- А зачем ей уходить? Не чужая она тут, своя.
- Ну что ж… - вздохнул Аким Филиппович и шлепнул на колени свои красные крупные руки. - Пусть по-вашему. Оно, пожалуй, и лучше. Садись, дочка, коли так.
Всю ночь и день готовился Иван к этому разговору, а вот подошло время, и он не знал, с чего начать. Нет первой фразы. Дальше все кажется ясным, а вот первой фразы не может найти. А пауза с каждым мигом становится рискованней и неприятней, похожей на пружину часов, которую заводят, заводят, уже довели до предела, и она вот-вот лопнет.
Неловкость эту чувствовали все, и прежде всего Аким Филиппович. "Ведь я отец, мне и начинать", - решил наконец он и сказал, снова хлопнув ладонями по коленям:
- Ну что ж, хлопцы, знакомиться будем, что ли? Гляжу на вас и ничего не понимаю: кто вы такие есть? У немцев служите или как?
- А вы как считаете? - сверкнул веселыми, но далеко не добродушными глазами Емельян, делая ударение на "вы".
- Да я-то уж прикинул и так и этак, - начал Аким Филиппович, глядя открыто на сына. - И выходит по моим подсчетам, что одежке вашей я не верю. Не лежит она на вас. Не к лицу, да и не по фигуре. Как говорится, с чужого плеча.
- А разве заметно? - спросил Иван. Он понял слова отца в прямом смысле. Его настораживало то, что отец не хотел говорить при Жене.
- Для постороннего, может, и нет, - степенно ответил Аким Филиппович и хотел было добавить: "А я ведь все-таки отец", но сын перебил его жесткой репликой:
- А начальник полиции все насквозь видит.
Аким Филиппович горько поморщился и вздохнул сокрушенно. Слова сына хлестали больно и обидно.
- Ты не ошибся, что не поверил одежке, - продолжал Иван невозмутимо и с ходу расстегнул китель. - Там есть другая, советская, наша. А кому ты служишь?
- Родине, сынок, - тихо и проникновенно ответил Аким Филиппович, спокойно и мягко выдержав прямой и резкий взгляд сына. Повторил: - Родине.
- Какой? - это спросил Емельян как бы невзначай, походя, задумчиво глядя в окно.
- Родина у человека одна: в беде и в радости - всегда одна, - ответил, не повышая голоса, Аким Филиппович. - Только у бродяг безродных да предателей нет Родины. А честным людям без нее нельзя, как без матери.
- А в фашистской полиции могут служить честные люди? - спросил Иван с прежней непримиримостью.
- Могут, сынок, - мягко ответил отец. - Не часто такое случается, но бывает всякое в жизни.
- Не понимаю. - Иван беспокойно заходил по комнате.
- А ты пойми. - Аким Филиппович поднял голову и выпрямился. Теперь он показался широким в плечах, коренастым и крепким. - О людях судят не по одежке. Не каждый и не всегда может вот так распахнуть чужой китель и показать советские петлицы. Душу так не распахнешь, в нее надо уметь заглянуть.
Не глядя на отца, Иван спросил уже другим, потеплевшим голосом, в котором прозвучали мирные нотки раздумий и, скорее, не вопрос, а утверждение:
- Ты это о себе говоришь?
- И о ней тоже, - Аким Филиппович кивнул на дочь.
- Насколько нам известно, она в полиции не служит? - Иван остановился среди комнаты, резко и вопросительно посмотрел на сестру, которая сидела молча на круглом чурбане, почему-то оказавшемся в комнате.
- Она работает в городской управе, - сообщил отец.
- Вот как? Тоже, значит, у немцев? - Иван опять недобро ухмыльнулся.
- Против немцев, - сказала Женя и быстро перевела взгляд с брата на Емельяна.
- Ну ладно, не будем играть в прятки и устраивать друг другу допросы. - Аким Филиппович грузно поднялся, подошел вплотную к сыну, положил ему руку на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал негромко, но выразительно: - Партия меня поставила на этот пост. Райком направил. Понятно?.. Не должен был я вам этого говорить. Да видите, как все получилось. Но я вам верю и знаю - нигде, никогда и никому об этом. Даже близкому другу. И не смерть страшна: под ее косой теперь миллионы ходят. Дело большое может погибнуть. Люди вы военные - должны понимать.
Иван взял обеими руками руку отца, сжал ее крепко. Глаза вспыхнули и заискрились, сдавленный голос перешел на полушепот:
- Спасибо, папа… Ты меня извини…
- За что извинять?.. Время такое. Теперь люди настоящую проверку проходят. Можно сказать, доподлинное испытание на верность Родине. Потребовались не слова, а дела. И тут всякое дерьмо показало себя в своем виде. Предатели, палачи, просто негодяи повылазили на свет божий… Ну да ладно, хлопцы. Мы свои карты выложили. А у вас какие планы? Догадываюсь - в окружение попали. Много тут вашего брата горемычного шло. Это нам известно. Можете не рассказывать.
- План у нас один, Аким Филиппович, - заговорил Емельян. - В партизаны… Будем бить гада, истреблять…
- Что ж, хороший план, правильный, - одобрительно и с облегчением вздохнул Аким Филиппович. - Партизанам нужны военные командиры. Устрою вас, хлопцы.
- Мы уже устроены, Аким Филиппович, спасибо, - сказал Емельян.
- Вот как! Когда ж успели? Значит, у Владимира Алексеевича?
- Это кто такой? - спросил Иван.
- Командир отряда. Или не у него?
- Нет, мы в соседнем районе.
- Вот оно что. А может, все-таки к нашим перейдете, в свой район? Как говорят, дома и углы помогают. Местность знакомая.
- И мы знакомые. А это, пожалуй, минус, - заметил Емельян. - А там нас никто не знает.
- И то правда, - согласился Аким Филиппович.
Очень о многом нужно было поговорить. Но все понимали, что им нельзя задерживаться, поэтому старались говорить лишь о самом главном, и нередко говорили невпопад.
- Как будете обратно добираться? Далеко вам? - поинтересовался Аким Филиппович.
- Далековато, - ответил Иван. - А ты не собираешься ли нас подбросить?
- Собираюсь. Вот что, хлопцы… - Аким Филиппович задумался. - Ликвидните-ка вы мою машину. А я доложу коменданту: так, мол, и так, ваши офицеры отобрали. Свидетели - шофер и полицай.
Поскольку всем в машине не вместиться, решили, что шофер и полицейский пойдут пешком, а "господина начальника полиции" и его дочь "господа офицеры" довезут до города. Решение было вполне логичным и никаких подозрений у шофера и полицейского не вызвало. Иван сел за руль, рядом с ним отец, Женя, Емельян и Федин сзади. Солнце уже коснулось верхушек старых берез вдоль тракта, когда они, сопровождаемые ненавистными и настороженными взглядами попрятавшихся односельчан, покидали Микитовичи. Машина была старенькая, изрядно потрепанная. Раньше на ней ездил секретарь райкома партии; как все машины этой марки, она отличалась выносливостью.
Ехать в районный центр, где размещалась немецкая военная комендатура, было рискованно. Иван предложил высадить отца и Женю на окраине, а самим затем повернуть обратно на шоссейную магистраль Ленинград - Киев и двигаться на север в район действий партизанского отряда Захара Семеновича Егорова. Но Аким Филиппович нашел и это предложение неразумным.
- Высадите нас у дуба и поворачивайте на шоссе, - сказал он сыну, сурово уставившемуся в ветровое стекло.
- А вам не опасно будет в сумерках до города добираться? - не поворачивая головы, глухо спросил Иван.
- Доберемся. Мы при оружии, - ответила Женя.
- И ты вооружена? - удивился Емельян.
Вопрос его прозвучал слишком возбужденно. Он чувствовал рядом с собой Женю, и ее невольное прикосновение обжигало и пьянило его.
- А как ты думал! - ответила она и сделала плавное, несмелое движение, точно хотела извлечь из сумочки маленький кольт, и от этого ее движения по телу Емельяна побежали приятные токи. Он предложил вполне серьезно:
- Тогда поедем с нами. Будешь партизанить. В разведку возьму тебя. Идея!.. Аким Филиппович! А что, если мы реквизируем вместе с машиной и вашу дочь? Оккупанты - кто посмеет нам перечить?! Как, Аким Филиппович?
Титов-старший молчал. Он думал над предложением Глебова. Мысль отправить дочь в партизанский отряд и раньше возникала у Титова: все-таки там легче и безопасней, чем работать в подполье. Но уход дочери начальника полиции в партизанский отряд не мог пройти мимо гестапо. И тогда судьба Акима Филипповича была бы сразу решена. Нет, этого делать никак нельзя было: неоправданный и нелепый риск. Другое дело - предложение Емельяна: красавицу дочь начальника полиции силой увозят в неизвестном направлении немецкие офицеры. В гестапо на это посмотрят сквозь пальцы: увезли - туда ей и дорога. Дальше - действовать Женя будет среди партизан не своего района, где ее могут узнать земляки, а в соседнем районе, где ее не знают. В конце концов там она может под другой фамилией действовать. Притом вместе братом и Емельяном. Акиму Филипповичу было над чем задуматься: такой случай вряд ли представится в другой раз.
- Ну как, Женя?.. - Емельян ласково толкнул локтем девушку и посмотрел ей в глаза, умоляя соглашаться.
Она молча, в раздумье покачала головой и, выждав паузу, сказала:
- Не могу папу оставить. Ему без меня будет тяжело.
"Правильно", - подумал Глебов и ничего не ответил на слова Жени.
- Попозже она к вам приедет, - отозвался Аким Филиппович. - Вы ей адрес оставьте.
Емельян рассказал Жене, как их разыскать: ему очень хотелось воевать вместе с ней в одном партизанском отряде.
Аким Филиппович не мог сейчас отпустить Женю: она действительно была ему позарез нужна: в ближайшие недели, может быть, и месяцы, нужна как один из главных помощников. До сего дня он не посвящал дочь в глубокую тайну своей подпольной деятельности - он просто давал ей отдельные поручения, всякий раз при этом советуя действовать осторожно и держать язык за зубами. Женя скорее догадывалась, знала о подлинной роли отца. А совсем недавно, накануне отъезда в Микитовичи, Аким Филиппович тайно встречался с начальником разведки партизан и был предупрежден о готовящейся крупной операции отряда против немцев и о том, какое участие должен принять в этой операции он как начальник полиции. Партизаны крупными силами должны напасть на районный центр, разгромить немецкую военную комендатуру, взорвать шоссейный мост через реку, связывающий город с магистралью Ленинград - Киев, поджечь бензосклады и захватить приготовленное для отправки в Германию продовольствие, в котором так нуждалась лесная армия. Все это намечалось совершить в одну ночь. Ночи удлинялись, лето катилось к концу. Аким Филиппович должен был именно в ночь большой операции увести основные силы полиции