— Вы сожалеете? Да? О чем? О том, что я — американка? Вы думаете — это большое несчастье? Вы думаете, я была бы счастливее, если бы…
— Вы так похожи на китаянку.
— Да, моя глубокая симпатия и любовь к Китаю делают меня похожей на китаянку!
Он больше не желал говорить. Он тяжело встал и затопал к своему месту. Вдруг он остановился. Еще раз злоба сверкнула в его глазах:
— Но ваш муж?
Джентльмен, похожий на Будду, встал, широко открыл глаза, вежливо поклонился японцу:
— Мистер Ван Сунлин. К вашим услугам. Американский подданный. Родился в штате Мичиган.
— Какой счастливый конец, — сказала Бабушка. — Право, это — тяжелая история, и как приятен хороший конец.
— Погодите, это еще не конец, — возразила Анна Петровна и продолжала: — Мы приехали в Тянцзин поздно ночью. Японская полиция сейчас же занялась китайскими беженцами. Их выталкивали из вагонов, обыскивали тут же и иных арестовывали, других отпускали. Мы потеряли из вида китайскую леди и ее спутников. Мы двигались пешком. Наконец мы перешли через мост и были на французской концессии, наконец в безопасности от японцев!
Вдруг мы услыхали громкий смех. Китайская леди миссис Ван стояла у входа в отель и желала нам доброй ночи. Мы были рады ее видеть, но муж сказал ей все же с упреком:
— Миссис Ван, стоило ли подымать всю эту историю и пугать ваших же китайских беженцев в вагоне, и это только для того, чтобы подразнить японцев? Это недостойно серьезного человека, и вас извиняет только ваша молодость.
Миссис Ван вдруг сделалась серьезной. Она перестала смеяться.
— Друзья, — сказала она, — я делала это не для насмешки над японцами. В вагоне ехал дорогой для Китая человек, который должен был попасть в Тянцзин. Я оберегала его. Я должна была отвлечь внимание от него, я заинтересовала их своей особой. Не правда ли?
— Но тот человек?
— Он уже в безопасности.
— Кто же он был? Где он сидел?
— Он был ама с ребенком.
В этот самый момент раздался какой-то звук. Все взглянули на дверь. На пороге стоял мистер Сун. Что он слышал? Когда он вошел? Увлеченные рассказом, его не заметили раньше.
Он поклонился компании и сказал своим обычным тоном:
— Я попрошу вас, миссис Чернова, об одном личном одолжении. Пожалуйста, забудьте эту историю, и пусть ни одно ее слово не будет повторено. — И он опять поклонился.
Анна Петровна вздрогнула: в спокойном лице мистера Суна она вдруг узнала аму с ребенком на руках.
20
Финансовое положение Семьи делалось все хуже. Как и вся страна, и они в своей скромной мере пострадали от разрушенной экономики, явившейся следствием «дружеских» японских экспедиций в Китай. Покорение Китая было дорогостоящим предприятием, и, по японским расчетам, само китайское население должно было оплачивать свое порабощение.
Лида потеряла работу, потому что магазины сократили штаты служащих. В европейских предприятиях прежде всего увольняли русских. И Петя получил предупреждение о возможном скором увольнении. В пансионе были незанятые комнаты. Счет миссис Парриш все еще не был оплачен. Никто не приходил за ее вещами. Они оставались в ее комнате, и Семья не знала, как решить: свободна ли эта комната или же занята. Петины «волонтерские» деньги (Дима называл их «военной добычей») помогли мало, так как цены подымались с каждым днем. Так война сделала свое дело: она пожрала всю, казалось бы, явную прибыль — и никто не нажился, и все пострадали. Единственным видимым трофеем в Семье были Лидины белые туфли.
Лида плакала несколько дней после того, как ее рассчитали. Она горевала, так как не было надежды найти другую службу. Но затем наступила внезапная перемена в ее настроении, она успокоилась, более того, стала очень веселой. Она помогала Матери на кухне, и лицо ее выражало счастье. Нос ее был напудрен. Миссис Парриш перед самым отъездом нашла залежи пудры и отдала все Лиде, и Лида радостно думала, что пудры ей хватит до старости. Но Бабушка уже грозила отнять пудру и запереть на ключ.
Великий момент в жизни Лиды произошел недавно.
Однажды, с лицом распухшим от слез, она сидела на скамье в парке. Вот уже три дня как она ходила по концессиям, ища работы. Только что она просилась в гувернантки, и ей отказали из-за ее молодости. Она сидела печально на скамье. Вдруг она увидела Джима. Он шел по направлению к ней. Неожиданно для себя самой Лида вдруг разрыдалась. Джим бросился к ней. Два часа сидели они уже вместе на той же скамейке. О чем они говорили, никто не слышал. Но с того часа Лиду уже не видели плачущей. Радостная улыбка появилась и не покидала ее лица.
На следующий день Джим снова пил чай вместе с Семьей. Он сообщил, что уезжает в Америку, так как должен поступить в университет. На память он просил карточку и всей Семьи и Лиды отдельно, но ни у Семьи, ни у Лиды карточек не было. На следующий день он опять пришел, уже с фотографическим аппаратом, снял дом и Семью, но для Лиды испросил позволения сняться в студии, чтобы иметь ее хороший большой портрет. Портрет был большой, но не хороший. Лида была горько разочарована, увидев себя с так широко улыбающимся ртом, что ее глаза сузились в щелки, а щеки сморщились. Она уверяла всех, что не похожа на свой портрет. Но Джим казался довольным, получив его. Его прощальным подарком были часы-браслет, и этот подарок был так изумительно прекрасен, что невозможно описать словами.
На следующий день Джим опять пил чай с Семьей. Потом он долго сидел с Лидой в саду, и Бабушка приняла меры, чтобы ни Дима, ни Собака им не мешали. Лида и Джим обсуждали то драгоценное, что есть только у молодости: будущее.
— Вы не будете бояться бедности; — спросил Джим.
— Я всегда была бедной, — ответила Лида. — Я и не знаю, как живут иначе.
Их план на будущее был скоро обдуман, решен и принят. Джим уедет в Америку, поступит в университет и будет усердно и много работать. Он постарается зарабатывать и откладывать деньги. При первой финансовой возможности он выписывает Лиду, она приезжает, и они венчаются.
— Возможно, нам будет иногда очень трудно.
— Когда нам будет трудно или печально на душе, я стану петь для вас, — сказала Лида.
— У вас есть голос?
— Голос есть, но у меня плохая интерпретация. Слушайте, я спою сейчас.
И Лида запела пастораль «Мой миленький дружок» из «Пиковой дамы». На этот раз нельзя было сказать, чтоб ее интерпретация была плоха. Она пела, а Джим смотрел на нее, любовался ею и думал, что нет прекраснее зрелища в мире, чем счастливая поющая Лида.
Итак, Лида влюбилась. t
Бабушка первая заметила и поняла истинное положение вещей. Она призадумалась. Любовь в Семье была решающим фактором жизни. Женщины этой Семьи любили раз и на всю жизнь. В Семье не знал ни измен, ни разводов. Не была ли бедная Таня примером? Бабушка знала, что Лидии выбор, раз совершенный, был навек, на всю жизнь. Но Джим — иностранец, и судьба Лиды начала тревожить и даже пугать Бабушку.
От всех печалей, болезней, тревог у ней было одно лекарство — молитва. Теперь, когда Лида, потеряв службу, помогала дома, Бабушка имела больше свободного времени и ежедневно ходила в церковь.
Обычно она покидала дом утомленной, усталой, а возвращалась спокойной и радостной. Она ходила в маленькую миссионерскую церковь, где священником был китаец. Церковь эта была очень бедная, прихожане — почти нищие. Священник, потомок мучеников за православную веру в Китае, был человеком ангельской душевной чистоты и такого же смирения. Молились там усердно и смиренно. Калеки, старики, бедняки. С каким трудом опускались на колени! Не было видно ни одного цветущего здоровьем лица, ни богатых одежд, ни самодовольных улыбок. Свечей ставили мало, и то самые тоненькие, по 10 сентов. Эта паства не имела земных материальных благ, из которых могла уделить Богу. У них не было ни золота, ни ладана, ни смирны. Они приходили молиться с переполненным сердцем, но с пустыми руками. Священник вел полуголодное существование.
Церковь! Последнее убежище страдающего человека! В разных городах и селах, на двух континентах, удрученная горем, нуждой и заботами, — приходила Бабушка в церковь — и все тот же Христос встречал ее теми же словами: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз успокою вы». И она, помолясь, всегда получала желанное и обещанное: «И обрящете покой душам вашим». В этом все изменяющем и изменяющемся мире Христос был неизменяем. В золотой ли ризе, покрытой сапфирами, как было когда-то раньше, или здесь — на деревянной дощечке — Он был Один и все тот же — Учитель человека. И Бабушка выходила из церкви, зная по долгому опыту, что «иго Мое благо, и бремя Мое легко есть». И легким шагом она спешила в Семью помогать нести это бремя, так как тяжести собственной ноши она уже не чувствовала.
21
Письма мадам Милицы имели то странное свойство, что за ними следовала какая-нибудь перемена в жизни Семьи.
Ее третье письмо пришло наконец из Шанхая, куда она была депортирована из Гонконга как «нежелательный элемент». Было ли это уколом ее самолюбию? Мадам Милица не поделилась своими чувствами и соображениями по этому поводу.
Профессор со вкусом читал письмо вслух группе заинтересованных обитателей дома №11. Ми-лица сообщала удивительные новости.
Король Англии вдруг заинтересовался положением русских беженцев в Шанхае. По его распоряжению начата была их регистрация, и самые невероятные, неслыханные вопросы задавались беженцам: куда бы вы хотели поехать? каким путем — морем, сушей, по воздуху? сколько багажа вы хотели бы взять? есть ли долговые обязательства, которые вы хотели бы погасить до отъезда?
Ответы записывались на казенную английскую бумагу, с заголовком и печатью. Привыкши профессионально говорить правду, мадам Милица была честно откровенна и с посланцем английского короля. Она ответила, что если король действительно ею заинтересован и хочет помочь, она, со своей стороны, пойдет навстречу и с поклоном примет его любезность, но только при одном условии, что его помощь будет бесплатной. Ибо, простите за откровенность, мадам Милица заявляет всем королям и всем управляющим без королевского титула, что она устала платить налоги, штрафы, почтовы