Три стола занимали почти все помещение комнаты, выходившей окнами на улицу. Каждый вечер к столам подвигали стулья разных эпох и стилей, и начиналась игра в карты. Иногда был занят лишь один стол, а бывало и все три.
В глубине комнаты находилась дверь, обитая каким-то черным материалом — или он казался черным через стекло, — которая вела в другую часть здания, а в принципе должна бы вести и на лестницу второго этажа. Никто из соседей не был в этом уверен. Они лишь знали, что иногда в мансардном окне второго этажа горел свет. Еще они знали, что как бы это заведение ни выглядело для постороннего прохожего — как частный клуб для карточной игры или нечто в этом роде — никто из игроков даже отдаленно не был похож на Винни Бига. Поэтому, очевидно, в глубине дома была еще одна комната для Дона Винченцо.
И она действительно была. Гарри Клэмену показалось в ней душно в эту теплую мартовскую субботу, но ничего не поделаешь, только здесь они с Винни могли поговорить в полной безопасности. Гарри взглянул на часы. Он проторчал уже здесь битый час, на ветровое стекло машины, как пить дать, полицейский прилепил зеленый штрафной талон. Мало хорошего, да и есть хочется чертовски. Раз он опоздал на час, Бийиото без него поел.
— Спешишь? — спросил Бийиото.
У него был глубокий, бархатный голос, с легкой хрипотцой. Глубокий — от природы. Хрипота осталась в память от попытки задушить его во время заварушки в Хьюстоне около «Салливана» еще в двадцатые годы.
Гарри Клэмен грустно улыбнулся и покачал головой.
— Я запарковал машину в неположенном месте.
Винченцо Бийиото повернул руки ладонями к Гарри и сделал несколько легких движений, как бы отталкивая от себя злых духов, которые исходили от того. Ему уже за шестьдесят, а он все еще полон сил, подумал Гарри. Вроде Винни накачал свои могучие плечи, работая на стройке, но в это верится с трудом. Он с самого начала был важной птицей, несмотря на то что отец его был никто, но едва ли Винни довелось таскать ящики с цементным раствором, работать мастерком или вгонять гвозди в доски.
Он выглядел гораздо моложе своих лет, где-нибудь под пятьдесят, казалось, он много времени проводил на свежем воздухе. Гарри точно знал, что Дон Винченцо Бийиото редко выбирался на улицу, и то лишь в кромешной темноте. Он позволял себе показаться на людях разве что по воскресеньям, в уединении своего необъятного поместья, куда семья выезжала на уик-энды, поместье находилось по ту сторону реки, в Нью-Джерси. Так что где еще он мог так загореть, вон какие темные скулы и нос с горбинкой, как у индейского вождя?
Однажды Гарри поддался на уговоры своей жены, Эстер, и они отправились куда-то в горы, в забытое Богом местечко с названием «Аркады», чтобы полюбоваться экспозицией, устроенной для придурков, где был выставлен всякий хлам, рисунки, коврики, мебель и прочая дребедень, до того старая, что казалась изъеденной червями. Он разочарованно бродил за женой, жалея, что приехал, и вдруг наткнулся на крошечный портретик Винни Бига в рамке.
Конечно, Винни, никаких сомнений, вспоминал теперь Гарри. Его скулы не спутаешь ни с чем, как и большой нос или тонкие губы, совершенно бесцветные, будто рот состоял из двух складок кожи на лице Винни. Нельзя было спутать и его массивный квадратный подбородок и длинную вертикальную ямку на нем.
Но даже если не брать в расчет все это, вспоминал Гарри, глаза подсказывали бы тебе, что портрет был списан с Винни Бига. На портрете они были точно такими же, как в жизни. Самой неожиданной была их голубизна. В профиль в глазах Винни не было глубины, они напоминали нарисованные пустые глаза куклы. Но фас…
Гарри неловко поерзал на стуле и постарался посмотреть в глаза Винни, но так, чтобы при этом не быть испепеленным его взглядом. Его глаза вызывали ужас. Казалось, что это совсем не глаза, а язычки голубого пламени. Испытываешь такое чувство, будто Винни Биг одним взглядом может превратить тебя в головешку. И на той картине в «Аркадах» были те же глаза.
Гарри вспомнил, что сверил номер картины по каталогу, который купила Эстер. Он сделал это, лишь когда они вернулись домой, не хотел проявлять интереса к тому барахлу, которое она заставила его рассматривать, не стоило оно того. Картина была написана в XIV или XV веке, Гарри не помнил точно когда, и у нее было очень длинное название, какой-то монсеньор, или кардинал, или священник, или какой-то там другой «goyish megilla»[21] с причудливым именем. Другими словами, это не был Дон Винченцо Бийиото.
— О чем задумался, Гарри? — поинтересовался Винни.
— Я? Ни о чем.
— Ты такой задумчивый. Точно размышляешь о чем-то. — Огромный нос Винни подвигался, как флюгер на ветру, пока не принял направление в сторону Гарри. Его глаза слегка прищурились, и кожа вокруг них напоминала цвет оберточной бумаги.
— Я нервничаю, — признался Гарри. — Я тебе уже говорил.
— Разве я не сказал тебе, чтобы ты не дергался? — спросил Винни. — Разве я не сказал тебе: «Гарри, тебе нечего дергаться»? Ведь сказал же.
— Конечно.
— А ты все не в себе. — Винни широко раскрыл глаза, взгляд был почти угрожающим.
Гарри моргнул.
— О'кей, Винни. Я взял себя в руки.
Тонкие губы Винни, казалось, стали еще тоньше, растянувшись в кривой улыбке.
— Вот видишь. Вот если бы ты еще перестал потеть, Гарри, я, может, поверил бы тебе.
Гарри кивнул с несчастным видом.
— Я всегда потею, Винни. И зимой, и летом. Ты же знаешь.
— Это потому, что ты и зимой, и летом дергаешься.
Гарри пожал плечами.
— Это потому, что я не обладаю такими возможностями, как ты, Винни.
Ладони Бийиото взвились вверх, как трепещущие крылья птиц.
— Как ты можешь говорить такое? Все, что у меня есть, — твое. Мы партнеры, приятель. Мы даже ближе, чем партнеры, мы братья.
Гарри снова кивнул.
— Поэтому тот парнишка, который работает в банке Вестчестера, мне тоже приходится племянником, правильно? Тот, который проделает весь трюк. Как его зовут, моего племянника, Бенни?
— Si,[22] Бенедетто, хороший юноша, муж моей Розали, трое прекрасных дочерей и прекрасный мальчик. Смотри.
Повернувшись в кресле, Дон Винченцо открыл ключом бюро из темного дуба с задвижной крышкой. Открываясь, крышка издала жалобный звук. Среди бумаг стояли изящные рамки для фотографий. Каждая была овальной формы, высотой не более полутора дюймов, вправленная в золотистый металл; все рамки соединялись друг с другом золотыми колечками. Их было десять, собранных в виде пирамиды, в основании которой было четыре фотографии, над ними три, затем две и одна. Дон Винченцо предложил Гарри рассмотреть их. С верхнего овального снимка смотрело лицо худощавой женщины лет сорока, напоминающее херувима. Гарри знал, что это Мэри Бийиото, троюродная сестра Винни и его вторая жена. Первая умерла от рака во время Второй мировой войны.
Под фотографией Мэри, в ряду из двух рамок, были фотографии Розали и Селии, дочерей, которые появились у Дона Винченцо позже. Под фотографией Розали, в ряду из трех рамок, были фотографии маленького мальчика, который, должно быть, был тем самым Барни, и старшая девочка Тина. Рамка под фотографией Селии была пуста. Она еще не вышла замуж. В нижнем ряду из четырех рамок под фотографией Селии была еще одна пустая рамка. В двух овальных рамках были фотографии младенцев-девочек. В третьей рамке, на месте, которое отводилось самому малопочитаемому предмету поклонения, была фотография смуглого, красивого молодого человека, который как раз вошел вслед за той длинноногой блондинкой в особняк на Девятой улице.
Гарри улыбнулся и снова сел в скрипучее вращающееся кресло для гостей. Он быстро прикинул, не сказать ли о том, что он видел Бена на Девятой улице. В конце концов, Винни утверждает, что они с Гарри братья.
За те годы, что он провел в бизнесе с Винни Бигом, Гарри никогда раньше не показывали фотографии в золоченых овальных рамках. Он никогда не видел фотографии членов семьи Винни. Все, что ему было известно о семье Бийиото, он почерпнул из газетных сообщений, а в газетном архиве почему-то никогда не хранили фотографий семьи Бийиото.
Поэтому, став новоиспеченным дядюшкой этого молодого человека, Гарри вполне мог рассказать о том, что видел, особенно теперь, когда Бен должен был помочь кредитом. Ничего особенного в этом не было. Сказать как бы между прочим: «А, это Бен. Я узнал его. Я ехал сюда, когда увидел…»
Улыбка Гарри стала еще приятнее, так как он решил не открывать рта. «Дорогой мой, — сказал он себе, — когда становишься членом этой семьи, надо научиться держать рот на замке».
Глава четырнадцатая
Горячее средиземноморское солнце, льющее свой свет с раскаленного синего неба, как огненную струю расплавленной желтой стали, казалось, высушило до хруста пыльные улочки городка в горах, поглотив всю влагу и покрыв пылью черепичные крыши и оштукатуренные стены домов. На улице не было ни души.
Палмер медленно шевелил ртом, ощущая едкую пыль сицилийского городка, который теперь привидился ему во сне.
Если бы он проснулся в тот момент, он, наверное, вспомнил бы и его название. Но за войну он повидал их столько — жарких, пыльных городов Италии, Франции, Северной Африки, холодных промозглых городов Нидерландов, Дании, Германии!
Ему снилось, что он сидит справа от водителя в джипе, который конфисковал у полковника королевских военно-воздушных сил в Ликате, — в суматохе и неразберихе высадки войск тот отказывался признать особый статус армейской разведки, в которой служил Палмер. Палмер сделал вид, что подчиняется идиотским приказаниям полковника. Когда тот переключился на других, Палмер со своими солдатами захватил джип и два грузовика, триста талонов бензина и запас боеприпасов. А затем спецкоманда из двадцати человек, которыми командовал Палмер, рванула на север страны, на выполнение срочного задания.