Наполеон потому так долго тянул с разводом со своей бесплодной супругой, что надеялся получить в жены русскую княжну, а русские упорно отказывались пойти ему навстречу. Династический альянс с русским царем мог привести к созданию Европы, в которой были бы только две столицы — Париж и Санкт-Петербург.
У Александра I имелась сестра брачного возраста, Великая княжна Екатерина, но ее с подозрительной поспешностью выдали замуж за герцога Ольденбургского. Другая сестра, Великая княжна Анна, была еще ребенком, а французский император, разумеется, не мог ждать. В январе 1810 года он созвал в Тюильри очередной семейный совет, чтобы обсудить возникшую проблему. На недавно освободившийся пост императрицы были предложены три кандидатки: малолетняя русская Великая княжна, дочь короля Саксонии и австрийская эрцгерцогиня Мария-Луиза. Наполеон уже заранее остановил свой выбор на последней. Ей было восемнадцать, и, согласно донесениям, она была хороша собой и здорова. Причем ее отец был австрийским императором, а тетка Мария-Антуанетта королевой Франции — деталь, магически действующая на потенциального жениха. Он остался глух к возражениям Мюрата, что она могла возродить печальную память о той австриячке. Несомненно, на взгляды короля Иоахима повлиял и тот факт, что второй теткой-эрцгерцогиней была королева обеих Сицилий Мария-Каролина, жившая в изгнании в Палермо. Наполеон недальновидно пренебрег предостережениями, что этот шаг отдалит от него тех деятелей революции, что пока еще оставались верны ему, и что «в течение двух лет Франция окажется втянутой в войну против одного из двух императорских домов — против того, на чьей дочери не женится император». Но Наполеон был ослеплен своей наивной верой, что подобный альянс, которому Господь пошлет сына и наследника, наконец-то даст ему пропуск в крошечный заколдованный круг монархов «старого режима» и что великие сеньоры дореволюционной Франции примут его как законного правителя. Он был далеко неискренен, заявляя с напускной прямотой: «В конце концов, я женюсь на утробе». Он убедил себя, что Австрия теперь заинтересована в сохранении его режима, что бы ни случилось, а Россия, возможно, присоединится к альянсу трех императоров. Этот выдающийся политический реалист позволил, чтобы его здравые суждения затмило, грубо говоря, примитивное продвижение по иерархической лестнице. Австрийцы оказались, на его счастье, весьма сговорчивыми; приятное отличие от упрямого русского царя. Меттерних, ставший к тому времени министром иностранных дел, советовал императору Францу пожертвовать дочерью, чтобы обеспечить себе мирную передышку «дающую нам возможность заново набраться сил».
Соответственно, эрцгерцогиня Мария-Луиза-Леопольдина-Каролина-Лючия Габсбургская, эрцгерцогиня Австрийская и принцесса Венгерская и Богемская оказалась помолвленной с человеком, о котором ее с раннего детства приучили думать как о «корсиканском чудовище». В феврале 1810 года Наполеон послал ей письмо: «Блестящие качества, что отличают вас от всех остальных, исполнили нас желанием служить вам и почитать вас, и мы, соответственно, обратились к вашему отцу императору, умоляя его вверить нам счастье Вашего императорского высочества». Свое послание он закончил так: «Мы уповаем на Господа, что да всегда хранит он вас, моя кузина, под своей благостной и заслуженной вами опекой». И подписался: «Ваш добрый кузен Наполеон».
Мария-Луиза — вскоре ее имя уже произносилось на французский лад — была высокой восемнадцатилетней блондинкой с великолепным бюстом и нежным, словно персик, цветом лица. В письме своей супруге, написанном вскоре после помолвки, Меттерних, великий ценитель юных прелестей, не раз встречавший при дворе Марию-Луизу, замечает: «Скорее некрасива, нежели хороша собой, но обладает на редкость хорошей фигурой; и если накрашена и правильно одета, может произвести впечатление». Однако на это раз он ошибся, предсказав, что «новая императрица придется Парижу по вкусу». С прижизненных портретов на нас смотрит довольно хорошенькое личико, румяное и слегка простоватое, с глазами навыкат, со знаменитой и неприглядной габсбургской губой. Правда, губу придворный художник мог наверняка преувеличить из династических соображений, так как на дагерротипе, снятом в 1847 году незадолго до смерти, эта губа не столь заметна (кстати, там же хорошо видно, что лицо сохранило былую привлекательность). Большинство свидетельств о характере Марии-Луизы принадлежит поклонникам Наполеона, которые не смогли простить ей того, что в их глазах было ни чем иным, как предательством императора. Несомненно, французы почти не обращали на нее внимания во время ее короткого пребывания в роли императрицы, но происходило это по той же причине, что и с ее теткой Марией-Антуанеттой: уж слишком тевтонский был у нее характер. Со своей стороны, она инстинктивно недолюбливала французов, особенно их аристократию, как старую, так и новую. И все-таки Мария-Луиза была более интересной и приметной женщиной, чем о ней принято думать. Судя по всему, она обладала незамысловатым, добродушным и приятным характером, была не слишком умна, но и не глупа, а еще до неловкости застенчива. Она на удивление хорошо писала маслом как портреты, так и пейзажи, много читала, включая большие отрывки из Шатобриана, и была талантливой музыкантшей — пела, играла на рояле и арфе, причем довольно недурно, и любила не только Моцарта, но и, как вся остальная семья, питала страсть к Бетховену. Позже, в Парме, ее подданные прониклись к ней такой преданностью, какая нечасто выпадает на долю правителей. Однако история в целом оказалась жестокой к этой несчастной жертве династических интриг. Мария-Луиза получила едва ли не монастырское воспитание под недреманным оком суровых гувернанток. Ей никогда не позволялось оставаться наедине ни с одним мужчиной, за исключением отца, и для того чтобы в ее присутствии не прозвучало ни одного намека на тайны секса, ей разрешалось иметь четвероногих питомцев только женского пола. Она ни разу не побывала в театре. Ее единственными украшениями были коралловое ожерелье и несколько жемчужин. Единственно дозволенные ей забавы заключались в собачке, попугае, цветах и венских взбитых сливках в придачу к ее знаменитым музыке и живописи. Так что надвигающиеся события стали для нее ужасным потрясением. Все началось в марте 1810 года с бракосочетания по доверенности, на котором будущего супруга представлял ее дядя, эрцгерцог Карл (герой Асперна-Эсслинга). Затем последовал медленный и торжественный отъезд во Францию. По пути ее встретила в Мюнхене Каролина Мюрат, присланная, чтобы сопровождать императрицу дальше. (Не слишком тактичный выбор). На следующий день Мария-Луиза с потрясающей прозорливостью написала в письме отцу: «Королева Неаполитанская поцеловала меня и держалась со мной весьма мило, но я ей не доверяю». Гораздо менее проницательно Каролина доложила Мюрату, что с Марией-Луизой у них не будет никаких проблем.
На самом деле Каролина сразу же угодила в ее недруги. Исполненная решимости утвердить себя над габсбургской эрцгерцогиней во время их поездки, эта выскочка королева, прекрасно понимая, что живущая в Палермо тетка вверенной ей девушки не кто иная, как законная королева Неаполя, довольно нахально отправила восвояси бывшую гувернантку невесты и единственную австрийскую фрейлину-графиню Лазански, отослав ее назад в Вену и даже не разрешив попрощаться с Марией-Луизой. Позже император был вынужден извиниться за самоуправство сестры.
«Августейшая племенная кобыла», пребывающая в ужасе от одной только мысли, что встретится с «корсиканским людоедом», добралась во Францию в конце марта. Наполеон встретил ее в Сен-Клу и, заручившись сначала у кардинала Феша, что брак по доверенности имеет законную силу, настоял на том, чтобы она разделила с ним ложе, не дожидаясь ни гражданской, ни тем более церковной церемонии. Разумеется, это было неподобающим обхождением с юной напуганной эрцгерцогиней, справедливо заметили недовольные аристократы, но каких еще манер можно ожидать от монарха-выскочки? Гражданская церемония состоялась в Сен-Клу. Присутствующие злорадно отметили, что невеста на полголовы выше, жениха. Почти с небывалой бестактностью празднества той ночи, рабски скопировавшие свадебные торжества Марии-Антуанетты, включали в себя и постановку «Ифигения в Авлиде». Церковная церемония состоялась на следующий день в Лувре, в салоне Карре, который ради этого события был превращен в часовню, с помпезной экстравагантностью, демонстрируя императорское могущество. Венчание провел Феш. Мария Луиза была в белом тюлевом платье, расшитом серебром, а Наполеон, которому, как вы помните, уже перевалило за сорок, с ног до головы в белом атласе. Четверо дам водрузили на голову императрице корону, изготовленную для коронации Жозефины. Королева Неаполя Каролина, Великая герцогиня Стефания-Наполеоне Баденская и вице-королева Августа-Амелия вышли вперед, неся на подушечках с кистями ее регалии, а ее шлейф поддерживали королевы Испании, Голландии и Вестфалии, Великая герцогиня Элиза Тосканская (получившая недавно «повышение») и герцогиня Полина Гвастальская. Две последние дамы то и дело жаловались, что столь лакейские обязанности ниже их достоинства, но бесполезно. Даже слезная мольба Полины — дескать, шлейф слишком тяжел для особы со столь слабым здоровьем, как у нее, — не встретила у императора никакого сочувствия.
Весь бонапартовский клан, как братья, так и сестры, невзлюбили Марию-Луизу с первой минуты. На их нелюбовь она отвечала взаимностью, хотя в письме отцу в Вену сообщала неискренне и осторожно: «Моя свекровь весьма приятная и уважаемая княгиня, мои золовки чрезвычайно милы в общении, а вице-королева на редкость хороша собой». (Скорее всего она догадалась, и не без оснований, что письмо будет перехвачено в пути). Ее отношения с семьей Бонапартов еще в самом начале были определены Летицией, заявившей с присущей ей мрачной откровенностью: «Она не наша». И даже если Бонапарты когда-то ненавидели Жозефину за ее надменность, то теперь они объединились в своей ненависти к эрцгерцогине, которая занимала на иерархической лестнице гораздо более высокую ступеньку, нежели виконтесса сомнительной репутации.