У немецких детей не было сомнений, что это правда, что Павлик Морозов совершил смелый принципиальный поступок, донеся на своего отца. Находясь под впечатлением от визита, они, уходя, говорили друг другу:
— И мы тоже будем такими принципиальными и смелыми защитниками коммунизма.
Из Артека их привезли в Москву и поместили в специально отведенное для них здание общежития в Калашном переулке. Их детский дом № 6 был намного лучше других советских детдомов. Его питомцы находились в привилегированном положении, одежда для них шилась в специальных мастерских, питание готовила австрийская кухарка. У детского дома был даже собственный автобус, на котором их возили в школу и обратно, собственная амбулатория с врачом-немкой. Каждое утро детям мерили температуру. Их возили в театры на спектакли, и повсюду, где они ни появлялись, их встречали цветами и аплодисментами. Заведующим детдомом был немецкий коммунист, учителями — немецкие и австрийские иммигранты. Учились дети в школе имени Карла Либкнехта, немецкого коммуниста, расстрелянного в 1919 году. Но его портретов там не было. При входе в школу стояла большая бронзовая статуя Сталина с распахнутыми полами шинели, на цоколе красовалась цитата из его речи: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!». А дальше в холле висел транспарант: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»
Учились ребята на немецком, но быстро осваивали русский. И хотя Вольфганг был пионером уже в Германии, его заново приняли в пионеры Советского Союза. Ему объяснили:
— Это потому, что советская пионерская организация носит имя великого Ленина.
На Вольфганга и других детей производило впечатление все. Церемония была обставлена торжественно, в зале построили весь отряд, во главе стоял знаменосец, после барабанной дроби пионервожатый произнес слова торжественной клятвы:
— Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом моих товарищей торжественно обещаю…
Ребята хором повторяли за вожатым:
— Обещаю верно и храбро служить делу рабочего класса, хранить священные заветы Ленина, быть всегда примером и исполнять все обычаи и обязательства юных пионеров.
На Вольфганга, как и на всех, надели шелковый красный пионерский галстук с серебристым зажимом, на котором было изображено пламя с тремя языками. Ребятам объяснили:
— Это символ единения партии, комсомола и пионерской организации, и под ним надпись «„Будь готов!“ — „Всегда готов!“».
Немецкие и австрийские школьники, по-немецки вымуштрованные в прежних школах, были внимательными и хорошими учениками. Они не знали жизни вокруг, но понимали, что к ним относятся особенным образом, и ценили это. Они с большим воодушевлением изучали биографии Ленина и Сталина и обязаны были знать назубок, что Великую Октябрьскую социалистическую революцию совершил 25 октября 1917 года товарищ Сталин. Они учили, что повышение цен на продукты в капиталистических странах является «новым признаком усиления эксплуатации рабочих», а продуктовые карточки на питание и повышение цен на продукты в СССР, наоборот, являются «важным вкладом народного хозяйства в дело строительства социализма».
Ежедневное и постоянное «промывание мозгов» дисциплинированных детей-беженцев дало плоды — никто из них не мог представить иного образа мыслей.
Когда Вольфганг достаточно хорошо освоил русский язык, он попросил:
Зовите меня теперь Володей. Ведь «Вольфганг» и «Владимир» звучат очень похоже.
— Почему ты этого хочешь?
— Потому что это было имя великого Ленина.
Пока он наслаждался удобной жизнью в специальном детском доме, его мать билась, чтобы устроиться работать и найти жилье. Она понимала, насколько сложная обстановка и тяжелая жизнь в Советском Союзе, но была счастлива, что сын пристроен удачно. Наконец она нашла место секретарши-машинистки, с ничтожной зарплатой, но зато с продуктовой карточкой, и каморку в старом деревянном доме возле Никитской площади. Это была даже не каморка, а огороженный досками чулан без окна. Вольфганг навещал ее два раза в неделю, мать не подавала вида, что бедствует. Они гуляли по улицам, и он рассказывал ей, как ему хорошо.
Но у нее были свои тревоги, которых она ему не рассказывала. Большая колония немецких и австрийских беженцев-коммунистов в Москве была под постоянным наблюдением органов безопасности. В первый же год многих из них арестовали, судили как троцкистских шпионов и выслали на десять лет в сибирские лагеря. Она все ясней понимала, что сделала ошибку, решив бежать в Советский Союз, и чувствовала, что вокруг нее все туже затягивается петля. Но больше всего она беспокоилась о дальнейшей судьбе сына. Гуляя с ним, она все чаще всматривалась в его лицо:
— Как ты вырос! Я рада, что тебе нравится здесь жить.
— Очень нравится, мама. Здесь я смогу вырасти в настоящего коммуниста.
— Да, это хорошо. Только постарайся не забывать своего отца.
— Конечно, я не забуду.
— И обо мне тоже думай.
— Мама, ты же всегда рядом со мной. Конечно, я думаю о тебе.
А вскоре ее арестовали. Вольфганг пришел навестить ее, но дверь каморки была заперта, и на приклеенной бумаге стояло две печати. Сосед неприветливо спросил:
— Чего ты хочешь?
— Я хочу видеть мою маму.
— Она здесь больше не живет, — сосед слышал, как за ней пришли ночью, и видел, как ее уводили, он знал, что это был арест, но пощадил мальчика и сказал только: — Она уехала.
— Почему же она не сказала мне?
— Она неожиданно должна была уехать. Иди обратно к себе.
Вольфганг приходил еще много раз, видел те же самые печати, на всякий случай стучал, стоял под дверью, не понимал, грустил. Ему хотелось плакать, но он был советский пионер, а в школе их учили, что пионеры не плачут.
В конце концов сосед раздраженно спросил:
— Зачем ты все время приходишь? Я сказал тебе, что твоя мама уехала.
— Почему же она мне не пишет?
Ну что сказать мальчику?
— Бывают такие командировки, из которых писать нельзя. Когда она приедет, она даст тебе знать.
Вольфганг на всякий случай никому об этом не рассказывал. Но немец-директор знал правду, а вскоре и сам был арестован. На его место прислали русского коммуниста. Вскоре у детдома отобрали автобус, потом уволили австрийскую кухарку и стали кормить намного хуже. Эти перемены вызывали у ребят недоумение.
Прошел почти год, Вольфгангу пришла от матери какая-то серая и мятая открытка:
«Дорогой мой мальчик! Как ты поживаешь, хорошо ли учишься? Обо мне не беспокойся, я живу очень хорошо. Люблю тебя, не забывай меня, мой сын».
И это было все — за целый год.
Вольфганг внимательно изучил обе стороны серой открытки. Адрес отправителя был: «ЛП. Шор, Чибыо, Коми АССР». И была еще отметка «КРТД. 5 лет». Вольфганг уже знал, что «ЛП» означает «лагерный пункт», а КРТД — «контрреволюционная троцкистская деятельность». Он понял — его мать арестована. Отвернувшись, чтобы его никто не видел, пионер Вольфганг Леонгард впервые заплакал.
Вскоре он узнал, что был не единственным, у кого арестовали родителей. Подобные открытки стали получать многие. Но, будучи исполнены послушной веры в правильность того, что им говорили на уроках о распространении измен и вредительства и о необходимости бдительности, дети не позволяли себе думать и сомневаться.
Однажды между двумя учениками завязался политический спор. Один доказывал правильность арестов, другой, Рольф Гайслер, смеялся над ним:
— Посмотрим, как тебе это покажется правильным, если тебя арестуют.
— Мы еще посмотрим, кого арестуют первым, — злобно сказал тот.
Через несколько дней в четыре часа ночи в общую спальню вошли два сотрудника НКВД.
— Кто здесь Рольф Гайслер?
— Это я, — спросонья ответил парень.
— Вы арестованы. Собирайте ваши вещи.
— Но я не понимаю…
— Потом поймешь. Есть у тебя оружие?
— Какое оружие? Я же школьник.
— Хорошо, укладывай вещи.
Рольфа увели через несколько минут, и никто его больше не видел.
Ребята с опаской посматривали на того, с кем он спорил, но спрашивать или ругать его боялись.
Вскоре пришла новая весть:
— Наш дом распущен.
— Как? Почему?
— Ничего не известно.
— Что будет с нами?
— Нас переводят в общий русский детдом «Спартак». Говорят, что старшие могут искать себе жилье и работу.
Когда их поселили в общем детском доме, они впервые увидели, насколько хуже были условия содержания советских ребят.
Перед Вольфгангом встал вопрос о выборе: продолжать учиться или идти на работу?
36. Испания, журналист Михаил Кольцов
В феврале 1936 года произошло событие, всколыхнувшее весь мир: в Испании на выборах победили объединенные силы левых партий социалистов, коммунистов, республиканцев и анархистов, и страна была объявлена республикой. Павел Берг, который воевал за создание республики в России, радовался — на западном краю Европы создается такое же государство, как Россия на ее восточном краю. Но ситуация в Испании была такая же напряженная, как после революции в России: против нового правительства выступили военные силы под руководством генерала Франциско Франко. Павел понимал: если Франко начнет военные действия, то малоопытным республиканцам придется сражаться с регулярной армией. На это у них может не хватить сил. Испанские республиканцы могли надеяться только на помощь извне, особенно от Советского Союза. На случай большой опасности они объявили условный радиосигнал.
И вот 18 июля 1936 года такой радиосигнал прозвучал: «Над всей Испанией безоблачное небо»[40]. Это значило, что началась Гражданская война — не просто схватка испанцев с испанцами, а очередная идеологическая битва между консервативными силами и новым государством, между богатыми и бедными, между аристократами и рабочим классом, между демократией и фашизмом. Симпатии прогрессивных людей всего мира были на стороне республиканцев, на их защиту в Испанию отовсюду отправились энтузиасты свободы.