Облизнув губы, хриплю:
— Мне с тобой ничего не страшно.
— Зря… знаешь что я с тобой через месяц сделаю?
— Расскажи… — пищу я.
Он тормозит пару секунд, возможно потому что мы оба не ожидали от меня подобного запроса!
Играть с ним в гляделки самое неблагодарное занятие на свете. Мне кажется, что даже в компании Английской Королевы он бы не опустил глаз, но сейчас мы не выясняем, кто из нас упрямее. Сейчас я безумно дико хочу доставить ему удовольствие, и эта игра… она ужасно интригующая.
— Дай подумать… — кривит губы в нагловатой улыбке.
Выпрямившись, не отпускает мой взгляд и стряхивает со своих плеч тяжелый пуховик. Бросив его на табурет-банкетку, снимает с меня дубленку и отправляет следом за своей верхней одеждой, а когда возвращается назад, снова соединяет свои бедра с моими ягодицами, только на этот раз помогает себе руками.
Спиной вжимаюсь в его грудь, чувствуя, как в мое мягкое место упирается его тяжелый пах. Его руки становятся повсюду. Оглаживают мои бедра, живот. Глядя на меня через зеркало, он наблюдает за тем, как ладони скользят по тонкому платью вверх и накрываю мою грудь. В его ладонях она теперь не до конца помещается, но когда он сжимает ее через платье я теряю эту мысль, как и все остальные.
Издаю тихий стон, резко упираюсь ладонями в комод.
Игнорируя бандаж, Кир сжимает пальцы на больной руке с той же силой, что и на здоровой. Мнет мою грудь в то время, как в его штанах все твердое и горячее.
— Я подойду к тебе сзади… — сопровождает свои действия словами. — И сделаю вот так…
С учащенным дыханием ловлю каждое его слово. Дубцов трется о меня. О каждый доступны участок моего тела. Трется о него своим большим твердым телом, будто я делюсь с ним энергией, но у меня ощущение, будто я сама беру у него энергию. Тогда выходит, что это взаимно!
— Потом сниму с тебя лифчик и обведу языком соски…
— Кир… — сглатываю.
— Мне нравится это платье…
— Ладно…
— Хочу тебя в нем. С тех пор, как увидел, мысленно трахаю тебя в этом платье.
— Что… все пять часов? — лепечу.
— Все пять.
Мои глаза собираются закатиться от удовольствия, когда горячий рот всасывает кожу у меня на шее.
Пошатываюсь, рискуя свалиться с каблуков. Окружающие меня руки напрягаются на один процент, чтобы не дать мне стечь на пол.
Опустив вниз руку, он тянет вверх узкий подол моего платья, и через секунду оно оказывается задранным до талии. Голых ягодиц касается прохладный воздух, а Кир смотрит вниз и чертыхается:
— Ты, блин, издеваешься?
— Нравится? —улыбаюсь от уха до уха, наблюдая за его лицом в зеркале.
Продолжая глядеть вниз на мои ноги в черных чулках и попу в крошечные кружевных трусах, выдыхает:
— Твою… мать…
Откинув назад голову, я смеюсь.
Ягодицу обжигает легкий шлепок.
— Ай… — со стоном подаюсь вперед.
Улыбка стекает с лица, когда ладонь Кирилла накрывает меня между ног. Горячая и уверенная.
— Блин… — хрипит, утыкаясь носом в мою макушку. — Ладно. Нафиг…
Вскинув голову, опаляет мое лицо взглядом, который обжигает нервные окончания и заставляет их искриться. Подцепив пальцем трусики, резко стягивает их вниз до самых колен.
— Что ты делаешь. Мне нельзя, Кир…
— Замри, — шикает.
Опустив глаза, начинает возиться со своими джинсами, и через секунду моего бедра касается горячая, чертовски живая и самовольная часть его тела. Кусаю губы, снова встречая в зеркале его взгляд и задерживаю дыхание, когда раскаленная твердая штуковина проталкивается между моих бедер, задевая самые чувствительные части моего тела.
— Блин… — шепчу, впиваясь пальцами в деревянную поверхность комода.
Сжав ладонями мою талию, хрипло велит:
— Ноги сведи.
Соединив бедра, зажимаю его член между ними, чувствуя, что из глаз вот вот посыпятся искры, потому что чувствую его безумно остро.
— Сильнее, — еще один хриплый приказ.
Испарина на моей шее следствие подскочившего пульса.
Ягодицами чувствую мягкие волоски у Дубцова в паху, который прижимается к ним вплотную. Еще сильнее сжимаю бедра, и Кир начинает двигаться. Скользить, в тесном плену, который создали для него мои ноги и то, что между ними.
— Ммм… — его глухие стоны заполняют мои уши. — Ммм…
Выражение его лица становится немного диким, таким горячим. Дыхание рядом с моим ухом резкое. Его движения резкие. Даже грубые. Ему вдруг становится мало, и тогда вокруг моей груди и талии смыкаются его руки. Губы впиваются в шею, а бедра таранят мои в погоне за удовольствием, которое я так хочу ему дать.
Понимаю, что он близко, когда Кир перестает контролировать себя почти полностью. Его лицо искажает гримаса. Он прячет его между моим плечом и шеей, а потом резко отстраняется и верхнюю часть моей ягодицы обжигают горячие капки.
Через зеркало жадно поглощаю каждую его реакцию. То, как по его большому телу проходит дрожь. Как приоткрываются губы и на щеках возникают красные пятна, пока, зажмурив глаза, он выплескивает на мою кожу свой оргазм.
Нос наполняют знакомые запахи, а в ушах звуки шального дыхания.
Привалившись ко мне сзади, опускает лицо и упирается лбом в мое плечо, хрипло предупредив:
— Это еще не все…
Прыснув веселым смехом, перевожу дыхание.
К тому моменту, как мы из душа перемещаемся в постель, я чувствую себя уставшей и разнеженной.
Забравшись под одеяло, просто лежим в темноте, глядя на то, как за окном моей комнаты пляшет голая березовая ветка. Кир чертит пальцами круги у меня на плече, а я черчу крестики на его груди, пристроив голову там же.
Когда его губы касаются моего лба, жмурюсь.
Я понятия не имею, что ждет нас впереди, но я сказала правду. Рядом с ним мне ничего не страшно. Я просто боюсь представить, как смогла бы без него жить.
— Когда мы узнаем его пол? — тихо спрашивает Кирилл
— Примерно через два месяца.
— Не скоро, — констатирует.
— Кого… кхм… кого ты хочешь? — приподняв голову, заглядываю в его лицо.
Прикрыв глаза, еле заметно улыбается и отвечает:
— Гёрлу.
По моим губам растекается улыбка.
Снова укладываю голову ему на грудь и сообщаю:
— Хм… Ну, а я хочу мальчика.
— Проблема, — хмыкает Дубцов.
Глава 54
Кирилл
Каблуки сапог матери отбивают барабанную дробь по расчищенному от снега асфальту.
Для марта аномально мало снега. Он растаял примерно неделю назад и с тех пор зима закончилась.
Погода мало меня волнует. Мы оба молчим. Мы обсудили все еще четыре дня назад, но, когда добираемся до входа в забронированную мной нотариальную контору, мать дергает за локоть и заставляет остановиться.
Развернувшись, смотрю в ее лицо. Губы поджаты, подбородок вздернут.
С крыши капает, аккомпанемент что надо.
— Я хочу, чтобы ты запомнил, — произносит с достоинством. — Я люблю тебя, и я сделаю для тебя что угодно.
Что угодно.
Втянув в себя воздух, смотрю в серое утреннее небо.
— Спасибо, — произношу, чуть растянув в дохлой улыбке губы.
— Тебе нужен хороший юрист… — говорит на своем любимом профессиональном.
— У меня есть юрист.
— Кто? Как его фамилия.
Вздохнув, говорю:
— Это коммерческая тайна.
— Вот значит как, — бросает с горечью. — Значит, вам с ней советчики не нужны? — имеет ввиду бабулю.
— Нет, извини, — отвечаю честно.
То, как она умеет мне помогать я усвоил раз и навсегда.
Я оценил.
Такое сложно забыть или понять, ни того, ни другого я и не сделал.
Кажется, именно так наши отношения в дальнейшем и будут выглядеть. Она знает, что всегда может на меня рассчитывать, но пустить ее в свою жизнь я смогу только в качестве гостьи.
Та помощь, которую она оказывает мне сейчас… черт… она мне ее задолжала. Задолжала настолько сильно, что когда я пришел к ней с просьбой, просто не принял бы отказа. Она это поняла. Но все равно боится.
Я вижу ее страх. Она резко двигается и нарисованная на ее правом веке стрелка выглядит слегка кривой.
— Кирилл… — зовет хрипловато. — Господи… может не надо? Остановись…
Сжимаю зубы и проговариваю:
— У меня нет выбора.
— Он растопчет. И тебя, и меня.
— Ни хера он не сделает, — повторяю то, что сказал ей по меньшей мере раз десять.
— Не будь таким беспечным! — трясет головой. — Не будь! Ты молодой, иногда сильно беспечный…
Беспечный?!
— Я все обдумал, — торможу этот поток. — Иначе не просил бы.
Прикрыв лицо рукой, снова трясет головой.
Я преодолел свои страхи, а вот она… она нет. Тут я ей не помощник. Она либо со мной, либо нет. И она, твою мать, мне задолжала. Годами взращивала во мне уважение к тому, кто его нихера не стоит! Взращивала в себе и во мне. Лепила, блять, по своему образу и подобию. Забив на все, даже на то, что я ее мужа до блевотины ненавидел.
Мой собственной семье двадцать четыре дня. И я от нее завишу. Но только не материально. Нет, твою мать. Эта зависимость гораздо крепче. Она у меня под кожей. В каждой клетке. Именно поэтому я здесь, а не в консервной банке. Ради себя и… ради них.
На стоянку за ее спиной заезжает “порш” Стаса. Через минуту он выходит из машины и галантно открывает заднюю пассажирскую дверь, помогая выбраться из машины бабушке. Сколько ее помню, она всегда ездила сзади. Эта привычка, ведь всю сознательную часть своей жизни она каталась с шофером.
— Доброе утречко, — остановившись рядом с нами, брат ежится от холода и топчет грязный асфальт кипельно белыми кроссовками.
— Здравствуй, Стас, — мать встряхивает свою сумку, делая глубокий вдох.
Поправив ладонью прическу, смотрит на бабулю и бормочет:
— Доброе утро.
— Здравствуй, Надя, — кивает та. — Ну что, все в сборе. Пора?
Придержав дверь для нее и матери, пропускаю их вперед.
В кабинете нотариуса душно, как в аду. Окно наглухо закрыто решеткой и не открывается. На щеках матери проступают красные пятна, бабушка сосредоточенно перелистывает страницы разложенных перед нами документов. Не парится только Стас, демонстративно глядя в потолок.