— Надо выблосить… — лепечет нечленораздельно, зажав мусор в маленьком кулаке.
Ага. Я в курсе.
— Блин… — зажимаю трубку мобильного между плечом и ухом. — Антон… перезвоню…
— Жду, — отзывается мой юрист, и я сбрасываю вызов.
— Давай, я выброшу, — пальцами прошу отдать мне этот грязный, непонятно кем здесь оставленный пластик.
Доверчиво хлопая карими глазами, отдает мне стакан и обтирает ладошку о край своих летних шорт. Забрав у него мусор, осматриваюсь, борясь с желанием тупо забросить эту хреновину в кусты.
— Ладно, пошли, — встаю, протягивая ему руку.
Его крошечная ладонь тонет в моей.
Он такой маленький, что меня иногда просто плющит от нежности. Он сильно похож на меня в детстве, и это впечатляет.
Не тороплюсь, следя за тем чтобы у него ноги не запутались, потому что тротуар имеет наклон.
— Вон мусолка, — тычет пальцем в пространство.
— Вижу… — бросаю в урну злосчастный стакан и предупреждаю. — Больше ничего не поднимай.
— Мусол нужно поднимать… — шум проносящихся по улице машин глушит его лепет, но я все равно улавливаю основную мысль. — За планетой нужно ухаживать… и мусол выкидывать. Наш голот станет красивым…
— Угу… правильно… — бормочу, подводя его к дверям цветочного магазина.
Я даже не уверен в том, кто вложил в его голову эту концепцию. Вариантов много. Начиная от его матери, заканчивая его прадедом и прабабкой. Есть еще крестная, Алёна Баркова. На его крестного это мало похоже, Стас вряд ли увлекается экологией.
Открыв дверь, пропускаю сына вперед.
На нем красная бейсболка с логотипом завода “Пегас”. Анька сделала для него на заказ, и я оценил этот стеб.
В цветочном воздух сильно охлажден кондиционерами. Сняв солнечные очки, кладу их в нагрудный карман “гавайской” рубашки и прошу сотрудника за кассой принести мой заказ.
Данила крутится рядом. Обхватив руками мое бедро, повисает на нем.
Четыре года назад, когда он родился, был размером с мой бицепс. Еще до его рождения, примерно тогда, когда Анин живот стал гигантским, я понимал, что наш пацан не может быть больше трех с половиной-четырех килограмм, но блять… истинное положение дел меня потрясло. В первую неделю я боялся брать его на руки. Он постоянно орал, и мы с Анькой не знали, с какой стороны к нему подступиться.
Чумовое было время. Благо рядом была бабуля.
— Кирилл?
Обернувшись, вижу перед собой знакомые женские черты. Мне требуется пара секунд, чтобы синхронизировать мозг и зрение.
— Привет, — отвечаю Тане с легкой улыбкой.
Я немного затормозил, потому что она сменила цвет волос на какой-то неопределенный, но довольно стильный. На ней однотонный сарафан на тонких бретельках и босоножки на каблуке.
Не знаю насчет собственной узнаваемости, но я прибавил килограмм пять мышечной массы, которая сдуется, как только перестану тягать “железо” в спортзале.
— Ого… — смотрит в мое лицо. — Сколько лет…
Ее глаза блуждают по моему телу, падают на мою правую руку, опускаются вниз на моего сына. Задерживаются там, пока вежливо интересуюсь:
— Как дела?
Не помню, когда видел ее в последний раз, не считая сегодняшнего. Кажется, это было несколько лет назад. Сколько точно сказать не могу. Четыре? Пять?
— У меня все хорошо. Перебралась в столицу, работаю в пиар-агентстве, — склонив набок голову, снова смотрит мне в глаза. — Как ты?
Ее взгляд полон кокетства. Настолько знакомая формула флирта и интереса, что меня мысленно забрасывает назад. В те дни, когда я по тупости мог допустить нечто подобное “случайному” поцелую с девушкой. В двадцать семь допустить нечто подобное я мог бы только находясь без сознания. Только этим я бы мог объяснить себе и своей жене подобное происшествие, но уверен, она бы его не приняла. В двадцать семь даже на секунду допустить такой сценарий для меня дико.
Во мне почти два метра роста и сто двадцать килограмм веса, но я бы очень сильно струхнул, если бы моя жена вдруг узнала, что я случайно напоролся на язык какой-то посторонней женщины.
— В порядке, — отзываюсь и опускаю глаза.
Плюхнувшись задницей на плиточный пол, Данила что-то бубнит себе под нос. Перевернутая козырьком назад бейсболка скрывает темную шевелюру на его макушке.
— Какой он хорошенький, — тихо замечает Таня. — На тебя похож…
— Спасибо.
— Не хочешь… встретиться как-нибудь… выпить кофе?
Подняв на нее глаза, дергаю губы с быстрой улыбке.
Смотрит на меня исподлобья, обводя губы кончиком языка.
Мы расстались не очень хорошо. Из того, что я помню, я попросил ее больше не появляться в зоне моей локации, и сделал это в довольно ультимативной форме. Она и не появлялась. Возможно из-за того, что вняла моим словам, возможно из-за гордости. В любом случае, результат меня устроил.
Отвечая на ее вопрос, решаю исключить любое недопонимание.
— Извини, — говорю. — Мне это не интересно.
Ее щеки краснеют, но через секунду она берет себя в руки и вскидывает подбородок.
— Была рада тебя увидеть, — перебрасывает лежащий на своем локте букет из одной руки в другую.
— Взаимно, — киваю ей.
— Ну, пока. Счастливо, — развернувшись, идет к выходу.
Посмотрев на сына, вижу, как его голова выкручивается вслед за ней.
— Старовата для тебя, — говорю ему с усмешкой.
— У меня есть глузовик, как у Васи, — начинает он делиться соображениями. — Но у него фары красные, а у моего зеленые…
Иногда я поражаюсь тому, в каком лихом беспорядке находят его мысли. Как правило, он вываливает на собеседника столько информации, что фильтровать инфу получается не у всех.
Мой летний полевой букет выносят через минуту. В нем ромашки разных цветом и еще куча неизвестных мне элементов.
Подняв сына за шиворот, веду его к выходу.
Пока веду машину, он продолжает болтать в своем кресле на заднем сиденьи машины. Набрав Антона, своего юриста, возобновляю прерванный десять минут назад разговор.
В первый год “работы” на “Пегасе” я ошибочно полагал, что управлять бизнесом можно только крутясь в нем двадцать четыре часа в сутки, но, когда от такого графика меня начало в прямом смысле коротить, понял, что этот подход неверный.
То, что я усвоил в тот первый год — основа нормальной работы бизнеса в правильном распределении обязанностей.
Сейчас “Пегас” работает как часы, и эта отлаженная работа требует моего присутствия не больше двух-трех дней в неделю.
Три года назад я был на конференции в США и изучал методики оптимизации производственных процессов. Недельный курс в крупном университете, с которого я вышел прокачанным на двести процентов.
Я летал один, потому что Даниле не было еще и года. Теперь я дико об этом жалею. Я бы хотел, чтобы они полетели в ту поездку со мной, потому что я задержался там на два месяца. Навестил пару друзей, прокатился по стране на машине. Аня не возражала, но я все равно чувствую себя мудаком. Именно поэтому вылетел домой на три недели раньше.
Оставлять ее одну, в то время, как сам нахожусь на другом континенте, было для меня все равно, что пилить себе палец. Плюс ко всему я хотел, чтобы она увидела своими глазами все, что видел я, ведь это была моя первая поездка в Штаты.
Когда вернулся, я просто трахал ее четыре дня подряд. Везде, где мог до нее дотянуться. В постели, в душе, на кухне, даже во дворе нашего дома. Удивлен, что она не залетела во второй раз, хотя я старался быть очень аккуратным.
— Я хочу спеть песенку… — ковыряя свою игрушку, сообщает сын.
— Валяй, — сворачиваю с трассы и съезжаю на укатанную в отличный асфальт дорогу.
Через пять минут пути по обе стороны от дороги начинают появляться первые коттеджи. До своего дома я добираюсь еще через десять минут.
Загнав в ворота машину, достаю сына из кресла, подхватив подмышками, и ставлю его на ноги. Сам он из моей машины не выберется, она слишком высокая для него.
У нас есть няня, но у меня отпуск, так что, сняв рубашку и оставшись в одних шортах, я валяюсь на диване и смотрю хоккей.
Данила разносит нашу гостиную.
Сначала строит шалаш из подушек, потом потрошит ящик для кастрюль на кухне, которая совмещена с гостиной.
Отключаю кондиционер, боясь, что его продует.
Бардак вокруг меня множится, как снежный ком.
Когда солнце начинает клониться к закату, мой пацан залезает на диван и хнычет:
— Когда мама придет?
Перевернув руку, смотрю на часы.
Я нафиг без понятия, когда она придет. На часах половина девятого вечера.
Мы успели приготовить на гриле бургеры и съесть их.
И ему уже пора спать.
— Утром, — округляю для него информацию.
— А где она? — капризничает он.
— Пьет, — отвечаю честно.
— Воду? — уточняет.
— Ага, — не вдаюсь в подробности.
Протянув руку, обхватываю крошечную лодыжку и тяну его к себе. Под звонкие писки пересчитываю ему парочку ребер, и он заряжает мне пяткой в плечо. Понимаю, что игры пора сворачивать, и делаю попытку готовится ко сну. Она безуспешная.
Я знаю, что когда дело касается воспитания сына, у вибратора яйца больше, чем у меня.
Я с трудом на него ору, и только в крайних случаях. Может поэтому на мой ор он реагирует мгновенно. И когда я чуть повышаю голос, веля ему закругляться, он понуро выпускает из рук свою игрушку и послушно идет в свою комнату.
Присев на пол рядом с его кроватью, кладу локти на согнутые колени, пока Данила тихо сопит в полумраке.
— Папочка… — лепечет.
— Да? — поправляю ему одеяло.
— Я хосю блатика…
— Может лучше игровую приставку? — бормочу, протирая лицо ладонями.
— У-у… — затихает.
Честно говоря, этим вопросом нас с Аней уже заеб*ли.
Даже мать, которая контактирует с моей семьёй через особую дистанцию, пару дней назад задала мне подобный вопрос. Она видится с внуком по предварительному предупреждению. В целом, она получает его всегда, когда хочет, если это не противоречит нашим собственным планом, но с моей женой они не общаются. Я не уверен, что моя мать вообще осознала свои поступки. Не уверен, что когда-нибудь осознает. В ее голове запрятана собственная логика, и она непрошибаемая. Если бы я попытался объяснить ей свои ценности, это было бы