рестанном страхе, что ее брат узнает об этой связи. Дело в том, что император удалил другого любовника Полины, Ахилла де Септеля, на испанский фронт, где тот вскоре потерял ногу.
Затем Полине было приказано поселиться вместе с супругом в Турине, где Наполеон назначил Камилло генерал-губернатором недавно созданного «Заальпийского департамента». Полина пришла в бешенство, но не осмелилась перечить своему «Caro fratello» (дорогому брату). Однако захватила с собой еще пуще дрожащего от страха Бланджини.
Она жаловалась, что ее пытаются свести в могилу, заставляя жить в Турине. Полина симулировала припадки и судороги и в конце концов добилась разрешения отправиться на «лечение» в Экс-ле-Бен, после чего наотрез отказалась возвращаться в Турин. Поскольку разгневанный Боргезе отказался выплачивать ей содержание по цивильному листу, а она растранжирила весь свой довольно внушительный личный доход, то волей-неволей была вынуждена пойти на примирение с императором. Несмотря на все беспокойства и то неловкое положение, которое она частенько ставила его, Наполеон тем не менее оставался дружески расположен к «младшей сестренке»: проявлял редкостную снисходительность к ее выходкам и даже увеличивал ее официальное содержание, которое к 1809 году достигло суммы в 1 миллион франков в год, что неизменно позволяло Полине жить на широкую ногу. Она не расставалась с привычкой расширять коллекцию своих драгоценностей: «parure» из кораллов и бриллиантов, «parure» из бразильских рубинов, «parure» из аметистов — это всего лишь часть приобретений, сделанных ею в течение года только у одного ювелира. В благодарность она подыскала Наполеону новую любовницу, свою фрейлину Кристину Гилини. Когда эта юная жительница Пьемонта, пухленькое создание с золотыми волосами, наотрез отказалась от такого предложения, Полина угрозами заставила ее подчиниться. Брат и сестра потом часто шутили о постигшем бедную девушку несчастье.
Довольно часто Полина проявляла поразительное бесчувствие по отношению к представительницам своего пола. Когда ее любимая наперсница Дженни Милло, которой вменялось в обязанности не столько читать княгине вслух, сколько собирать для нее последние сплетни, совершила помолвку с неким джентльменом, безукоризненно благородным, но без гроша в кармане, Полине и в голову не пришло обеспечить ее даже мало-мальски существенным приданым, хотя Дженни отчаянно в нем нуждалась Императору ничего не оставалось, как взять на себя свадебные расходы (ему напомнили, что в 1796 году он квартировал в доме отца невесты). Сей жест несколько пристыдил Полину, и она оплатила часть приданого.
Сама Полина с каждым годом становилась все более эксцентричной и превратилась в одну из достопримечательностей Парижа. Вследствие постоянного упадка сил ей было тяжело добираться от своего особняка до Тюильри, поэтому она на старинный лад разъезжала в портшезе — это было менее утомительно, чем трястись на ухабах в карете. Портшез несли два лакея в зеленых ливреях. Полина приняла самое активное участие в свадебных торжествах 1810 года и даже, весьма безуспешно, пыталась научить Наполеона танцевать вальс. Когда на императорскую свадьбу в Париж прибыл Боргезе и попытался поселиться вместе с ней в Отель де Шарос (который, между прочим, уже был известен как Отель Боргезе), Полина отказалась выделить комнаты в этом просторном особняке для адъютантов супруга и потребовала с Камилло плату за стол.
В конце 1810 года она обзавелась новым сожителем (маэстро Бланджини к этому времени сбежал) в лице смуглого адъютанта генерала Бертье, двадцатипятилетнего капитана по имени Арман-Жюль-Элизабет де Канувиль. Наделенный от природы неутомимой мужской силой, он был искренне предан Полине. Однажды, когда Полина перепугалась у дантиста, Канувиль заставил последнего удалить ему перед ней совершенно здоровый зуб, чтобы показать, что это вовсе не так уж страшно. Этот весьма многообещающий роман был прерван, когда жеребец Канувиля понес прямо на параде и на всем скаку налетел на лошадь Наполеона. В этот момент император заметил, что доломан молодого офицера подбит великолепнейшим соболем, и, придя в ярость, понял, что этот мех мог взяться только из бесценной коллекции, преподнесенной ему после Тильзита Александром 1 (который в свою очередь получил ее в качестве дани от одного из самоедских племен). Часть ее Наполеон подарил Полине. Император приказал Канувилю убираться в Испанию в тот же вечер. Пылкому любовнику удалось еще трижды вернуться назад, и каждый раз его отправляли обратно по недвусмысленному распоряжению императора. Роман этот окончательно оборвался лишь тогда, когда Канувиль отправился воевать во время русской кампании. Любовные излишества Полины печально сказались на ее здоровье и только усилили ее ипохондрию.
Ей пришлось заново вернуться к таким экзотическим средствам и процедурам, как клизмы из настоев и отваров телячьих кишок и все новые и новые молочные ванны, когда струи молока лились на нее сквозь просверленные в потолке отверстия. Ее странные привычки дали повод к бесчисленным чудовищным кривотолкам, которые отнюдь не способствовали росту престижа и популярности Бонапартов. Злые языки утверждали даже, что Полина спит со своим августейшим братом.
Однако именно Люсьен причинял Наполеону больше треволнений, чем кто-либо другой из их клана. В течение длительного времени император, свято чтивший кровные узы, отказывался удалить от себя брата. В феврале 1810 года, поддавшись на наущения Летиции, дяди Феша и Полины, Люсьен тайком отправил к императору своего человека, совершенно необоснованно полагая, будто брат смягчился, однако Наполеон непреклонно стоял на своем — Люсьен должен развестись с женой. Правда, император пригласил свою племянницу, четырнадцатилетнюю Шарлотту (дочь Люсьена от первого брака) погостить в Париже у бабушки. Визит «Лолотты» оказался весьма неудачен; девушка держала себя недоверчиво и постоянно подшучивала в письмах домой над скупостью Летиции. «Мадам мать» послала своему заблудшему сыну последний крик отчаяния, умоляя Люсьена уступить и развестись с супругой «Ты вернешь мне тогда жизнь и счастье. Неужели у тебя хватит дерзости отказать мне?» Однако это не могло вынудить Люсьена оставить Александрину. Чтобы ничто не могло впредь разлучить их, они решили бежать в Новый Свет (этакий ироничный контраст к поступку Жерома).
В августе 1810 года Люсьен со всем своим семейством (Александрина подарит ему десять отпрысков) с разрешения короля Иоахима отплыл из Неаполя на американском судне «Геркулес», приписанном к Салему, которое держало курс на Соединенные Штаты. К этому времени Мюрат проявил серьезные признаки неповиновения, если не откровенной измены императору. Судно зашло в один из сардинских портов, где было перехвачено английским военным кораблем. Люсьен был вынужден сдаться как военнопленный, хотя ни разу не проявил даже малейших признаков воинственности, и со всеми своими домочадцами оказался на борту фрегата Его величества «Помона». После трех месяцев комфортабельного интернирования на Мальте, на бывшей вилле князя и Великого магистра, они отплыли в Англию и 12 декабря прибыли в Плимут. Здесь Люсьен был бурно принят как беженец от наполеоновской тирании, а лорд Пауис даже предоставил в его распоряжение свой загородный дом в Шропшире. Однако изгнанник вскоре поместил в лондонские банки солидные суммы денег и приобрел поместье Торнгров в Вустершире, где в течение последних четырех лет вел жизнь в духе деревенского сквайра из романов Джейн Остин, посещая охотничьи балы в залах местной знати и выставляя на всеобщее обозрение сокровища искусства, которые ему удалось переправить с борта «Геркулеса». Однако когда один из лондонских банков прогорел, Люсьен обнаружил, что едва сводит концы с концами. Брат Луи предложил ему свою помощь, но затем, что весьма для него характерно, передумал.
Наконец Люсьену удалось связаться с матерью. Она послала ему средства к существованию через одного контрабандиста, а тот, в свою очередь, передал их генералу Лефевр-Денуэту, жившему под надзором в Вустершире, бывшему французскому пленному. Английская пресса подняла вокруг бегства Люсьена невообразимую шумиху. Наполеон был вне себя, он исключил брата из списка сенаторов и едва не зачислил его в государственные изменники. Тем не менее, будучи в курсе тайной финансовой поддержки Люсьена, осуществляемой Летицией, не стал вмешиваться.
Евгений де Богарне, лысеющий, но щеголяющий роскошными кавалерийскими усами, продолжал доставлять своему приемному отцу наибольшее удовлетворение. Его полевая служба была неизменно выше всяческих похвал, а вверенные ему итальянские войска, хотя и не всегда достигали желаемых побед, в 1809 году вполне справились с возложенной на них задачей по отражению австрийцев, чем поддержали императора в самый критический момент. В 1810 году Евгений получил уведомление, что, по всей вероятности, вскоре станет независимым монархом со всеми вытекающими отсюда правами. Ему присваивался, хотя и не сразу, титул Великого герцога Франкфуртского. Это означало, что отчим более не рассматривал его в качестве наследника трона итальянского королевства. Тем не менее Евгений остался верно служить Наполеону в Милане как вице-король со своей супругой Августой-Амелией в роли вице-королевы. Это была любящая пара, и их семейство постоянно увеличивалось.
И все-таки, несмотря на личную популярность этой видной правящей четы, жители Северной Италии, пожалуй, даже всей страны, постепенно становились все более безрассудными. Их принижало то, что с ними обращались как со второсортными гражданами Французской империи, в то время как слишком много нахальных французских солдат и чиновников роскошествовали здесь за их счет. Наполеон в свое время пробудил в них заветные мечты о возрожденной Италии, чтобы затем разбить их вдребезги. Не испытывали итальянцы и ровным счетом никакого восторга от перспективы быть призванными в армию, чтобы угодить за границу с очередной авантюрой императора. В Испании неаполитанцы, тосканцы, жители Северной Италии тысячами проливали кровь во имя чужих интересов. Однако никто из них и помыслить не мог, какой ужас поджидает их в России.