В отсутствие Наполеона главой семьи был Жозеф. Богатый и влиятельный, он превратился в глазах многих в нужного человека. Тем не менее он почти не принимал участия в политике. Казалось, Жозефа устраивал существующий режим, весьма снисходительный к спекулянтам, и он всецело посвятил себя увеличению и без того немалого капитала. Он истратил 100 тысяч франков на покупку и ремонт роскошного особняка на Рю де Роше. Сейчас недалеко от этого места находится вокзал Сен-Лазар, но в те дни там начинались поля. Этот особняк построил Жак Ант Габриэль (архитектор Малого Трианона) для мадам Гранди, одной из примадонн Парижской Оперы, по заказу одного богатого банкира, впоследствии ставшего жертвой революции В октябре 1798 года Жозеф прикупил загородный дом с участком в 589 гектаров возле Морфонтена, что неподалеку от Шантильи, заплатив за него 258 тысяч франков. Предыдущий владелец, банкир, угодил на гильотину. Поместье включало парк, лесные угодья и декоративные пруды. Гражданин Бонапарт добавил к ним театр, оранжерею с гротами и собрание скульптур. Люсьен, в свою очередь, приобрел загородный дом Шато Ле-Плесси-Ша-Ман возле Сенли, а Полина с Леклерком обзавелись недвижимостью в Монгобере.
Наполеон, однако, был обладателем самых несметных богатств. Он прибрал к рукам громадные миллионы, наживаясь на сокровищах Северной Италии, которые разместил на секретных счетах. По распоряжению Наполеона Жозеф приобрел для его супруги имение Мальмезон. Замок Шатр, построенный на высоких берегах Сены у Боживаля, что к западу от Парижа, был полон очарования, а в добавок ко всему там имелись элегантная домашняя ферма и замечательные сады, занимавшие около 20 гектаров. Невзирая на разорительные расходы, Жозефина быстро превратила дом в любовное гнездышко для себя и милого сердцу Шарля. В поместье были сооружены оранжереи и искусственные пруды, голубятни и даже частный зверинец, где содержались львы, зебры, шимпанзе, кенгуру и летающие белки. Жозефина также заложила первый во Франции розарий в английском стиле, где выращивалось 197 сортов роз. Она влезла в огромные долги — не без помощи Жозефа, который по просьбе брата вел ее финансовые дела. Тот постоянно держал ее без наличных денег и сумел присвоить из ее содержания 30 миллионов франков. По крайней мере, так она пожаловалась Баррасу, с которым все так же находилась в дружеских отношениях. Жозеф избегал ее как только мог, однако сам постоянно держал ее в поле зрения.
Жозеф подал в отставку со своего места в Совете Пятисот, чтобы уделять больше времени деловым вопросам. Однако он всегда был готов при необходимости отвлечься от приумножения своих капиталов, если требовалось помочь семье. Летом 1798 года он получил еще одно письмо из Египта. «Я от души надеюсь, что Дезире будет счастлива, если выйдет замуж за Бернадота, — писал Наполеон. — Она безусловно того заслуживает». Генерал Бернадот, видный деятель якобинского «Клуб дю Манеж», мог рассчитывать на неплохую карьеру. В июле 1799 года его назначили военным министром. Он был высок и худощав, с густыми черными волосами, обрамлявшими бледное лицо, и огромным крючковатым носом, что наводило на мысль, что в этих жилах течет изрядная доля сарацинской крови. Несмотря на то что детство его прошло в деревенской школе в родной Гаскони, а годы, когда формируется характер, — в сержантской столовой, он все-таки сумел придать лоск манерам, хотя, как и Мюрат, говорил с заметным провинциальным акцентом. Он был одарен, энергичен, безжалостен и, в придачу, огромный лжец, пусть даже весьма очаровательный, — словом, искушенный в политике боец. Дезире, умную и честолюбивую, он не мог не притягивать к себе как человек, перед которым открывалась самая блестящая карьера. Сама она расстроилась, узнав о женитьбе Наполеона, что даже написала ему: «Вы сделали меня несчастной, но я слаба духом и потому прощаю вас». Жозеф искренне одобрил этот весьма полезный брак. Таким образом брат лишался в лице Бернадота потенциального соперника, который становился членом их семейного клана. Бракосочетание состоялось 17 августа 1798 года, и на нем присутствовали Жозеф и Люсьен со своими супругами.
Луи вернулся из Египта в марте 1799 года. За спиной у него был полный злоключений вояж, во время которого их корабль преследовали британские фрегаты. По пути он выкроил время, чтобы навестить Корсику, и провел у матери три недели. Та как раз поправлялась после приступа малярии. Луи уговорил ее сопровождать его в Париж, где Жозеф предоставил в ее распоряжение целый этаж своего нового роскошного особняка на Рю де Роше. Если не считать короткого визита спустя много лет, Летиция покинула Корсику навсегда. Возможно, она покинула родной остров с легким сердцем, так как местное население все еще было поделено на два враждующих лагеря — паолистов и сторонников французского правления, и имя Бонапарта вызывало у многих жестокую ненависть.
Париж тоже оказался далеко не райским местом. В политическом отношении Директорию то и дело бросало из стороны в сторону: то она восставала на роялистов, то, с не меньшей ожесточенностью — на якобинцев. Она уже лишилась того великолепного положения, что принес ей договор в Кампо-Формио, отчего Англия, Австрия, Россия, обе Сицилии, Пьемонт и Турция, объединившись, объявили ей войну. Внутри страны финансы пребывали в полном хаосе, инфляция повлекла за собой многочисленные банкротства, а бедные слои населения впали в такую нищету, какой не знали до революции. (В 1794 году золотой франк равнялся семидесяти пяти бумажным, в конце 1795 года — двум тысячам, а в 1798 — восьмидесяти тысячам.) В августе 1799 года правительство вынуждено было обложить налогом состояние в 100 миллионов франков и выше, что привело в бешенство новый правящий класс. Директоры в панике прикрыли «Клуб дю Манеж» и отправили в отставку министров-якобинцев, включая и Бернадота Директория превратилась в режим, не пользующийся почти ничьей поддержкой. Еще в начале 1797 года Наполеон намекнул Талейрану и Сийесу, что такое положение долго не продлится. Жозеф и Люсьен тоже разделяли его мнение. Люсьен держал в Ассамблее одну речь за другой (хотя и более осмотрительно, нежели в былые якобинские дни), постоянно обрушиваясь на Директорию с критикой, за что был избран президентом Совета Пятисот.
Неожиданно в октябре 1799 года до Бонапартов дошла весть, что глава их рода вернулся из Египта и высадился во Фрежюсе. Вояж Наполеона оказался полным даже больших приключений, нежели вояж Луи, едва удалось уйти от двух преградивших путь британских эскадр. По пути Наполеон сделал кроткую передышку на Корсике, где дядя Феш услужливо обменял его золотые египетские цехины на французские бумажные франки. Жозеф, Люсьен и Луи бросились на юг встречать брата. По дороге в Париж они познакомили его с текущей ситуацией. За пределами Франции объединенная российско-австрийская армия вступила в Милан. Генерал Журдан под натиском врага вынужден отступить через Рейн, а англичане вот-вот вторгнутся в Голландию. Директория была на грани краха. Здесь же подтвердилась супружескую неверность Жозефины. Когда генерал достиг Рю де Виктуар рано утром 16 октября, дома он жены не застал. Мать, сестры и невестки тотчас слетелись проведать его, умоляя Бонапарта переселиться на Рю де Роше. Летиция постоянно твердила словечко «la putana» — «шлюха». К счастью для Жозефины, Наполеон отклонил это предложение и остался на Рю де Виктуар. Вернувшись домой два дня спустя, Жозефина обнаружила, что дом заперт.
Правда, у нее было достаточно опыта в усмирении упрямцев, хотя трудно себе представить кого-то более ужасного в гневе, нежели Наполеон, но ей удалось сохранить относительное самообладание. Распростершись в слезах на лестнице перед домом, она отправила Евгения и Гортензию просить за нее: «Не покидайте нашу мать, она этого не переживет». Ее супруг, хотя и католик, сдался. Когда Люсьен на следующее утро нанес визит брату, он застал Жозефину, сияющую от счастья, в постели Наполеона. Воссоединение было полным. Семья же Наполеона пришла в бешенство, особенно Полина и Летиция, хотя у последней хватило благоразумия промолчать. Все они, разумеется, возлагали надежды на развод. Элиза, например, держала себя столь грубо и заносчиво, что Жозефина более не могла терпеть подле себя ее присутствие. Лишь одна милая и покладистая супруга Жозефа, Жюли, не принимала участия в семейной сваре. Но Жозефина торжествовала. Как бы то ни было, ей было чем отвлечь от дум своего вечно занятого мужа.
В течение двух недель со дня возвращения генерала Бонапарта в Париж Люсьен организовал у себя в доме на Рю Верт тайную встречу с членом Директории Сийесом, задумавшим устроить переворот, чтобы власть перешла к новому, более устойчивому правительству. Сийеса поддерживали Талейран и Фуше. Это было трио отъявленных негодяев, бывших клерикалов, которые, однако, видели настоящего солдата с первого взгляда. Поначалу они поставили на Бернадота, но затем решили, что, «хотя он внешне похож на орла, но в душе гусь». Как бы там ни было, Бернадот все еще оставался якобинцем, хотя и заигрывал с роялистами. Сам Наполеон чувствовал, что генерал-якобинец не питает к нему особых симпатий, и посему подозревал, что если «в нем взыграет честолюбие, то он пойдет на все». Само собой разумеется, Наполеон нервничал. Случись заговору провалиться, и ему не сносить головы, и его семья пойдет по миру. Однако Сийес заверил его, что Совет Старейшин, верхняя палата Ассамблеи, склонен их поддержать, в то время как Люсьен, будучи председателем Совета Пятисот, обещал, что их палата проведет заседание в Сен-Клу, дабы принять меры по предотвращению в Париже массовых беспорядков. Барраса следовало загнать в угол и вынудить подать в отставку.
Бонапарт все еще колебался. Сийес давно был ему отвратителен, а сам революционер-ветеран называл его не иначе как «этот нахальный коротышка». Однако Сийесу было необходимо заручиться поддержкой генералов. И хотя большинство из них, не раздумывая, дали согласие, якобинец Бернадот наотрез отказался принимать участие в том, что, по его мнению, скорее походило на мятеж. Он и без того призывал к аресту Наполеона за то, что тот оставил командование в Египте. Жозеф, который к этому времени немало, хотя и не афишируя своих целей, потрудился, выискивая сочувствующих и потенциальных союзников, по всей вероятности, убедил своего шурина, что тому не следует предупреждать директоров о грядущем перевороте, а когда настал решающий день, попросту пригласил его на обед в загородный дом, чтобы Бернадот даже не догадался о происходящем. Симпатии рядовых солдат оставались на стороне Бонапарта. Как только им стало известно о его возвращении, три драгунских полка парижского гарнизона подали петицию, чтобы им была оказана честь участвовать в смотре, проводимом Наполеоном, и офицер за офицером лично засвидетельствовали командующему свою преданность. Наполеон решил рискнуть, хотя на протяжении всего переворота не расставался с пистолетами 18 брюмера (9 ноября) Совет Старейшин, поверив Люсьену, утверждавшему, что в Париже назревает народное восстание, осмотр