Жером, которому в 1802 году исполнилось семнадцать, с румяным лицом и черными кудрями, короткой шеей и тонкими поджатыми губами, был капризным баловнем всей семьи, каким и оставался на протяжении всей своей жизни. Правда, в это время Первый консул потакал всем его прихотям. С четырнадцати лет у него вошло в привычку делать разорительные вылазки по парижским магазинам, после которых брат или Жозефина с неизменным юмором были вынуждены оплачивать его счета. После Маренго он потребовал у Наполеона шпагу, которую тот носил во время битвы, и получил ее без промедления. Получив назначение в субалтерны кавалерии консульской гвардии, он тотчас сразился на дуэли с другим молодым офицером и получил пулю в грудную клетку, которую доктора так и не смогли извлечь оттуда. Ее удалили лишь во время правления его племянника Наполеона III. После затянувшегося выздоровления, проведенного частично в стенах Тюильри, брат вынудил его отправиться на флот.
«Изучай оснастку, — увещевал Наполеон брата в одном из писем. — Ты должен досконально знать каждый канат. Когда по окончании плавания ты придешь в порт, я захочу услышать, что ты стал так же незаменим, как и любой другой просоленный морской волк».
Жером провел в море восемь месяцев 1801 года на флагмане адмирала Гонтома, и, когда адмирал захватил британский линкор, Жерома отправили на его палубу получать шпагу от вражеского капитана.
Возвратившись в Париж, он был принят как герой и взял в привычку давать наставления Первому консулу, как тому вести прибрежные боевые действия. Вскоре после этого он отправился служить на карибский флот. У острова Мартиника он повстречался со своим шурином, супругом Полины, генералом Леклерком, который как раз направлялся к острову Сан-Доминго (нынешняя Доминиканская республика и Гаити). Генерал пришел в негодование, увидев, как юный морской офицер щеголяет в вызывающей сине-красной гусарской форме.
Еще один член клана добился большего процветания, чем можно было предположить. Едва услышав о событиях 18 брюмера, Бернадот, переодевшись, бежал на три дня вместе с Дезире, также одетой в костюм юноши, в лес Секара. У якобинского генерала имелись все основания так переполошиться. Вскоре после переворота Бонапарт с горечью жаловался Бурьену: «Этот Бернадот! Он хотел предать меня! И все-таки его супруга способна оказать на него влияние. Мне казалось, будто я сделал все возможное, чтобы привлечь его на свою сторону, вы сами тому свидетель. И теперь мне жаль, что я приложил столько стараний, чтобы ему угодить. Ему придется покинуть Париж».
Тем не менее Бернадоту удалось избежать худшего. Как-никак он все-таки был членом клана Бонапартов. Вскоре он получил назначение командовать западной армией и сенаторское кресло со всеми вытекающими отсюда выгодами. Первый консул стал крестным отцом сыну Дезире, выбрав для него чужеземное имя Оскар. Наполеон взял это имя из своей любимой эпической поэмы «Песни Оссиана» Макферсона.
Наполеон считал, что для Франции в те дни не было ничего важнее, чем национальное примирение. Он отменил законы против эмигрантов, позволив последним не только вернуться в страну, но и занимать государственные должности и служить в армии. Одновременно он гарантировал права тем, кто после революции приобрел конфискованную собственность. Роялистские выступления на западе страны незамедлительно подавлялись, но любой, кто добровольно сдавался, мог рассчитывать на неслыханное доселе снисхождение. Публично объявленная цель Первого консула заключалась в следующем: «Никаких якобинцев, умеренных или роялистов — только французы». Вновь были открыты церкви, а из тюрем выпущены все до одного священника. Разбой и грабежи искоренялись самым беспощадным и весьма эффективным образом. Началось финансовое оздоровление страны. Обесцененные бумажные деньги заменялись полновесными золотыми и серебряными монетами. Был создан Французский банк.
За пределами страны Наполеон приложил все усилия для восстановления мира. К сожалению, австрийцы никак не желали расставаться с Северной Италией. Англичане поставили целью изгнать французов из Египта. На Рейне талантливый генерал Моро сдерживал поползновения австрийцев, но в Италии Массена оказался (в Генуе) в блокаде числено превосходящих его сил неприятеля, и, судя по всему, в ближайшем будущем ему ничего не оставалось делать, как сдаться на милость победителя.
Бонапарт решил, что только он сам лично способен спасти Итальянскую армию. В мае 1800 года через снега перевала Сен-Бернар он перешел Альпы и оказался в тылу у командующего австрийскими войсками барона Меласа, отрезав таким образом, последнему путь к отступлению. Когда Наполеон вошел в Милан, австрийцы растерялись от неожиданности. Сам он рассредоточил свою армию так, чтобы держать под контролем переправы и не дать врагу спастись бегством, в то время как Мелас, опытный и опасный враг, сосредоточивал силы в одном месте. Поэтому, когда он 14 июня атаковал французов у Маренго, то имел при себе 30 тысяч человек. У Наполеона было не более 24 тысяч и гораздо меньше пушек. Несмотря на стойкость французов, особенно 800 гренадеров Консульской гвардии, Наполеон был вынужден медленно отступать под численным перевесом противника. Однако к нему на подмогу вовремя подоспел с 5 тысячами воинов генерал Дезе и ценой собственной жизни превратил поражение в победу. Первый консул был принят в Париже с невероятным триумфом. К концу года генералы Наполеона изгнали из Италии последние силы австрийцев.
После того как Моро нанес тяжелое поражение австрийским войскам у Гогенлиндена, французы дошли до ворот Вены. Император запросил мира. В феврале 1801 года в Люневиле он принял почти те же условия, что и в Кампо-Формио, признав все марионеточные государства Франции: Батавскую (Голландскую), Цизальпинскую (Итальянскую) и Швейцарскую республики. Оказавшись в изоляции, англичане вскоре обнаружили, что бремя военных расходов для них попросту непомерно. К тому же французские войска в Египте были немногочисленны и не представляли особой угрозы. Соответственно, в Амьене в марте 1802 года Англия подписала мир, причем в роли полномочного представителя Франции выступал Жозеф.
Жозеф никак не мог удержаться от того, чтобы не сыграть на повышении государственных ценных бумаг. Он пребывал в уверенности, что это непременно произойдет после объявления мира. Однако случилось обратное, и он потерял такие крупные деньги, что, если верить Бурьену, «не мог удовлетвориться теми сделками, в которые его вовлекала его алчная и глупая тяга к спекуляциям».
Сумма оказалась столь велика, что даже брат был не в состоянии ссудить ему столько денег. Положение спас Талейран, предложив ловкую манипуляцию с катастрофически падающим госкапиталом. Впервые за десять лет Франция не находилась в состоянии войны. Вскоре после этого был достигнут еще один желанный мир — Конкордат с Римом, упрочивший положение тех, кто во время революции приобрел церковную собственность, и одновременно гарантировавший священнослужителям государственную компенсацию. Государству вверялось право назначать епископов, а священникам вменялось в обязанность молиться во время мессы за здравие Первого консула. Незаменимый Феш, вновь принявший священный сан (бросил азартные игры и перестал посещать балы и театр, хотя и не оставил своих спекуляций), сыграл в этих переговорах весьма важную роль и в 1802 году был назначен архиепископом Лионским. Годом позже он получил сан кардинала и место французского посланника в Риме.
Наполеон не сбрасывал со счетов и Новый Свет. Он даже попытался вернуть Сан-Доминго (ныне Гаити) — один из Антильских островов и самую богатую колонию Франции до 1789 года, послав туда шурина Леклерка сражаться против местного черного диктатора Туссена-Лувертюра. И хотя Туссен потерпел поражение и попал в плен, французы в конце концов тоже были навсегда выдворены из Сан-Доминго. Кроме того, Наполеон продал Соединенным Штатам Луизиану за 80 миллионов франков. Позднее он пытался оправдать сделку следующими словами: «В интересах Франции, чтобы Америка была сильнее». В действительности же президент Томас Джефферсон дал ему понять, что, если французы задержатся в Луизиане, США неминуемо присоединятся к Англии в войне, что вот-вот готова была разразиться. Несомненно, Наполеон лелеял надежду, пусть даже в течение короткого времени, на создание в обеих Америках французской империи. Тем не менее эти заморские поражения почти не сказались на популярности Первого консула у себя дома во Франции.
В это время Наполеон, как никогда, был влюблен в свою, наконец-то обретшую целомудрие и, однако, неисправимую любительницу всяческих удовольствий супругу. Правда, с некоторых пор он более не позволял ей оставаться наедине с посторонними мужчинами. Жозефина находилась под недреманным оком Фуше, отчего иногда казалась сама себе настоящей пленницей Тюильри. Сам Бонапарт, которому она открыла все прелести и удовольствия физической любви, спал попеременно с молодыми актрисами, которых ему привозил его лакей Констан. Среди них особенно выделялась великая трагическая актриса мадемуазель Жорж, которую Наполеон впервые увидел на сцене «Комеди Франсез» в роли Клитемнестры. Но тем не менее он не оставил привычки предаваться неге Мальмезона.
А тем временем долги его супруги выросли до астрономической суммы. Талейран поставил Наполеона в известность, что кредиторы уже начали возмущаться, а по всему Парижу поползли слухи об экстравагантности Жозефины. Наполеон распорядился, чтобы Бурьен выяснил, какова же все-таки эта сумма. Жозефина приказала Бурьену, чтобы тот доложил о 600 тысячах франков долга, хотя в действительности сумма перевалила за миллион. Она объяснила, что не осмелилась признаться супругу в истинных размерах долгов. «Как я могу это сделать, Бурьен! Я же его знаю. Мне не пережить его гнева!». Поговаривали, что она заказывала в год до 900 платьев (даже расточительная Мария Антуанетта и та покупала не более 170) и тысячу пар перчаток. Бурьену удалось обнаружить счет на 38 шляпок (купленных в течение одного месяца), еще один, в 1800 франков, за перья и третий, в 800 франков, за духи. Он сумел уговорить торговцев, чтобы те довольствовались половиной, но Жозефина была неисправима. Она приобрела великолепнейшее ожерелье отборного жемчуга, когда-то принадлежавшее казненной королеве, взамен бриллианта, преподнесенного Наполеоном Каролине в качестве свадебного подарка. Поначалу она остерегалась носить его, но затем, в конце концов, рискнула. Наполеон не замедлил поинтересоваться: «Откуда у тебя этот жемчуг? Что-то я его у тебя не припомню». Жозефина нашлась с ответом: «Да ты видел его десятки раз. Это то самое ожерелье, что я получила в дар от Цизальпинской республики, я всегда ношу его в прическе». Наполеон поверил. Бурьен добавляет, что «ее неуемная экстравагантность служила причиной постоянного беспорядка в ее доме». Однако Жозефина была безукоризненной хозяйкой почти королевского дворца Первого консула. Меттерних, встретившийся с ней несколько лет спустя, замечает, что у нее было не только доброе сердце, но и «совершенно редкое чувство такта». Жозефина обладала удивительной памятью на имена и лица.