? Отчего грохочут колеса обозных телег на дороге? Что значит этот стремительный топот копыт, этот лай собак? Теперь не надо тревожно вглядываться в лица прохожих, принюхиваться к запахам, которые приносит ветер, всматриваться в багровые отсветы, окрашивающие небо. Можно передохнуть. Вновь она станет сама собой, а по натуре своей она не создана для трагедий и жестоких потрясений. Нет, она не могла играть героические роли, какие вошли в моду у ее современниц. Она была простушка и не обладала стойкостью древних римлянок.
Покачивание кабриолета убаюкивало, Лидия закрыла глаза; для нее вновь начиналась жизнь, вновь обрела она душевный покой. Сладостную дремоту пронизывали воспоминания, недавно пережитое затмевало память о прошлогодних событиях. В самом деле, какими убогими представлялись теперь прежние денежные заботы, налог на жалованье, казавшийся молодым супругам сущей катастрофой, и даже многократно испытанная тревога, то и дело возникавшее опасение, что Флорана из национальной гвардии переведут в императорскую армию. И разве могли идти в сравнение бедствия первого иностранного вторжения с ужасами второго нашествия и былые несчастья с мучениями трех последних недель войны.
В мае Флоран потребовал, чтобы Лидия уехала с детьми из Парижа. Нигде, говорил он, не найти им более надежного убежища, чем у нее на родине, в Ланже, в кругу ее семьи: у папаши Флуэ, скромного коммерсанта, был дом в этом городке.
Лидия поселилась там, жила, терзаясь всякими страхами, ни на шаг не отпуская от себя своих дочек. Мучительные дни!.. Вестей или совсем не было, или они приходили такие искаженные!.. Дни полного неведения, томительного ожидания... Люди подолгу стояли на перекрестках улиц, на краю дорог, подстерегая слухи... И вдруг появились первые телеги перепуганных крестьян, погрузивших на возы детей, стариков родителей вместе с самыми ценными обитателями птичьего двора и домашним скарбом. Они ехали не останавливаясь, завороженные одной-! единственной мыслью - уйти за Луару, и долгие летние дни благоприятствовали этому переселению. Горожане бежали за возами, спрашивали: "Вы откуда?" - "Из Марли, из Версаля, из Шатийона. Наши дома горят". - "А в Париже как?" - "Париж окружен". И когда беглецы уже отъезжали далеко, люди все еще стояли, застыв на месте, по-прежнему томясь неизвестностью. Лидия ломала себе руки. Париж! Флоран!.. Прошло еще несколько мучительных дней, и по дорогам хлынула армия - рокочущая, бессильная, полная отчаяния орда. Не армия побежденных, и даже не полчища беглецов, а просто расформированная армия. Защитники родины возмутились, не желая принять перемирия, на которое соглашался маршал Даву, и они стали нежелательными, их выгнали из Парижа, выслали за Луару, потому что правительство должно было очистить столицу, перед тем как сдать ее союзникам.. Солдаты подчинились приказу и шагали теперь по дорогам. Лидия видела их отступление, люди проходили перед нею, озаренные веселым светом солнца, и громко кричали о предательстве. Все погибло.
Однако конец еще не наступил. Французские войска перешли Луару, заняли позиции на левом берегу реки. Но вслед за ними вскоре появились пруссаки, и население попряталось по домам. В щели между планками решетчатых ставен Лидия видела, как неприятель заполонил улицы городка, растекается по окрестностям и разбивает лагерь на правом берегу Луары. Ему теперь принадлежал и Ланже, расположенный у самой реки, но на той стороне, где находились пруссаки. Сколько это принесло Смятения и панического страха. Безжалостные победители сразу дали почувствовать свое владычество. То тут, то там пламя пожара пожирало разграбленный дом, где еще трепетала в агонии на окровавленном ложе изнасилованная и зарезанная девушка... В безумном ужасе люди искали спасения у матери природы. Однажды ночью Лидия с маленькими своими дочерьми и ее родители крадучись вышли из дому и убежали в лес. Они оказались там не одни. Множество крестьян собралось в лесной чаще, как-то сорганизовались, и несчастная человеческая стая вела там существование затравленных зверей.
Наконец тревога как будто улеглась. Беглецы, укрывшиеся в лесу, ободрившись, выбираются на опушку, смотрят, что творится в долине Луары. Но что это?! Вновь раздаются вопли ужаса, вновь пылают пожары - это бесчинствуют роялисты. В порыве верноподданнических чувств они режут и грабят население. Люди снова прячутся в лесную глушь.
Но вот Лидию разыскал нарочный и представился ей. Гонца прислал к ней Флоран. Слава богу, стало быть, он жив!.. Но что ж он пишет? В Париже спокойно. Флоран настоятельно просит жену вернуться и привезти с собою детей. Лидия, не колеблясь ни секунды, решила расстаться с родителями. Только захватила с собою в качестве няни для своих девочек деревенскую девушку, дочь старой служанки госпожи Флуэ. Живо взяли напрокат фургон, наняли возницу, и Лидия уехала. Из столицы она бежала в провинцию, а теперь из провинции бежала в столицу.
Перегон за перегоном она все ближе подвигалась к Парижу. И на ее глазах страна принимала все более мирный вид. Она въехала в столицу, которую наводнили иностранные войска, но тут безопасно было ходить и ездить по улицам, и лавки не были заперты, а женщины по-прежнему носили перкалевые платья и шляпки а ля Памела.
Дом ее не был разрушен, фасад остался нетронутым. Лидия вошла в ворота, поднялась по лестнице. Сердце у нее колотилось. Квартира оказалась занятой тремя австрийцами, но мебель стояла на своих местах. И на столе ее ждало письмо от Флорана. Так, значит, и для него и для нее это жилище еще было их семейным пристанищем! Она распечатала письмо и помчалась в лагерь, указанный мужем. Вся в слезах, она бросилась ему на грудь. Он жив. Он обнимает ее! Он даже не ранен!.. Миновали, канули в прошлое черные дни.
Но через какие испытания довелось пройти самому Флорану? Он обо всем рассказал. Его злоключения были довольно необычны. Год тому назад, в марте, меньше чем через сутки после того, как он под командой маршала Монсей защищал заставу Клиши, ему пришлось, как только казаки вступили в Париж, регулировать, по согласованию с ними, движение на улицах. На этот раз судьба сделала еще более крутой поворот. В понедельник батальон Флорана, находясь в деревне Обервилье, стрелял в пруссаков, подходивших к Парижу, а в среду, еще покрытый кровью, пролитой в этом сражении, батальон получил приказ охранять столицу от французов - тех самых солдат, которых Лидия видела в Турени, когда они шагали по дороге, немного присмирев от дальнего пути и усталости; теперь их надо было сдерживать, зная, что они вне себя от негодования, заставить их пройти по Внешним бульварам из опасения, что это шествие в центре города окажет зловредное влияние; их изгоняли из тех кварталов, куда им удалось прорваться, по ним открыли огонь в предместье Сен-Мартен, на бульваре Тампль, у Нового моста и около Одеона.
Однако новое правительство еще не распустило по домам национальную гвардию, опору порядка среди бурных событий. Не так-то скоро квартирка Флорана и. Лидии вновь станет мирным приютом, гнездышком любви. Сейчас она имеет иное назначение. В ней всего три комнаты - две большие и одна маленькая, да гардеробная, но расположены они на антресолях нового дома в прекрасном районе - на углу улицы Сент-Круа и улицы Жубера; окна глядят на небольшую площадь, на которую выходит задняя стена Бурбонского коллежа. Выигрышное расположение и послужило причиной реквизиции квартиры и размещения в ней трех унтер-офицеров оккупационной армии. Жаловаться на это не приходилось: могли попасться жильцы и похуже австрийских унтер-офицеров.
Все же присутствие победителей, по-хозяйски расположившихся в их доме, создавало тяжелую атмосферу; весьма чувствительны были также и расходы на питание постояльцев и уход за ними, это стоило куда больше, чем отпускаемое пособие для "возмещения убытков" в размере пятидесяти су в день. А главное, Лидия страдала от необходимости жить бок о бок с грубыми солдафонами, тем более что девочки ее были в нежном возрасте, их так легко напугать, а нервы их и без того расшатаны всем пережитым, приходилось опасаться и за молоденькую цветущую служанку, и, наконец, за самое себя: ведь муж не часто бывал дома.
Лидия с детьми и служанкой не выходила со своей половины - большой комнаты и прилегающей к ней гардеробной. Остальные комнаты они предоставили в полное распоряжение непрошеных гостей. Уходя из дому, Лидия всегда брала с собою дочерей или же посылала их с няней в какое-нибудь безопасное место, где им нечего было бояться. Хотя внешне поведение троих австрийцев нисколько не походило на те картины, которые врезались в память Лидии, лучше было не искушать дьявола, оставляя в их власти невинных девчурок под охраною одной лишь Батистины, девушки преданной и смышленой, но такой свеженькой, миловидной в деревенском своем чепчике и очень еще молодой - ей шел двадцатый год,
Итак, из дому выходили все вместе. Ключи отдавали соседке, жившей на том же этаже, некой Рамело, женщине пожилой и много повидавшей на своем веку, свидетельнице Революции; уж ей-то трое австрийцев не могли внушить страха.
Вот какая жизнь ждала Лидию на улице Сент-Круа. Жизнь во многих отношениях горькая по сравнению с прошлым, жизнь чудесная после тех страшных недель, которые ей пришлось пережить. Прошло немного времени. Лидия опять взялась за воспитание дочерей, которое она поневоле запустила, принялась также школить Батистину. Иногда под вечер прибегал Флоран, но ни разу не мог остаться переночевать. Нередко Лидия и сама навещала его в батальоне.
Наконец настала долгожданная минута. Однажды утром, в ранний час, еще до рассвета, Лидия вдруг проснулась. Отогнав страшные видения, ее пробудил такой знакомый звонок у входных дверей. Несомненно, пришел Флоран. Она выбежала в ночной сорочке, закутавшись кое-как в шаль.
- Дорогая Лидия, мне дали отпуск. И, возможно, меня уволят вчистую.
Он сказал это с замечательным своим хладнокровием, и тут только жена заметила, что на нем штатское платье, а не мундир, в котором она столько раз видела его во сне смертельно раненным, истекающим кровью. Она стала упрашивать его отдохнуть, переодеться в халат. Напрасные слова - он сразу же приступил к житейским делам.