее к Бианко, и через день-другой они свяжут Сантамарину со сфабрикованной историей Богусо про Уотербери, а там, chico, начнутся настоящие гонки, и очень многие их проиграют.
– Ничего страшного, Качо! Несколько вопросов, и я его отпускаю на все четыре стороны. Пусть сам идет навстречу своей судьбе.
– В том-то и штука, Мигель. Мне не хочется, чтобы его судьба стала моей.
– Ты бессмертен, Качо. Целая армия старалась уничтожить тебя – и не сумела. Но я дам еще двадцать тысяч.
– Пятьдесят.
– Пятьдесят.
В трубке стало тихо, Качо задумался над подозрительно большой суммой – пятьдесят тысяч долларов только за то, чтобы переговорить с мелким жуликом. Ледяным голосом он произнес свои условия:
– Подставишь меня, и ты мертвец.
Фортунато думал об угрозе, направляясь на встречу с Шефом. Менялись старые отношения – отношения, строившиеся на взаимном согласии о том, как устроен мир, которое составляло фундамент его карьеры. Шеф вызвал его к себе домой, и, несмотря на то что Леон этого не сказал, Фортунато понял: причиной было нежелание, чтобы их видели вместе на публике.
Дом с пятью спальнями окружала высокая бетонная стена с коваными железными остриями поверху. В стены были вмурованы металлические пластины, оповещавшие прохожих от имени собственной охранной компании Шефа, что любого идиота, у которого хватит наглости забраться в дом, ждут самые тяжкие последствия. Бианко любил объяснять, что деньги на покупку большого дома и еще одного на берегу моря он заработал, умело используя все эти годы разные благоприятные деловые возможности. Его многочисленные компании обеспечивали охрану домов, безопасность деловых отношений и рок-фестивалей, и он никогда не отказывал друзьям, когда его просили принять участие в выгодных сделках с недвижимостью. Фортунато наблюдал, как с годами поднимался его экономический статус, наблюдал без зависти и без желания подражать ему, но, когда десять лет назад Марсела увидела, как строится этот дом, она стала незаметно отдаляться от четы Бианко. Достаточно приветливая, когда они встречались по пятницам в «Семнадцати каменных ангелах» послушать танго, она находила способы уклоняться от приглашений в гости, так что Фортунато не был дома у Шефа целых пять лет.
Тяжелую железную дверь открыл сам хозяин, из чего Фортунато заключил, что больше никого дома нет. Бианко впустил его в темный прохладный дом, заполненный золоченой резной мебелью и разными картинами испанских уличных сцен. Когда он принес ему кока-колы со льдом, то проделал это с несколько излишней суетливостью. Никогда еще Фортунато не видел Бианко в таком возбужденном состоянии, он то и дело, к месту и не к месту, улыбался, и улыбка пропадала, когда он еще не успевал договорить очередную любезность. Фортунато обратил внимание на лежавшую на кофейном столике утреннюю газету.
– Мигель, – проговорил он наконец, – ситуация становится сложной.
Фортунато не счел необходимым отвечать.
– Еще сложнее, amor. Я слышал, Испанка решила расширить рамки следствия и включить в него дело Уотербери. Федералы все подгребают под себя. Они хотят отстранить тебя от дела и получить все документы.
Фортунато никак не реагировал, и Бианко поспешил преуменьшить дурные вести:
– Это же просто спектакль! Если бы они подозревали тебя, то конфисковали бы все по ордеру судьи, они просто хотят показать прессе, как работают в поте лица.
Они оба прекрасно понимали, что последняя часть фразы – явная ложь. Шаги приближались, и отзвуки их отдавались в бегающих глазах Шефа. Ему удалось немного оправиться и изложить план дальнейших действий привычным командирским тоном:
– Документы они собираются забрать через день или два. Я хочу, чтобы ты пересмотрел буквально все до последней страницы – и expediente, и свой личный архив. – Он постучал по столу пальцами. – Любые показания, каждая справка, каждый акт должны быть в полном порядке, точно так же просмотри все свои досье и не пропусти ничего, что может не понравиться конторе. На всякий случай забери их домой, пусть полежат у тебя, пока все не уляжется.
Комиссар знал, что он имеет в виду. Предстояло почистить дела за десять лет минимум, пока следователи Фавиолы Хохт не начали вытаскивать их на свет. Он медленно склонил голову вперед:
– Все, что касается дела Уотербери, я могу почистить за час, на остальные уйдут недели. Если они хотят снова открыть и пересмотреть все дела…
– Ну, об этом речь не идет! Просто нужно все предусмотреть. – Бианко презрительно передернул плечами. – Две недели, и им будет не до нас. Будет следующий скандал. Но обещай, что ты займешься этим чертовым гринго, как только выйдешь отсюда.
– Хорошо. – Фортунато подумал закурить, но не видел пепельницы, а спрашивать не хотелось. Он откашлялся, чтобы голос звучал тверже, и сказал: – Я прочитал, что прикончили Онду.
Бианко поднял руку, показывая, что понимает, куда клонит Фортунато. Он заговорил спокойным серьезным тоном:
– Это уже другая песня, Мигель. Скажу тебе прямо: Васкеса также нужно убирать. Люди вроде него и Онды ненадежны. Стоит их прижать, и они тут же идут на сделку.
– И?
– Нужен кто-то в помощь Доминго. Поскольку ты в этом виноват, сделать это придется тебе.
Фортунато не сразу осознал услышанное. Он внимательно посмотрел на Бианко, соображая, как много тот знает.
– Я начинаю думать, что я в этом не виноват, – спокойно проговорил он.
Шеф явно начинал сердиться, но, видимо, решил пошутить с подчиненным:
– Конечно нет! Идиот сам виноват в собственной глупости. Но ситуацию из-под контроля упустил ты.
– Я хочу сказать, что, возможно, так и предполагалось, что она выйдет из-под контроля. Может быть, Васкес убил гринго из своих соображений. Трудно объяснить, почему Васкес вдруг начал палить. Никаких реальных причин для этого не было.
– Он отпетый уголовник, нос вечно набит коксом, и ты хочешь найти причину? – Шеф начинал сердиться не на шутку. – Хватит придумывать отмазки, Мигель! Ты должен позаботиться о Васкесе. Ты и Доминго. Хватит разводить нюни, давай расхлебывай, что заварил.
Бианко смотрел на него зло и пренебрежительно. Фортунато подумал было сообщить ему то, что разузнал о Пабло Мойе и таинственном Ренсалере, но в последний момент осекся. Он получил информацию в результате частного расследования, и ни Шеф, ни кто-либо другой в конторе не имеет на нее прав. Пусть Шеф немного поволнуется. Более того, он не был уверен, что и Леон говорит ему все.
Что же до Васкеса, то если кто и заслуживает смерти, то он превосходный кандидат. Наркоман, сутенер, налетчик, вор и мошенник. Конечно, можно было бы найти кого-нибудь другого для этой работы, но в данный момент лучше не вступать в пререкания с Шефом. Отказ может иметь другие последствия.
– Когда ты хочешь это сделать?
– Сегодня ночью. Доминго все готовит. – Он подал ему маленький сотовый телефон. – Вот тебе чистый мобильник. Доминго позвонит попозже, чтобы договориться о плане действий.
Фортунато взял мобильник и сунул в карман. Он думал о собственной беседе с Васкесом, которая намечалась на этот вечер, и заметил про себя, что пятьдесят тысяч долларов могли бы купить Васкесу еще один день жизни. Молчание стало затягиваться, и Бианко подчеркнуто предложил ему еще колы, намекая, что пора уходить.
– Все будет хорошо, – напутствовал он его, провожая до чугунной решетки. – Вот увидишь.
Фортунато заехал в комиссариат. Тяжелый груз расследования Испанки начинал давить на него. Дело не только в страхе, его угнетала мысль об унизительности всей ситуации, и это доставляло самые большие страдания. Весь комиссариат уже чувствовал напряженность, окружавшую дело Уотербери, и, когда весть о его отстранении просочится наружу, начнет рассыпаться то уважение, которое он заработал десятками лет взвешенного руководства. Приедут федеральные офицеры, начнут забирать документы, кто-нибудь в канцелярии Хохт раструбит об этом журналистам, и его имя на следующее утро появится в какой-нибудь статье, набранное мелким или крупным шрифтом, в зависимости от размеров, которые катастрофа примет в этот конкретный день: Федеральная полиция отстраняет комиссара от дела. Статью увидят все: его подчиненные, его коллеги, его соседи, Афина.
Даже Марсела, где-то там, ее увидит.
Глава двадцать седьмая
Он принялся чистить свои досье, как и обещал Шефу. Недочеты expediente Уотербери были скорее следствием недостаточного прилежания, нежели попытки ввести в заблуждение, поэтому с ним у комиссара не было много хлопот. Если не считать актов баллистической экспертизы, которые он приложил, чтобы подтвердить версию с «астрой» Богусо, то документы дела были относительно в божеском виде. Тетради, в которые он заносил отчеты по разным хитростям конторы и доли в распределении денежных поступлений, можно положить в портфель. Остальное возможно было привести в порядок одним-единственным способом, а именно подпустив петуха в комисса