Глава седьмаяИмператорское лето
«Она не наша».
«У меня не было чингисхановского счастья иметь четверых сыновей, чье единственное соперничество заключалось в том, как лучше услужить ему. В моем случае мне требовалось всего лишь назвать кого-то королем и он тотчас бы поверил, что стал королем «милостью Божьей». Вместо того чтобы иметь лейтенанта, на которого я мог бы положиться, я всего лишь приобрел себе еще одного врага, не дающего мне покоя».
Глава бонапартовского клана пал жертвой своей слабости — пристрастия к голубой крови. Разведясь с Жозефиной и женившись на дочери австрийского императора, племяннице Марии-Антуанетты, он надеялся навсегда похоронить свою репутацию якобинца и придать законность династии.
После 1808 года он более не именовал себя императором Французской Республики, но императором французов. К тому же он породил новую аристократию. В глубине души он питал уважение к аристократии «старого режима», но тем не менее стремился унизить ее, в то время как его последователи старались присвоить себе их титулы. За пределами Франции, в Италии и Германии, он создавал новые герцогства и княжества, наделяя их обширными владениями. Внутри страны щедро раздавал графские и баронские титулы. Среди получивших титулы маршалов — бывший лакей Ожеро, ставший герцогом Кастильони, бывший разносчик Массена, позднее герцог Риволи, подмастерье красильщика Ланн, герцог Монтебелло, Ней, начавший свою карьеру бондарем и ставший герцогом Эльхингенским, Лефевр, бывший гусар, сын мельника, женатый на прачке, был пожалован в герцоги Данцигские. Когда в Тюильри императрица обратилась к его супруге-«герцогиня», та, подмигнув лакею, заметила: «Ну, что ты на это скажешь, приятель?» Император с болью в душе понимал, что его новоиспеченные дворяне и их титулы — посмешище в глазах обитателей сен-жерменского предместья Парижа.
На протяжении всего своего царствования Наполеон ужасно страдал от сознания того, что трон принадлежал ему не по праву. Меттерних понимал, что «император глубоко сожалеет, что не способен отстаивать свое право, основываясь на принципе легитимности». Но, может быть, достижимо посредством брака? Наполеон вряд ли мечтал иметь супругу-австрийку, когда в начале 1809 года уезжал из Испании. Получив зацепку в виде наполеоновского вторжения на иберийский полуостров, австрийцы объявили Франции войну. Их основные силы находились под командованием Великого магистра тевтонских рыцарей, габсбургского эрцгерцога Карла-«Предводителя», который в двух сражениях при Асперне-Эсслинге (21–22 мая) вынудил императора отступить впервые за всю его карьеру. Наполеон отыгрался 6 июля при Ваграме, наголову разбив армию Карла. Австрия была вынуждена уступить значительную часть своих владений, в результате чего император Франц потерял 3,5 млн. подданных. Однако близкие к Наполеону лица заметили, что, несмотря на свой последний триумф, тот чем-то недоволен.
Даже сам император, кажется, начинал ощущать напряжение беспрерывных кампаний и кровопролития, которые медленно, но неумолимо истощали Францию. Порожденный революцией динамизм давно иссяк. Наполеон желал заключить мир, остепениться, укрепить империю, придать ей прочную основу. Еще в октябре 1807 года он не разошелся во мнениях с Фуше, когда последний указал ему, что англичане только потому упорствуют в своей борьбе против Франции, что их вдохновляет на нее «довольно наивное умозаключение, что коль Наполеон бездетен и, соответственно, не имеет подлинного наследника, то в случае его смерти, которая может случиться в любой момент, настанет конец и его правлению». А так как Наполеон еще не утратил веры в свою звезду, он тем не менее желал, чтобы его империя (и его семья) пережили его. Фуше и весь бонапартовский клан продолжали постоянно напоминать ему, что все зависит от того, будет ли у него сын. Но при этом оставалась проблема императрицы, к которой он все еще питал глубокую привязанность.
Еще осенью Жозефина, со своей стороны, призналась сыну, что живет в постоянном страхе перед разводом. В сентябре она писала Евгению в Италию, сообщая о кознях Мюратов после того, как Элеонора Денюэль родила сына. Вице-король ответил, что слышал в Мюнхене перешептывания о неизбежности развода, но спокойно призвал мать не впадать понапрасну в тревогу: «Если Его величество по-прежнему будет укорять тебя в том, что у вас нет детей, скажи ему, что это просто несправедливо с его стороны беспрестанно попрекать тебя этим. Если он действительно полагает, что его личное счастье и счастье Франции зависят от того, произведет ли он на свет наследника, в таком случае ему придется действовать соответственно. Но он должен обращаться с тобой достойно, давать тебе достаточно денег и позволить тебе жить с детьми в Италии». Императрица, все еще настроенная довольно легкомысленно и фривольно, наслаждалась обществом юного поклонника, герцога Фредерика Луи Мекленбургского-Шверинского. Он был весьма хорош собой, и ему не было еще тридцати, хотя, должно быть, Жозефина понимала, что подобный глупый флирт наверняка выведет из себя самого несдержанного из супругов. Но она отказывалась поверить, когда ей передали замечание Фуше, что ее смерть была бы весьма кстати. «Это устранило бы многие трудности». Глава полиции без обиняков обратился к ней как раз перед мессой в одно из воскресений 1807 года, предложив ей расторгнуть брак «в национальных интересах». С тех пор она жила в страхе, что ее отравят. Наполеон говорил Люсьену, что «она плачет каждый раз, когда у нее несварение, опасаясь, что ее отравили те, кто желает моего вторичного брака». В 1808 году она повела себя довольно глупо и попалась, когда инкогнито посетила вместе с Фредериком Луи какой-то скандальный театрик. Император был взбешен и выслал герцога из Франции.
Жозефина плакалась Евгению; «Я больше не могу выезжать в свет, я лишена всяческих развлечений». Той весной Наполеон сообщил Талейрану, что желает развестись, но затем провел ночь с императрицей, повторяя снова и снова; «Бедная моя Жозефина, я тебя никогда не покину». Жизнь ее превратилась в сплошное страдание, Жозефину попеременно терзали то опасения, то надежды. Правда, в конце того же года она писала: «За прошедшие шесть месяцев по отношению ко мне он держал себя просто безупречно». Однако то была ее лебединая песнь.
Графиня Мария Валевская присоединилась к императору во время австрийской кампании 1809 года. Летом Наполеон захватил Вену, где обосновался в габсбургском дворце Шенбрунн, а графиня нашла неподалеку удобный незаметный особнячок, где, по всей видимости, часто встречалась с императором во время наиболее сложных моментов в его карьере. Ранней весной 1810 года она вернется в Польшу, в дом своего престарелого супруга в Валевице, где родит сына, Александра Валевского. Но не окончится год, как она снова возвратится в Париж, чтобы показать ребенка отцу. Правда, к этому времени судьба Жозефины уже будет решена.
По возвращении после австрийской кампании во Францию в октябре 1809 года император призвал супругу в Фонтенбло и принялся намекать, что желает развода. Его секретарь, барон Меневаль, рассказывает, что Наполеон поступил, «толком не объяснив своих намерений, главным образом по наущению… Такое положение вещей было слишком болезненным, чтобы ему продолжаться долго, ведь оно внесло в их ежедневное общение такой разлад, который превратился в пытку для них обоих». Эта агония недосказанности завершилась 30 ноября 1809 года в Тюильри. Префект дворца барон де Боссе засвидетельствовал в своих мемуарах, что вечером того дня «Жозефина вызвала у меня впечатление страдания и отчаяния». Позже, услышав пронзительные крики, доносившиеся из салона императора, он получил распоряжение явиться туда и обнаружил, что «императрица распростерлась на ковре, издавая душераздирающие крики и стоны». «Нет, я этого не переживу», — рыдала несчастная женщина. Наполеон велел Боссе унести ее по внутренней лестнице, которая вела в апартаменты Жозефины. Барон предположил, что она в глубоком обмороке, но неожиданно Жозефина прошипела: «Вы держите меня слишком крепко». Ее супруг не без основания пожаловался Боссе: «Я ужасно подавлен только что устроенной Жозефиной сценой, ведь она наверняка не далее как три дня назад слышала от Гортензии, что покинуть ее меня вынуждает исключительно печальная необходимость». Авантюристка до мозга костей, Жозефина пыталась извлечь из этой нелегкой для нее ситуации как можно больше сочувствия и денег.
15 декабря бонапартовский клан, включая и обоих Богарне, встретился в Тюильри на семейном совете. Разумеется, Мюраты сочли свое присутствие обязательным, так же, как и «мадам мать» и Полина, хотя король Жозеф был вынужден пропустить столь важное событие. Евгений с сестрой присутствовали, чтобы поддержать мать, хотя Гортензия рыдала на протяжении всего совета. С редкостным лицемерием, впрочем, и королева Неаполитанская для приличия тоже уронила несколько слезинок. Императрица поднялась, чтобы зачитать речь, продиктованную ей Наполеоном, в которой она соглашалась на развод.
«С разрешения моего августейшего и возлюбленного супруга я обязана заявить, что, поскольку более не питаю надежд родить детей, способных продолжать его политику в интересах Франции, я с готовностью выражаю ему величайшее свидетельство любви и преданности, какое когда-либо предлагалось…» Не дочитав до конца, Жозефина потеряла самообладание и разрыдалась. Эффект оказался непревзойденным. Галантный Евгений, выйдя из комнаты, упал без чувств. Церковный суд, хотя и без одобрения папы, раболепно объявил брак недействительным, так как этот союз был тайно освящен перед императорской коронацией и при его заключении не было полагающихся свидетелей, а священник, не кто иной, как кардинал Феш, не получил на то полномочий. Сообщая о разводе, журнал «Монитер» писал, должно быть, с высочайшего одобрения: «Император плакал». Два дня спустя, поначалу лишившись чувств, когда Наполеон пришел попрощаться с ней, Жозефина покинула Тюильри и двинулась в карете под проливным дождем в Мальмезон, чтобы найти там пристанище. «Старушенции», как называли ее солдаты бывшего супруга, было только сорок шесть. Она сохранила за собой титул императрицы, бесчисленные поместья, все свои драгоценности и ежегодный доход в три миллиона франков золотом. Помимо этого, она получила еще один титул — герцогини Наваррской (далеко не заурядный, если учесть, что Бурбоны именовали себя королями Франции и Наварры). Более того, ее театральное поведение расположило к ней симпатии широкой публики, причем не только во Франции, но и во всем мире. В один прекрасный день Бонапартам станет ясно, что они одержали пиррову победу, повлекшую за собой их собственное крушение. «Каждый во дворце не преминет раскаяться в день, когда она покинет нас…, — пророчески заметил Талейран мадам де Ремюза. — Когда какая-нибудь заморская принцесса явится сюда, чтобы занять ее место, уверяю, от вас не скроется враждебность между императором и его придворными. Мы все будем в проигрыше».