— Провокационный наряд для похода в ресторан, — улыбнулся Мир, только сейчас поняв, что все это время Ласка щеголяла практически в нижнем белье не только при нем, но и при всех.
Огнева поражала своей противоречивостью. Нежная, ласковая, спокойная — она горела как огонь, под стать своей фамилии, и бросала вызов условностям.
Она не сказала отцу, что стала жертвой насилия, и получила психологическую травму, да и не видела она себя таковой. Она предпочла придумать сказочку про ориентацию, поставив родных в тупик, и все, лишь бы те оставили ее в покое. А сейчас она сама хотела.
Хотела его. Мира. Хотела отдаться ему, и у него от этого башню сносило.
У нее было столько времени, чтобы выбрать кого-то. Довериться, попробовать… Но она доверилась ему. Ладно, пускай она его не выбирала, так сложились обстоятельства, и Мир только их укрепил, потому что отпускать девушку не собирался, но все же она ему доверилась. Это отчетливо читалось в ее воинственном серебряном взгляде.
Но самое смешное и в то же время печальное было в этой ситуации то, что Мирослав боялся больше Ласки. Он так не боялся ни на первом своем заседании, ни перед первой встречей с отцом.
И осознание своего страха напугало Соколовского еще сильнее. Он давно понял, что Ласка значила для него намного больше, чем обычная девушка, даже больше, чем будущая супруга, способная принести ему выгоду. Слава значила намного больше… понять бы еще, был ли предел у этой значимости.
Мир, стоя рядом с этой безумно красивой девушкой, смотрел в серебряные глаза и понимал, что здесь и сейчас ему вообще ничего не нужно, кроме нее самой.
Конечно же, это временное помутнение. Скорее всего, из-за долгого воздержания и переизбытка гормонов, и в скором времени все изменится, но сейчас мужчина сделал два больших размашистых шага, преодолевая расстояние между ними, и, взяв в ладони лицо Ласки, приник к ее губам. Он не торопился, втягивал в себя ее нижнюю, затем верхнюю, с таким аккуратным красивым бантиком, губу и наслаждался. Он растягивал удовольствие, все еще опасаясь оплошать и всего этого лишиться.
В своих совместных семейных ночевках, как он их окрестил про себя, они заходили далеко. Слава позволяла ласкать себя бесконечно долго. Столько, насколько у него хватало выдержки, а потом он бежал в душ и помогал себе сам, не особо-то и стараясь, потому что каждый раз ходил по грани. Мирослав приучил Ласку к своим губам, пальцам и рукам, но самая главная незадача была в том, что он не приучил ее к своему члену. Ведь тогда, на кухне, Огнева запаниковала после того, как Мир спустил с себя брюки и вытащил наружу свое достоинство. Больше таких ошибок мужчина не повторял, и все у них было гладко. Но вот она и незадача. Как сейчас? Трудно заниматься сексом, не доставая члена из трусов.
Но Слава его опять удивила: она всего лишь накрыла ладонью выпирающий бугор в его брюках, а у него глаза кровью налились и в висках застучало.
Наверное, это было какое-нибудь глазное давление или еще…
Че-е-е-ерт.
Ласка крепче сжала свои пальчики, беря в свой плен не только его мужское достоинство, но и разум, и Мир застонал в податливо распахнутый рот…
Ласка
Сжала пальцы, удивляясь самой себе. И откуда во мне столько смелости? Кожа покрылась пупырышками, а все волоски встали дыбом, я поежилась от холода. Мир был рядом, но не грел, он держал в ладонях мое лицо, а мне хотелось, чтобы всю меня.
Чтобы не потеряться в самой себе, чтобы не разорвать связь с реальностью и не погрязнуть в собственных страхах. Ведь от позорной попытки сбежать меня отделял одна-единственная причина — Соколовский.
Если бы не он.
Если бы не его темные, затягивающие в свою бездну глаза, я бы уже давно сбежала либо вообще не ступила на порог этой квартиры с вполне ясной целью, как сегодня.
— Почему ты дрожишь? — задыхаясь, прошептал Мир и заглянул мне в глаза. Он искал страх в моем взгляде, а я видела лишь его страх, и это подкупало до невозможности.
Пальцы, лежавшие на его паху, словно онемели, они чувствовали мужскую твердость и силу, но боялись пошевелиться.
— Согрей меня, — тихо, но уверенно произнесла я и потянулась обратно к его губам.
Сладкие. Его поцелуи были сладкими, а еще они отбирали у меня возможность думать и мыслить. Каждый раз, стоило Соколовскому лишь подойти ко мне, я терялась, увязала в его энергетике, как бабочка в паутине, и не могла сдвинуться с места, да и не хотела особо.
Поняла это не сразу. Но с каждым днем, засыпая в его объятиях, я тянулась к нему все сильнее. Я нуждалась в его тепле на каком-то ином уровне, интуитивном или подсознательном — неважно. Важно было лишь то, что я хотела его. Причем не только физически, но и эмоционально и умственно. Если такой разряд желания вообще бывает. Но я давно сменила свою точку зрения и позицию, и, как бы ни было дальше, главное, чтобы первым, а лучше бы и единственным мужчиной в моей жизни был именно он.
А поэтому нельзя все испортить. Нельзя испугаться. Нельзя позволить собственным страхам овладеть собой полностью.
Я пошевелила пальчиками и провела указательным по мужскому достоинству, ощущая твердость сквозь ткань брюк. Всхлипнула, а Соколовский убрал руки с моего лица и обнял меня, притягивая к себе еще ближе. Впечатывая в себя.
— Куда же… Ты… Так торопишься-то, — шептал он каждое слово, прерывая поцелуй, затем возвращался к моим губам и шептал следующее.
Я и ответить-то ему ничего не могла, только хотела открыть рот, как он завладевал моими губами по новой, позволял лишь сделать короткий глоток воздуха, целуя в эти моменты уголки моих губ, подбородок и шею.
Соколовский с усилием оторвался от меня, облокотился своим лбом о мой и, проведя ладонью по моей спине, прошептал:
— Ты безумно красивая, Ласка. И нежная. Прямо до трясучки в пальцах. Каждый раз трогаю тебя, а меня молниями всего прошибает.
Я опять ничего не сказала. Мне казалось, что даже если и попытаюсь, то не произнесу ни слова. Я всхлипнула и потянулась пальцами к вороту его рубашки, начала расстегивать пуговички, но получалось у меня из рук вон плохо.
— Сейчас, сейчас, — хрипло усмехнулся он и накрыл ладонью мои, как оказалось, дрожащие руки.
— Не торопись. — Он поцеловал меня в скулу и начал расстегивать пуговицы пальцами одной руки. А у меня и двумя руками не получалось… — Когда ты так себя ведешь, у меня крышу сносит. — Еще один поцелуй, в ямочку около уха, и будоражащий шепот: — Мне кажется, что ты нереальная. Иногда ощущаю себя больным. Психически. И до сих пор не понимаю, как так долго продержался.
Он вытащил рубашку из-под брюк и начал стягивать ее со своих плеч, я тут же принялась водить пальчиками по коже, освобождившейся от ткани. Вела подушечками пальцев от шеи к плечам, от плеч к запястьям, оглаживая красивые и сильные натренированные руки, увитые венами, которые сейчас проступали сильнее обычного.
Соколовский же немедля, лишь часто и коротко дыша, расстегнул брюки и с сумасшедшей скоростью от них избавился. Затем он обхватил меня за талию и повалил на кровать, ложась сверху, но перенося весь свой вес на руки.
— Ласка… — Мирослав провел ладонью по моим волосам, запутывая в них пальцы. — Скажи что-нибудь. Ты здесь? — он усмехнулся, но я на каком-то интуитивном уровне почувствовала, как тяжело ему дался этот вопрос.
— Я с тобой, — мой голос осип и был абсолютно не похож на мой родной тембр, я чуть кашлянула, но это не помогло, я по-прежнему говорила хрипло, а каждое слово давалось мне с адским трудом, горло саднило. — Пожалуйста, не останавливайся. Я… Я… — Облизала губы и потянулась к мужчине, понимая, что словами я еще долго буду пытаться что-то доказать.
Губами и языком тела проще.
Я поцеловала его щеку, скулу, висок, потерлась кончиком носа о мужскую бровь, почувствовала на щеке невесомое щекотание его ресниц — и улетела.
В пропасть или на вершину? Я не понимала. Я лишь осознала, что, кажется, это и была та самая пресловутая любовь, иначе как еще объяснить, что сердце в моей груди замирало лишь от ощущения его пушистых ресниц на своей коже? Такая мелочь, но такая чувственная и вышибающая из-под ног почву. Хотя какая почва, когда я и так лежала, а ступни покалывало. Я водила ими по простыням, чувствуя дрожь.
Да, все мое тело потряхивало, не только пальчики на руках и ногах, но и всю меня.
— Поднимись чуть-чуть, — шепнул Мир мне на ухо, чтобы освободить меня от топа, и я послушалась. Это все было знакомо, он уже не раз касался моей груди губами, поэтому я расслабленно подчинилась его ласкающим движениям и смазанным касаниям губ.
Я вздрагивала и всхлипывала, а мужчина языком выводил непонятные узоры на моей груди. Затем он прикусил кожу на моем животе, я охнула и поняла, что это то самое место, на котором он написал предложение.
— Жаль, что буквы стерлись, — как расстроенный мальчишка шепнул он и начал поцелуями спускаться все ниже и ниже.
Да, на месте его импровизированного предложения остались лишь чернильные разводы, и в этот момент мне пришла сумасшедшая мысль: я захотела эти слова на своем теле. На всю жизнь. Совершенно точно. Но стоило только Мирославу развести мои ноги и опуститься поцелуями еще ниже, как я задохнулась, крепче сжала простыни и уже ни о чем вообще не могла думать, лишь чувствовать. Всеми своими рецепторами ощущать щекочущую сладость его губ и импульсы простреливающего через всю меня наслаждения.
Мирослав зубами отодвинул полоску моих трусиков и прикоснулся ко мне языком. Я застонала, выгибаясь дугой, но сегодня мне не хотелось такой ласки. Сегодня я была настроена более решительно…
— Мир, Мир, пожалуйста…
— Что, Слава? Что? — Соколовский приподнял голову и прожег меня своим темным взглядом. В его глазах было столько всего, что у меня сейчас не хватило бы умственных способностей распознать хоть что-то.