— Вот он, наш малыш… — бормочет женщина себе под нос.
Изучает экран какое-то время, после чего диктует медсестре:
— Гипертонус… гематома в нижней части матки… вот откуда кровяные выделения.
— Это опасно? — выпаливаю.
— Ну… — поправляет свои очки. — Это вам доктор скажет, но думаю, все нормально будет.
— Ясно… — выдыхаю, снова глядя в потолок.
— К доктору прямо сегодня. Не затягивайте. Мы же хотим малыша сохранить?
— Очень, — киваю.
Ее голос тихий, но это меня не успокаивает. Пока она рассказывает о том, как возникают гематомы, я проклинаю себя и свою дурость. Дубцову в моей голове тоже достается, потому что он прямой участник всех моих бед, но лучше умереть, чем никогда его не встретить.
Десять минут спустя забираю результаты и выхожу из кабинета.
Кир стоит рядом с дверь, опершись о стену плечом и сложа на груди руки.
На его лице мрачное выражение, отросшие волосы растрепаны.
Возможно, у меня гиперчувствительность ко всему на свете, потому что от каждой его черты, от каждого контура его тела, меня просто колбасит.
Впившись в меня взглядом, он выпрямляется.
— Отлично постарались! — говорю ему, размазывая по щекам слезы.
Подойдя к дивану, хватаю свою дубленку и сумку.
— А по-русски? — слышу хрипловатый вопрос за спиной.
Я понимаю, что должна злиться только на себя, но он здесь, и я решаю разделить ответственность между нами.
Обернувшись и убедившись в том, что мы в коридоре одни, смотрю на него снизу вверх и обвинительно сообщаю:
— С НИМ все нормально, но у меня гематома. Это из-за того, что… в общем, из-за того, чем мы вчера занимались.
Мой упрек доходит до него мгновенно. Чуть сдвинув темные прямые брови, шевелит своими гениальными мозгами, после чего издевается:
— Чем мы занимались? Уточни.
— Сам знаешь, чем, — понижаю голос.
— Блин, — качает головой, будто поражен до глубины души. — Ты меня удивляешь, отвечаю. Ты, блять, это слово из четырех букв вслух сказать не можешь?
— Вот такая я дремучая!
— Я знаю, какая ты, — склоняет ко мне голову так, что почти соприкасаемся носами. — Ко мне сейчас какие претензии? Я откуда знаю, можно тебя трахать или нельзя?
Открыв рот, резко осматриваюсь еще раз.
Грубиян!
Его упрек совершенно справедливый, но стресс, который я пережила этим вечером не собирается рассасываться вот так, по волшебству.
— Теперь знаешь, — объявляю, глядя в его горящие раздражением черные глаза.
— Ну, супер, — почти рычит он. — Тебе там что, укол бешенства всадили?
— У меня в организме все гормоны перемешались, — довожу до его сведения. — И это, кажется, только начало. Так что если хочешь, чтобы я помалкивала и не доставляла проблем, так не получится. Поэтому, либо смирись, либо…
— Либо? — выгибает брови.
Я знаю, что зашла слишком далеко, только я сказала правду. С ним и в обычное время, как на американских горках, а сейчас я с трудом себя контролирую и удобной быть не смогу. А ведь это только шестая неделя. Что будет дальше?!
— Либо смирись, — отрезаю, понимая всю нелепость своего заявления.
— Богатый выбор, — кивает.
— Угу…
Смотрим друг на друга, как боксеры на ринге, но правда заключается в том, что несмотря на свой дерьмовый характер, именно он всегда находил для нас обоих компромиссы. Может потому что он старше, а может, потому что это у него в крови. В любом случае, ни с одним человеком до него у меня не было потребности в компромиссах на каждом-каждом шагу.
Обведя глазами коридор за моей спиной, он вдруг говорит:
— Может, я тебе просто рот заткну?
Отличный компромисс…
— Как грубо, Дубцов, — отворачиваюсь.
Резко подняв руку, он накрывает ею мой затылок и, сгорбившись, разбивает последние сантиметры между нашими лицами. Припечатывает мои губы своими, и от неожиданности сталкиваемся зубами.
Хватаюсь пальцами за футболку на его груди, вставая на цыпочки.
Жесткой хваткой Кир сжимает мою талию второй рукой, вжимая мое тело в себя и раскрывая мои губы горячим языком.
По позвоночнику проносятся мурашки.
Руки веревками обвивают его шею.
Пускаю его внутрь, с дрожью ощущая каждый кусочек его твердой груди и бедер.
Жадно целуемся, пока хватает дыхания и пока где-то позади него не хлопает дверь.
Роняю голову на его грудь, делая шумный рваный вдох.
Чувствую, как сильно и ритмично стучит в его груди сердце. Он теплый и до невозможности настоящий. Кладет на мою макушку подбородок, хрипловато замечая:
— У тебя новая комплектация? Бешеная ведьма?
Мое напряжение сдувается. Уходит, как воздух из воздушного шарика.
Что за чертовы пляски?
Всхлипнув, вдыхаю запах его футболки и шепчу:
— Называй, как хочешь.
— С детенышем нашим что? — спрашивает жестковато.
Прикусываю горящую от его поцелуя губу. Выбор слов заставляет трепетать сердце. Вокруг него собирается тепло, от которого к горлу опять подкатывает ком.
— Угроза… выкидыша… — произношу вязкие слова. — К врачу надо. На пятый этаж.
Выдохнув, Кир разжимает руки.
Вяло отстраняюсь и заглядываю в его лицо.
— Дерьмо, — резюмирует, глядя на меня.
Мы оба не понимаем, что и как делать, но его спокойствие действует на меня магически.
— Не ругайся, — прошу, изображая серьезность. — Он ведь слышит…
— А что, у него уже уши есть?
Во всей этой ситуации нет ничего смешного, но я смеюсь.
— Нет у него ушей!
— Тогда, в чем проблема?
— Пошли, — рычу, таща Дубцова к лифтам, схватив за рукав куртки.
Из-под него торчит кусок какого-то бандажа, который я заметила еще в машине.
Что за невезение?
На нас кто-то наложил заклятие?
Оставив Кира в коридоре вместе со своими вещами, захожу в кабинет гинеколога. К моему удивлению, это пожилой мужчина с живыми и веселыми глазами, и все время, пока длится осмотр, я сгораю от неловкости. Кроме Дубцова голой ниже и выше пояса меня не то что другой мужчина, а вообще никто не видел. И не трогал тоже. Он мой первый во всех смыслах. До него я даже ни с кем не целовалась, а после него ни с кем другим и не хочу. Мне ста лет не хватит, чтобы им насытиться!
— Хорошего мало, — вздыхает врач, стягивая с рук одноразовые перчатки.
Пока одеваюсь, замечаю, что за окном начало темнеть.
Усевшись за стол, врач изучает результаты моего УЗИ, после чего сообщает:
— Придется вам у нас погостить… Анна Николаевна. А когда отдохнете, быстренько искать себе постоянного врача.
Киваю, понятия не имея, какие вопросы должна ему задавать.
После того, как я увидела на белье кровь, уже ничто не может напугать меня больше в этот день. Даже то, что мне предстоит ужасно непростой разговор с дедом. Разговор, которого я избегала все эти дни, и который изменит нашу с ним жизнь до неузнаваемости.
— Спасибо… — бормочу, забирая из рук мужчины направление на госпитализацию.
Глава 35
Аня
Перевернувшись на бок, шарю рукой по тумбочке в поисках своего телефона. Щурюсь и стряхиваю с себя вязкий сон, ориентируясь на писк и вибрацию своего гаджета. Он лежит на ноутбуке и пляшет, прогоняя сон.
На часах двенадцать дня, но я будто вареная. Наверное это из-за капельниц, от которых у меня на руках маленькие синяки. Помимо них в меня горстями засыпают таблетки, и я хочу только одного — чтобы все это помогло и меня отпустили домой.
Я здесь уже три дня. Завтра суббота, но ни о каких выходных дома я уже не мечтаю.
Быстро отключив звук, смотрю на противоположную кровать. Отвернувшись к стене, моя соседка кажется спит, но может быть и нет. В палате нас двое. У нас собственный душ и туалет. Есть холодильник, телевизор и даже кондиционер, но меня это не спасает. Я ужасно хочу отсюда выбраться. Я будто выпала из жизни, и не знаю, что творится там, за пределами этой клиники. Хотя гостей у меня хватает, особенно по вечерам.
Моя соседка… она постоянно плачет. Она появилась вчера утром, и у нее выкидыш. Ее “почистили”. Она ни с кем не разговаривает, я даже имени ее не знаю. Глядя на нее, я сама представляю всякие ужасы, приходя то в тревогу, то в щемящую радость от того, что с моим малышом все впорядке. Если нужно, я хоть месяц просижу в этой палате!
Заглянув в телефон, читаю входящее сообщение:
“Голодная?”
“Да”, — печатаю в ответ.
Я проспала завтрак, а когда проснулась, овсяная каша была на вкус, как резина. Вчера дед принес фрукты и колбасу. Он так суетился, презентуя свои покупки, что я не смогла сказать ему о том, что колбаса больше не входит в мой рацион.
Меня мутит от запаха. Меня от многих запахов мутит.
Он переживает и стал… будто каким-то потерянным. Я не получила от него ни одного упрека. Только тихое “вот так дела…”. Я попросила Карину привезти мне вещи еще в тот день, когда попала в больницу. Потому что не могла доверить сбор своих вещей ни деду, ни, тем более, Кириллу. Еще я боялась сводить их вместе в одном доме без собственного участия в этом… этом разговоре.
Кажется, сейчас мы все немного потерянные, но полученное только что СМС вызывает прилив чертового счастья.
“Тогда спускайся”, — пишет Кир.
Сбросив с кровати ноги, просовываю их в тапки. У зеркала взбиваю пальцами волосы, которые после душа и сушки без фена выглядят, как после завивки. Они пушатся и закручиваются, чего с ними не бывало до того момента, пока я не обрезала их под каре полтора месяца назад. Скрутив футболку в узел на талии над высоким поясом лосин, набрасываю на плечи вязаную кофту и вылетаю из палаты.
Ко мне каждый день заглядывает Карина или Алена. Вчера они приходили вместе. Но только появление Дубцова вызывает приступы нетерпения и вязкой потребности поскорее оказаться в его руках.
Войдя в лифт, тычу на первый этаж.
В коридоре на первом полно людей. Они перемещаются и толпятся возле кабинетов.
— Извините… — бормочу, обходя женщину с ребенком на руках.