Ну теперь у Кейти есть парень. Не у Меган. Но если жизнь чему-то научила Кейти, Феликс один раз взглянет на Меган и отвергнет Кейти ради лучшей из сестер О’Брайен. Лежа в постели рядом с Феликсом, Кейти может признаться себе, что эта надуманная драма отдает паранойей, что она даже абсурдна, но ей все равно легче оттого, что Меган нет дома.
– Так вот как ты живешь, – говорит Феликс, лежа на спине и осматривая все вокруг.
Кейти зевает, пытаясь увидеть свои вещи, как в первый раз: что Феликс подумает про ее фиолетовое покрывало на кровати и простыни в цветок, ее детский комод и коллекцию фигурок Хелло Китти, ее пушистый коврик из «Пиер 1», трещины на штукатурке, которые разбегаются, как речные притоки, от пола до потолка, ее дешевые, когда-то белые рулонные шторы, пожелтевшие, как старые зубы, и безвкусные зеленые занавески, которые сшила и недавно погладила мама.
– Мне нравятся цитаты, – говорит он.
– Спасибо.
У Кейти на стенах написана черным маркером двадцать одна вдохновляющая цитата. Большей частью это высказывания мастеров йоги, таких как Бэрон Баптист, Шива Ри и Ана Форрест. Есть цитаты из стихов Руми и изречения Будды, Рам Дасса и Экхарта Толле.
Когда Кейти росла, мама пыталась накормить ее духовной мудростью Евангелий по Матфею, Марку, Луке и Иоанну, но эти слова не утолили ее голод. Слишком много католических псалмов прошло мимо ушей Кейти, не проникнув в сознание, они были отброшены как устаревшие, эзотерические и не имеющие к ней отношения знания. Она не могла себя с ними связать. В духовном учении йоги, буддизма и даже в поэзии Кейти нашла слова, которые питают ее душу.
К тому же преподаватели йоги любят цитаты: утверждения, намерения, слова просветления. Йога вся о том, как достичь равновесия ума, тела и духа, чтобы жить в мире, здоровье и гармонии с окружающими. Цитаты – шпаргалки, напоминающие, что надо сосредоточиться на том, что важно.
Когда диджей в голове Кейти застревает на негативном плей-листе, она прибегает к цитатам на своей стене, сознательно заменяя установленный у себя по умолчанию мрак и ужас проверенными временем позитивными словами мудрости в удобной упаковке.
Она читает:
«Ты или здесь и сейчас, или нигде», – Бэрон Баптист.
– Особенно мне нравится твоя кровать, – говорит Феликс с дьявольской улыбкой и целует Кейти.
Ее кровать когда-то принадлежала женщине по имени Милдред, сестре их соседки, миссис Мерфи. Милдред вообще-то умерла на этой самой кровати. Кейти внушала отвращение перспектива унаследовать кровать Милдред, но до того она спала на футоне на полу, а миссис Мерфи отдавала кровать даром. «Что? Ты откажешься от прекрасной даровой кровати?» – сказала мать Кейти. Кейти хотела возразить, что на ней только что умерла женщина, так что не больно-то она прекрасна, но Кейти была без гроша, и не в ее положении было спорить. Она каждый день окуривала кровать благовониями несколько недель подряд и до сих пор каждую ночь молится Милдред, благодарит ее за удобное место для сна, надеется, что та счастлива на небесах и что она не придет сюда вздремнуть или устроить пижамную вечеринку. Милдред наверняка прямо сейчас переворачивается в гробу, если видит в своей кровати голого черного протестанта. Кейти целует Феликса и решает не говорить ему о Милдред.
– Мне не по себе из-за того, что мы пропустили утреннее занятие, – говорит Кейти, разделяя вину с Феликсом.
Она выучилась быть виноватой тогда же, когда научилась себя вести. Пожалуйста. «Я чего-то хочу». Виновата. Спасибо. «У меня что-то есть». Виновата. «Я целую красивого голого мужчину в кровати Милдред, а мои ничего не подозревающие родители смотрят в это время телевизор двумя этажами ниже». Виновата. Способность пристегнуть вину к любому хорошему чувству – это умение, которое взращивают в себе ирландцы, высокое искусство, вызывающее больше восхищения, чем даже пируэты Меган. Кейти окончательно проснулась пять минут назад, а вина уже сидит, распахнув глаза, за столом и улыбается – и на голове у нее сверкающая корона.
– Мы занимались кое-чем духовно просветляющим прошлой ночью, – с улыбкой говорит Феликс, и на его левой щеке появляется ямочка, от которой Кейти с ума сходит.
Он намекает, что не против продолжить.
– Я умираю от голода. Ты хочешь есть? – спрашивает она.
– Как зверь.
– Завтрак – или сразу обед?
– И то и другое. Что у тебя есть.
Ох. Она подумывала о том, чтобы выйти из дома, возможно, сходить к Сореллу. Под безопасным покровом ночи, да еще при том, что в ее обычно разумной голове сейчас у руля стоял мартини, вероятность столкнуться с родителями казалась крошечной, как далекий континент.
Но сейчас день уже в разгаре, и мама вполне может заглянуть, чтобы поздороваться, или предложить выпить чаю, или просто напомнить, что сегодня воскресенье и обед в четыре, как всегда. Папа может быть перед домом, выгуливать Джеса. Черт.
Кейти бросает взгляд на будильник. Мать, наверное, не поднимется. Кейти подавляет желание увести Феликса, пока их не поймали, и вместо этого надевает белье и футболку «Ред Сокс». Феликс натягивает боксеры и идет следом за ней по узкому коридору в кухню.
В квартире Кейти та же планировка, что и у родителей, в том доме, где она выросла, и она такая же бестолковая. Вытертый, выглядящий грязным даже после мытья линолеум на полу, кофеварка на столешнице цвета авокадо, кухонный стол из комиссионки и два разномастных стула. Ни нержавейки, ни мыльного камня, ни эспрессо-машины. Не то что у Феликса. Его спальня, кухня и гостиная оставляют ощущение зрелости, независимости, цельности.
Он чуть старше Кейти, ему двадцать пять. Ровесник Джей Джея. Получил степень MBA в университете Слоуна и работает бизнес-девелопером для стартапа, компании, которая делает из отходов топливо. Зарабатывает куда больше, чем Кейти.
Она стоит перед двумя открытыми шкафчиками, ничего особо не находя, и жалеет, что не сходила за продуктами вчера.
– Гранола и бананы, пойдет?
– Конечно, – отвечает Феликс, присаживаясь к столу и склоняя набок голову, чтобы рассмотреть фотографии, прикрепленные магнитами к холодильнику.
– Травяной чай или кофе. Кофе никудышный.
– Чай – отлично. Это твои братья?
– Да, слева Джей Джей, а справа Патрик.
Хотела бы она, чтобы у нее были деньги, чтобы сделать тут ремонт. Инструктор по йоге, как она понимает, это карьера должника. Она проводит пять занятий в неделю, по шесть долларов с ученика, самое большее – семьдесят два доллара за занятие. Даже если удается провести индивидуальные занятия с понаехавшими или с группой девушек время от времени, ей едва хватает на то, чтобы оплачивать квартиру и питаться. Кейти по-прежнему подрабатывает официанткой, но это не меняет ее жизнь. К тому же есть и расходы: одежда для йоги, музыка для занятий, книги, посещение семинаров и мастер-классов. Вроде выходит немного, но она оказывается в минусе, если зарабатывает меньше четырехсот долларов в неделю. Медицинскую страховку она себе позволить не сможет никогда. Слава богу, она здорова.
– Кто из них пожарный?
– Джей Джей.
Единственный выход из этого стесненного финансового положения – открыть собственную студию. Но они с Андреа, владелицей Центра йоги, подруги, и в Чарлстауне уже есть две студии. В таком маленьком районе не хватит людей на третью. Да и Андреа разозлится. Но Кейти видит в этом скорее знак, чем препятствие, потому что так она может замечательно повенчать свою мечту о собственной студии с другой, главной мечтой.
Уехать из Чарлстауна.
Не то чтобы она не рада тому, что выросла здесь, или не любит здесь очень многое. Она гордится тем, что она ирландка. Гордится тем, что упряма, крута и смекалиста. Ее кузены из пригородов всегда казались такими испорченными и тепличными, со всеми их играми под присмотром и по расписанию и летними лагерями в стиле Марты Стюарт. Чарлстаун – это настоящая жизнь в настоящем мире. Никакой тебе чуши из Поллианны, и Кейти за это благодарна.
Просто он изолированный. Здесь все друг друга знают, и никто ничего не делает за пределами нескольких кварталов, да и не выходит за них. Ну правда.
Каждые выходные до Феликса Кейти ходила в «Уоррен Таверн», к Салли или в «Айронсайд» – на самом деле в «Айронсайд» чаще всего. Для всех, кроме самых близких друзей, она или младшая сестренка Джей Джея, или дочь офицера Джо О’Брайена, или сестра балерины, или даже внучка Фрэнка О’Брайена, упокой Господь его душу. Одни и те же люди, неделю за неделей, жалуются на одни и те же вещи – парковка, «Янки», погода, бесконечно повторяющаяся драма «кто сошелся, кто разошелся» – и говорят всегда об одних и тех же персонажах, о тех, кого знают с тех пор, как научились завязывать шнурки. Если Кейти не предпримет что-то радикальное, она закончит такой же, как все: замужем за ирландцем из городских, обремененной толпой веснушчатых рыжих детишек, и жить будет по-прежнему над родителями.
Преподавание йоги открыло ей глаза на идеи и возможности за пределами прихода Святого Франциска и крохотного ирландского района: буддизм, Тибет, Далай-лама, индуизм, Индия, бхакти, санскрит, Шива, Ганеша. Философия веганства и аюрведы дали ей новое осознание здоровья и еды, того, что есть выбор, кроме сосисок, картофельного пюре и кровяной колбасы. Она выросла с десятью заповедями, со списком из «не», настаивавшим на послушании, вызванном страхом перед адом и гневом Господним. Восемь кругов йоги предлагают куда более бережный подход к духовной жизни. В отличие от подавляющих «не», яма и нияма напоминают о том, как постичь свою подлинную человеческую природу, как жить в мире, здоровье и любящей гармонии со всем и всеми. В детстве она бубнила гимны в церкви, потому что знала слова и потому что мать настаивала. Теперь она посещает киртаны вместо месс, и ее сердце поет.
И люди в сообществе йоги, собравшиеся со всего света, так непривычны для Кейти: азиаты, индийцы, африканцы. Черт, да для Кейти и калифорниец – экзотика. Вместо четок у нее мала