Мимо медленно продвигается одна семья за другой, и Джо жалеет, что ему не довелось проводить побольше времени вот так, с Роузи и детьми, когда они были маленькими. Через двенадцать лет он выйдет на пенсию. У Джей Джея и Колин к тому времени уже будут дети. Джо трижды стучит по дубинке. Девочки, даст бог, тоже будут замужем, и дети у них тоже будут. Он снова стучит по дереву, за Роузи.
Роузи беспокоится, что девочки не устроены, танцуют и стоят в позе собаки мордой вниз, а постоянных молодых людей у них нет, и даже намека на свадьбу никакого. Мир йоги и мир танца населены большей частью женщинами. Похоже, немногие подходящие парни в балетной труппе или геи, или из Восточной Европы, так что их фамилии Роузи даже написать не может, а ученики в студии йоги если не женщины, то понаехавшие. Давняя вера Роузи в то, что ее девочки однажды выйдут замуж за славных ирландских мальчиков-католиков из городских, тает и делается даже абсурдной. Если они вообще когда-нибудь выйдут замуж. Если он не окажется протестантом.
Через двенадцать лет даже Патрик может остепениться или, по крайней мере, поселиться где-то в другом месте. Будем надеяться, все отпрыски Патрика будут законными.
Пенсия и внуки. Ему будет пятьдесят пять, еще достаточно молодой, чтобы радоваться детишкам. Будет водить их в «Фенуэй» и баловать, что сил хватит.
На Лэнсдаун сейчас уже пусто, осталась только стайка тупых рыбешек, которые пошли против течения. Шестеро мальчишек-студентов стоят посреди улицы. Джо по трем футболкам и двум кепкам видит, что они из Бостонского колледжа. Все пьяны, хохочут и плюются, шумят и ведут себя как недоумки. Судя по всему, не лучшие студенты в колледже, не самые блестящие.
Вдоль улицы плечом к плечу стоят полицейские, они уже семь часов так стоят, им всем не терпится попасть домой, а эти шесть идиотов оказались у них на пути. Джо вздыхает, понимая, что их время сочтено. Хотел бы он, чтобы они сберегли всем время и нервы и прямо сейчас ушли. Джо и его товарищи дадут мальчишкам лишь немного еще попраздновать и чуть протрезветь. Пива посреди улицы больше взять неоткуда, туалета тут тоже нет. Даже тележка с хот-догами Арти давно уехала. Может, сами уйдут? Джо знает, что не уйдут.
В конце концов Джоунси выступает вперед, на проезжую часть. Пора придать делу ускорение. Теперь вечер закончится одним из трех: полным сотрудничеством, автозаком или «Скорой».
Джоунси – медведище под метр девяносто, выросший в крутом районе Роксбери. Он не спеша выдвигается на середину улицы и подходит к самому высокому из ребят, в котором и метра восьмидесяти-то нет. На пареньке полосатая рубашка-гольф, джинсы и топсайдеры.
– Игра кончилась, ребят, – говорит Джоунси. – Пора на боковую.
– У нас есть право тут стоять, если нам хочется, – отвечает один из мальчишек пониже ростом.
– Да ладно, – говорит Джоунси. – Все по домам разошлись. Пора закругляться.
– У нас свободная страна, – подает голос рыжий, с виду самый пьяный из компании.
Парень, стоящий нос к носу с Джоунси, напрягается и смотрит Джоунси прямо в глаза. Он не шевелится. Джоунси расставляет ноги чуть пошире и придвигается вплотную к лицу парня.
– Слушай, Честер, – говорит Джоунси. – Тебе и твоим друзьям пора домой. Сейчас же.
Может, дело в том, что Джоунси вторгся в личное пространство пацана, может, в гордости альфа-самца, может, в том, что Джоунси выплевывает «т» и «п», а может, в том, что он назвал парня Честером. Джо никогда не понимает, что именно спускает курок, но и он, и все полицейские, наблюдавшие за происходящим, знали, что Честер клюнет. Честер замахивается на Джоунси, и тот легко уходит от удара. Потом хватает Честера за руки, разворачивает, укладывает животом на асфальт и застегивает на нем наручники.
Джо и десяток других полицейских строем выдвигаются по улице в сторону оставшихся ребят с внушающим страх намеком на силу.
– Это вам не школьная охрана, ребята, – говорит Томми. – Это бостонская полиция. Если не хотите отправиться вместе с Честером в участок, предлагаю вам прямо сейчас пойти по домам.
Мальчишки мешкают полсекунды, а потом, как стая птиц, решившая дружно сняться с места, молча покидают Честера и устремляются по Лэнсдаун, прочь из города. Молодцы. Джо улыбается и смотрит на часы. Пора домой.
Уже заполночь Джо паркуется на Кук-стрит. Настроение его чуть улучшается, когда он радуется небольшой, но важной победе. Парковка в Чарлстауне иной раз – сущий кошмар. Он уже привык «приезжать домой» и полчаса потом искать место, которое всегда оказывается за шесть кварталов от дома, у подножия холма. А потом начинается дождь. Сегодня Джо нашел место с первого раза – прямо напротив дома.
Он выходит из машины, и каждая мышца в его теле протестующе кричит: «Не заставляй меня больше стоять!» Он упирается ладонями в крестец, пытаясь выпрямиться. Это требует усилий. У него такое чувство, будто он состарился на тридцать лет в одну ночь, словно он – Железный Дровосек, и каждому шарниру в его теле не помешала бы порция WD-40. А его бедные ноги ничто не спасет.
Подходя к входной двери, он с удивлением видит, что окна за задернутыми шторами светятся янтарным желтым. В гостиной горит свет. Он снова смотрит на часы, хотя знает, который час. Патрик еще на работе, в баре «Айронсайд». Роузи жаворонок, она обычно не засиживается позже десяти, но иногда у нее бывает бессонница. Иногда Джо возвращается после полуночи и застает ее за гладильной доской. Роузи все гладит: одежду, белье, простыни, полотенца, салфеточки и даже иногда кружевные занавески. Гладильная доска стоит в гостиной всегда, это такая же часть обстановки, как кресло Джо или лежанка Джеса. Если Роузи не гладит, то лежит на диване, устроившись под одеялом, смотрит телемагазин или Опру. У Роузи на кассетах записано шоу Опры Уинфри лет за десять как минимум. Иногда она засыпает, и телевизор мигающим светом озаряет ее ангельское лицо. Но сейчас свет в гостиной не мерцает. Горит люстра.
Джо поворачивает холодную медную ручку входной двери и открывает ее. Лампа в холле подсвечивает нижние ступеньки лестницы на второй и третий этаж, но за исключением этого в доме темно и тихо. Джо закрывает дверь, запирает щеколду и бросает ключи на деревянный столик слева от двери. Они падают к ногам Девы Марии.
Над ней к стене приделана белая мраморная чаша со святой водой. Роузи благословляет себя и любого, кто окажется под рукой, каждый раз, когда входит в дом или выходит на улицу. Каждое воскресенье она меняет воду. Джо ругает себя за то, что забыл утром освятить футболку Педройи, прежде чем уйти на перекличку. Может, из-за этого «Сокс» и проиграли. Перед третьей игрой надо будет обязательно благословить футболку Ортиза.
Джо входит в гостиную и замирает на месте. Роузи не спит, но она не гладит и не смотрит телемагазин или Опру, лежа на диване. Телевизор выключен. Она сидит, одна нога обвивает другую, как у ребенка, ее вязаный плед цвета слоновой кости окутывает плечи и колени. В каждой руке у Роузи по пустому винному бокалу. На кофейном столике стоит пустая бутылка из-под шардоне, а рядом – полный пузырек красного, как помидор, лака для ногтей. Джо замечает, что из-под пледа торчат пальцы ног Роузи со сверкающим педикюром.
У нее все еще накрашены глаза, на шее золотой крестик. Она не в пижаме. Она улыбается, когда замечает Джо, но он видит, что улыбка фальшивая, и тяжелый взгляд ее глаз превращает кости на ногах Джо в желе.
– Кто? – спрашивает он.
Роузи глубоко вздыхает.
– Эми звонила.
– Где дети?
– С детьми все хорошо.
С детьми все хорошо. У Роузи по-прежнему незнакомое, неправильное лицо. Эми звонила.
Жена Томми.
О Господи.
– Что такое? Где Томми?
– Томми дома. С Томми ничего не случилось. Она из-за тебя звонила.
– А что со мной?
Сердце Джо стучит как бешеное. Он словно обыскивает комнаты дома, где никогда прежде не был, сходит с ума, не зная, что ищет.
– Она говорит, Томми за тебя беспокоится. Что-то не так.
– Со мной? Из-за чего он беспокоится?
Роузи умолкает и поднимает к губам пустой бокал. Останавливается, не донеся его до губ, потому что понимает, что уже выпила вино, и опускает бокал обратно на колено.
– Он боится, что ты пьешь.
– Глупости.
Роузи не сводит с Джо глаз.
– Господи, Роузи, я не пью. Ты знаешь, что не пью. Я не пьяница. Я не такой, как мать.
Если взять во внимание пустую бутылку, что стоит перед Роузи, то вся ситуация преисполнена иронии, но Джо подавляет порыв сострить, уязвить жену, отразить это несправедливое обвинение. А между тем ему до смерти хочется «Короны».
– Тогда что, наркотики? – спрашивает Роузи.
– Что? – отзывается он. Говорит он громко и слишком высоким голосом, который звучит так, словно он виноват, а он-то на самом деле в ярости. – С чего он вообще думает такие глупости?
Он ждет. В чем бы ни было дело, она тоже так думает. Что, вашу мать, происходит?
– Не злись.
Вместо того чтобы рассеяться, волна болезненных ожиданий, связанных с детьми, а потом с Томми, все еще движется внутри Джо, побуждая его что-то сделать. В его груди начинает подниматься злость, две бури сталкиваются.
– Я прихожу домой после шестнадцати часов работы, и меня обвиняют в том, что я наркоман. Да, я зол, Роузи.
– Он о тебе беспокоится. Говорит, что ты себя странно ведешь, на себя не похож.
– Это как?
– Стал какой-то неловкий. Говорит, ты на днях споткнулся, когда вылезал из машины, и упал.
– Чертово колено.
– Все твои рапорты возвращают на доработку, и у тебя часы уходят на то, чтобы все подать по форме.
Это правда.
– Он за тебя волнуется, Джо. И я тоже.
– Из-за того, что тебе Эми рассказала?
– Да, – отвечает Роузи.
Но она еще не закончила. Она всматривается в лицо Джо, пробует воду. Есть что-то еще. Он разжимает кулаки, пытаясь смягчить свой вид, чтобы дать ей возможность сказать, что у нее на уме. Подходит к дивану, садится с Роузи рядом, чтобы не нависать над ней. Может, ей нужен еще бокал вина. Ему-то точно бутылка пива не помешает.