Все трое жили на редкость домашней и удивительно гармоничной семейной жизнью. Полина взяла на себя повседневные заботы крошечного двора: она устраивала балы, приемы, театральные постановки. На острове заговорили даже об открытии оперного сезона. Ее усилия преобразили остров.
До появления на Эльбе Полины местный гарнизон умирал от скуки. Местные жители тоже пришли в восторг от ее нововведений. Буквально все островитяне дивились таким причудам, как страсть наносить визиты, сидя в портшезе (поскольку они сильно ее утомляли, что, не мешало ей, однако, танцевать до самого утра), и ее до неприличия открытым платьям. Настоящей сенсацией стали неаполитанские музыканты, которых она привезла с собой на остров. Полина заставила брата не только принимать участие в этих развлечениях, но и переделать заброшенную часовню в новый театр. Правда, случалось, что Бонапарты проводили тихие вечера в семейном кругу, играя в карты с кем-нибудь из офицеров — излюбленное времяпровождение Летиции. В начале 1815 года, когда полковник Кэмпбелл поставил Наполеона в известность, что намерен на несколько дней отправиться к докторам во Флоренцию, император сказал ему, что будет ждать его возвращения к 28 февраля. Полина в тот же день собиралась давать бал.
Однако, когда в назначенный срок полковник возвратился на Эльбу, ему доложили, что 26 февраля Наполеон отплыл в неизвестном направлении на борту брига «Непостоянный». Император лишь накануне поставил мать в известность. В своих мемуарах Летиция вспоминает, возможно, чересчур поэтично, что, услышав эту новость, она ответила: «Небеса не позволят, чтобы ты умер от яда или же от недостойной тебя бездеятельности, но только с мечом в руке. Так ступай, мой сын, исполни свое предначертание: тебе уготовано погибнуть с мечом в руке». Более практичная Полина пожертвовала своим лучшим бриллиантовым колье стоимостью в полмиллиона франков. При расставании она расплакалась, ей не хотелось, чтобы брат покидал Эльбу. В действительности содержание крошечного государства оказалось Наполеону не по карману, и к тому же он вполне искренне верил, что останься он на острове чуть дольше, как Бурбоны или австрийцы задумают либо отправить его в заточение, либо вообще убить. Так заметил незадолго до этого министр Людовика XVIII граф Блака д’Олп, обсуждая проблему короля Иоахима: «Если все пустить на самотек, то вскоре мы обнаружим, как этот человек с Эльбы высадится в Италии, угрожая безопасности и спокойствию Франции и Европы». Оба, Наполеон и Мюрат, несомненно, были в опасности. Когда Бонапарт садился на бриг, люди на борту судна затянули «Марсельезу», которую затем подхватили местные жители, столпившиеся на пристани. Более грозного отплытия Наполеон вряд ли мог себе представить.
Попавший впросак сэр Нейл Кэмпбелл допросил обеих дам. Он был настолько резок с Полиной, что та воскликнула: «Так не разговаривают с принцессами!». И ранним утром 3 марта в сопровождении галантного французского офицера бежала с Эльбы на фелюге. Проведя в море целую ночь, она высадилась на берег у Виареджо в Тоскане, где поселилась в расположенной по соседству вилле, в свое время принадлежавшей Элизе. Враждебно настроенные австрийцы тотчас посадили ее под домашний арест, и хотя ее заключение не отличалось особой строгостью, Полина была вынуждена оставаться в Тоскане до осени. «Мадам мать» просто оставалась в Портоферрайо до прихода неаполитанского линкора «Джоакино», присланного Каролиной в начале апреля, чтобы забрать Летицию в Неаполь.
I марта 1815 года Наполеон со своей крохотной флотилией высадился у Гольф-Жюан, неподалеку от Канн. У него имелась тысяча солдат и четыре небольшие пушки. Вместо того чтобы двинуться прямиком на Париж, он прошел безлюдными холмами Прованса в горы, а затем спустился в Гренобль, где его бурно приветствовали жители города. Лион тоже с ликованием открыл перед ним ворота. В Осере к Наполеону присоединился маршал Ней, совсем недавно пообещавший королю Людовику доставить узурпатора в «железной клетке». 10 марта Людовик XVIII спешно бежал из Парижа в Бельгию, а на следующий день император вернулся в Тюильри, не сделав ни единого выстрела. Гортензия и Жюли уже поджидали его во дворце.
И все же Наполеона вернула к власти недовольная Бурбонами армия, но не французский народ, уставший от войны и деспотизма. И хотя Бонапарт не собирался упускать из рук власть, политическое очковтирательство не было ему чуждо. По дороге в Париж он раздавал обещания заключить мир с соседями, а внутри страны установить конституционную монархию и снизить налоги: «Я не просто солдатский император, — сказал он другу Жозефа Бенжамену Констану, — я также и крестьянский император, и император простонародья Франции». Бонапарт изгнал недавно возвратившихся эмигрантов и отменил все дореволюционные титулы. «Публичное обсуждение, свободные выборы, ответственные министры, свобода печати — я желаю, чтобы именно так и было», — горячо заверял он Констана. В последующие несколько недель Наполеон «Дополнительным актом» ввел новую конституцию, которая устанавливала наследственную Верхнюю палату и выборную Нижнюю, а кроме того, отменяла цензуру печати. Эти меры носили исключительно косметический характер, и все прекрасно понимали, что Наполеон останется деспотом, каким был всегда. Фуше пытался переубедить его, но бесполезно. Не только мир, но и само существование империи были весьма сомнительны. Еще до конца марта Венский конгресс обнародовал воззвание: «Наполеон Бонапарт поставил себя вне рамок политических и общественных отношений и как враг и узурпатор мирового спокойствия заслуживает общественного возмездия». Англия и Пруссия обязались поставить под ружье 150 тысяч, а Австрия и Россия обещали еще 400 тысяч.
Тем не менее весь клан ринулся в Париж. Первым объявился Жозеф. Он прибыл в столицу 23 марта, три дня спустя после императора. Узнав, что швейцарцы намерены арестовать его, Жозеф спешно оставил Пранжен, закопав в одной из «лисьих нор» алмазов на сумму пять миллионов франков. Жозефу было поручено собрать семью, хотя большинство Бонапартов уже торопились в Париж. Наполеон написал Марии-Луизе, однако ответа не последовало. Император лично писал ей из Осера: «К тому времени, как ты получишь это письмо, я буду в Париже. Приезжай и привози ко мне сына». Но к этому времени она уже была безумно влюблена в Нейпперга и ужасно переживала, как бы новая авантюра ее супруга не стоила ей Пармы.
Императора несколько утешило неожиданное появление Люсьена, прибывшего в Париж 10 апреля с поручением от папы. Последний просил Наполеона защитить папские земли от посягательств короля Иоахима. В течение месяца произошло полное примирение. Люсьен получил в качестве городской резиденции Пале Рояль и в придачу титул принца империи. И все же он был в отчаянии от проводимой братом политики. Подобно Жозефу, Жером тоже пребывал в страхе перед возможным арестом и поэтому бежал из Триеста. Однажды в полночь, переодевшись матросом, он отплыл на небольшом неаполитанском судне, бросив Екатерину одну с ребенком на руках, а затем из Неаполя направился во Францию. Единственным из членов клана, кто не бросился очертя голову к императору, был Евгений. Он достаточно настрадался и теперь горел одним желанием — сохранить ради детей и семьи свои солидные личные капиталы. Гортензия оставалась в Париже на протяжении всей ссылки отчима, и вначале император держался с ней довольно холодно. «Ни за что бы не подумал, что ты предашь меня, — упрекал он ее. — Уж коли ты делишь с семьей ее успехи, будь добра разделить и невзгоды». После того как Гортензия расплакалась, Наполеон смягчился: «У тебя не найдется ни одного — оправдания, но ты ведь знаешь, что я любящий отец. Успокойся, я прощаю тебя. И забудем этот разговор». Тем не менее Гортензия пришла в ужас, узнав, что Наполеон не прочь заново отвоевать Бельгию.
Тем временем Летиция высадилась в Неаполе, где поселилась во дворце Портичи, этом неаполитанском Фонтенбло на окраине столицы с видом на залив. Каролина получила отменную головомойку за предательство Наполеона. Когда же она попробовала оправдываться, что, мол, не смогла удержать Мюрата, «мадам мать» отвечала: «Только через твой труп мог твой супруг замахнуться на твоего брата, вашего благодетеля и повелителя!» Дядя Феш тоже находился в Портичи, по-прежнему розовощекий и на удивление моложавый, хотя и не в лучшей своей форме. Услышав о побеге Наполеона с Эльбы, он воскликнул: «Мой племянник не иначе как сошел с ума!» Там же в Портичи находились Жером и Жюли. Первый пытался добраться до Франции сухопутным путем, но был вынужден повернуть назад, когда около Флоренции едва не попал в лапы к австрийцам. Вдвоем с матерью Жером посетил представление в Сан-Карло, где сидел вместе с хозяйкой в королевской ложе. Тем не менее вскоре «подавленная телом и душой», как Жером, пишет в своих мемуарах, Каролина поставила гостей в известность, что они должны как можно скорее покинуть пределы ее королевства. Летиция, Феш, Жером и Жюли в карете добрались по кишащей бандитами местности до прибрежной крепости Гаэты, где они оставили детей Мюрата, а сами взошли на борт французского боевого корабля «Дриада», присланного для них императором. По пути во Францию им пришлось пристать к берегу на Корсике, чтобы избежать встречи с британским патрульным судном, и поэтому они провели два часа в Бастии, где принимали местную знать, а затем отплыли дальше. Это был последний раз, когда Летиция навестила свой родной остров. 22 мая Бонапарты сошли на сушу в Гольф-Жюане, где 2 марта высадился Наполеон, и 2 июня, наконец-то, достигли Парижа.
Причиной подавленного состояния Каролины и спешного отъезда ее родни из Неаполя стало вторжение австрийцев. Мюраты не зря опасались за свое будущее, прекрасно зная, что любой из делегатов Венского конгресса проголосует против них. Один лишь Меттерних, казалось, благоволил к ним, но все же в тайне от них он считал, что Мюраты должны уйти. Весть о бегстве шурина привела Иоахима в неописуемую радость, он получил это известие во время придворного бала. 15 марта Иоахим объявил Австрии войну, призвав всех итальянцев подняться против захватчиков и тем самым помочь ему создать единое итальянское королевство. Своими действиями он окончательно разбил надежды Наполеона убедить союзников, что его возвращение было сугубо внутренним делом Франции и никоим образом не касалось установившегося в Европе мира. Наполеон уже написал в Рим, заверяя папу, что у него нет никаких видов на Италию. Тот факт, что Мюрат объявил войну, еще раз убедил союзников, что мир с Бонапартом невозможен и его следует поставить вне закона. Будучи искренне уверен, что помогает императору, король Иоахим, собрав 40 тысяч солдат, двинулся маршем на север и занял Рим и Болонью. Большинство его солдат были зелеными новобранцами, которыми командовали неопытные офицеры, но при всем при этом слишком благоразумные, чтобы рисковать своими жизнями ради каких-то глупых авантюр. В апреле Иоахим узнал, что на Болонью движутся две австрийские армии. Одну из них возглавлял Нейпперг, который временно был отстранен от другой не менее ценной службы. Он задумчиво, хотя и немного скованно, писал Марии-Луизе в Вену: «Я дрожу при мысли, что с Вашим величеством может произойти нечто нехорошее, с Вами, чья беспредельная доброта и ангельский характер не заслуживают ничего иного, кроме счастья, и ежедневно, даже в разгар битвы, молю Бога, послать Вашему величест