– Ладно, – шепчет она.
– Ладно, – шепчет он, прижимаясь лбом к ее лбу.
Извращенный вариант «согласен».
Несколько минут проходят в тишине, потом в дверь осторожно стучат, и она приоткрывается.
– Вам нужно еще время? – спрашивает Крис.
– Нет, – отвечает Джо. – Нет, мы все решили.
Крис возвращается на свое место, стучит пальцами по столу и ждет.
– Ладно, – говорит Джо. – Мы разведемся.
– Мне, правда, жаль, что у меня нет для вас новостей получше, но я думаю, это мудрое решение. Сейчас же подготовлю бумаги.
– А потом что? – спрашивает Джо.
– Вы оба подпишете. Назначим дату суда. Дело у нас одностороннее, но неоспариваемое. Если у судьи будут вопросы, я объясню, что у вас смертельная болезнь. Это поможет. Вы будете разведены по закону, – Крис листает свой ежедневник, – через три месяца.
Двадцать шесть лет. Их отменят пара подписей и три месяца. Джо трет подбородок, вжимая кончики пальцев в грубую кожу лица, напоминая себе, что существует на самом деле, что это решение касается его и Роузи, а не какого-то другого бедолаги, не какой-то другой красавицы-жены. Это правильное решение. И оно ничего не значит.
Когда Джо поднимается, чтобы подать Роузи коробку носовых платков, стоящую возле книжного шкафа, у него слабеют ноги. Они не в силах удержать его вес в стоячем положении, словно у него больше нет костей, и он хватается за край стола Криса, чтобы не упасть. Несмотря на то что они собрались в этом кабинете именно из-за болезни Хантингтона, Джо все-таки неловко, что он так беззащитен, так физически уязвим в глазах Криса. Ему неловко быть тем, кто не может сохранить ни работу, ни жену, тем, кто в буквальном смысле нетвердо стоит на ногах.
А потом до него доходит. Согласие подписать бумаги о разводе что-то да значит. Согласие развестись с Роузи означает, что он согласился на болезнь Хантингтона. Целиком. Конец. Они готовятся к концу. Финальной стадии. Смерти Джо. Определенность мрачного будущего бьет Джо дубинкой в грудь и ботинком со стальным носом в пах. Отрицание покинуло здание.
Его табельное оружие. Его работа. Его жена. Его семья. Его жизнь. Он потеряет все.
У него перехватывает дыхание, его жалкое сердце кажется тяжелым и бесполезным, он хочет сдаться, соскользнуть в одиночестве в черную смоляную яму поражения. Но рядом с ним встает Роузи, с лицом, все еще мокрым от слез, и берет его под руку. Она выравнивает его, показывает, что он не один, и в ногах Джо снова крепнут кости; его сердце опоминается.
Развод что-то значит, но он не значит всего. БХ заберет у Джо оружие, работу, достоинство, способность ходить, слова и жизнь. Когда-нибудь она заберет Джей Джея и Меган. Но будь он проклят, Роузи она у него не заберет. Что бы там ни постановил Народ Массачусетса, что бы ни решил судья или сам Господь, что бы ни отняла у него БХ, ничто не отнимает у него семью и любовь к Роузи. Он будет любить Роузи до самой смерти.
Глава 27
Феликс в понедельник уезжает в Портленд. Не насовсем. Его не будет всего неделю, он помогает подготовить новый офис к открытию, проводит собеседование с несколькими потенциальными работниками с Западного побережья, встречается с мэром и всякими людьми, занимающимися энергетикой, переработкой отходов и городским планированием – готовится к Большому Переезду.
Большой Переезд намечен на первое июня, через четыре месяца, и Феликс уже собирает в квартире вещи. Кейти свернулась на его диване, попивая шардоне, и смотрит, как он вынимает книги из шкафа и складывает их в картонные коробки.
– Хочешь, кино посмотрим? – спрашивает она.
– Да, только дай мне сперва закончить с этой полкой.
– Не понимаю, зачем ты этим занимаешься уже сейчас.
– Потом будет на одну задачу меньше.
Она качает головой, не понимая его. Если бы за сборы отвечала она, книги побросали бы в коробки за четыре дня до отъезда, ни минутой раньше. Дело не только в том, что она – прокрастинатор. Кто захочет четыре месяца жить в гостиной, заставленной коричневыми картонными коробками? А если он захочет почитать одну из этих книг до июня? Кейти снова качает головой. Представляет свои книги, упакованные для переезда, и у нее сводит живот. Если бы ей предстояло переехать в Портленд через четыре месяца… это предложение слишком больно заканчивать.
– Что скажешь насчет следующей недели? – спрашивает Феликс, держа в руках «Банкер Хилл» Натаниэля Филбрика.
– Ты о чем? – отзывается Кейти, изображая дурочку.
– Ты со мной поедешь?
– Не знаю. Надо найти, кто меня заменит на занятиях, а все как-то в последнюю минуту.
– Господи, Кейти. Я знал об этой поездке за несколько недель. Ты упираешься изо всех сил. По-моему, ты просто не хочешь ехать и боишься мне сказать.
Она сейчас боится миллиона всяких вещей.
– Не в этом дело.
– Тогда поехали. Осмотрим Портленд вместе, поглядим, какой он вообще. Тебе понравятся маленькие крафтовые пивоварни. Походим пешком, может, найдем хорошее место для твоей студии йоги. И квартиру надо подыскать. Скоро переезжать, а нам до сих пор жить негде.
Она невольно морщится при каждом «мы» и надеется, что он не замечает. Он все время «мыкает». Он позитивен, он исполнен надежд, он, в общем, очаровательно убедителен, если у нее подходящее настроение, но сегодня каждое «мы» ей против шерсти, как лямка лифчика на сгоревшем плече, бесчувственное допущение на грани травли.
Она не сказала ему, что не поедет.
– Я не против, если ты выберешь квартиру без меня.
– По-моему, мы должны это делать вместе. Давай поедем, найдем жилье, а потом сможем по-настоящему думать о том, какое нас там ждет будущее.
Единственное место, в котором она с ясностью представляет свое будущее, – это лечебница. И там не будет никакого «мы».
– Я не знаю, поеду ли, – говорит она, на цыпочках подходя к настоящему ответу.
Феликс прекращает укладывать книги и потирает нижнюю губу большим пальцем. У него красивые губы.
– Ты про понедельник или про июнь?
Кейти медлит. Она не хочет говорить про июнь. Она хочет пить вино, нежиться на диване и смотреть кино.
– И то, и другое.
Феликс поджимает губы. Напряженно смотрит на Кейти, словно пытается сквозь ее глаза заглянуть ей в мозг или в душу. Или пытается понять, видит ли в ее глазах болезнь Хантингтона.
– Это из-за БХ, – говорит он.
– Да.
Он бросает книги и коробки и садится рядом с Кейти на диван.
– Что именно в БХ мешает тебе поехать со мной в понедельник в Портленд?
– Не знаю.
– Ты понимаешь, что у тебя пока нет БХ, даже если у тебя положительная проба на ген.
– Понимаю.
– И у тебя может быть отрицательная проба, так что все эти рассуждения про то, что у тебя однажды будет БХ, могут оказаться чудовищной потерей времени.
– Понимаю.
– Тогда поехали со мной! – говорит он, пытаясь убедить ее ямочками на щеках.
Обычно это срабатывает.
– Все не так просто.
– Ты знаешь, что можешь целую толпу сменщиков найти, если захочешь.
Она инстинктивно пожимает плечами, чувствуя себя ребенком, у которого проблемы с родителями. Если тебя загоняют в угол, лучше помалкивать.
– Если ты получишь результат и он окажется положительным, ты со мной порвешь?
– Не знаю.
Может быть. Наверное.
– Господи. Ты не знаешь, поедешь ли со мной в понедельник. Не знаешь, переедешь ли со мной в июне. Не знаешь, станешь ли получать результат анализа. Не знаешь, порвешь ли со мной, если у тебя есть ген БХ. Что ты вообще знаешь, Кейти?
Она не винит его за то, что он вышел из себя и злится на нее, но вынести этого она не может. Опустив голову, она смотрит на кладдахское кольцо, представляя, каким одиноким будет ее палец без кольца. Она хочет пожать плечами или снова сказать: «Не знаю», – и уйти от разговора. Она от всего хочет уйти: от результата анализов, от мыслей об июне, от созерцания того, как дергается и падает ее отец, от мыслей о БХ, от того, что стала удручающим источником злости и разочарования для Феликса. Может быть, нужно порвать с ним прямо сейчас. Его жизнь без нее будет настолько проще.
Иногда кажется, что единственное, что она знает, это болезнь Хантингтона. Ее голова полна мыслями только о ней. БХ. БХ. БХ. Она смотрит на Феликса, сосредоточенно глядящего на нее карими глазами, желающего ее, и она его тоже хочет. И в ее сердце отзывается не БХ, а другое знание, непреложная истина, придающая мужества, позволяющая себе высказать.
– Я тебя люблю.
Феликс смягчается. Обнимает ее и нежно целует в губы.
– Я тебя тоже люблю. Я знаю, то, что тебе приходится пройти, ужасно, несправедливо и очень нелегко. Но тебе нужно это пройти. А сейчас ты просто стоишь. Ты тонешь. Дай мне взять тебя за руку и пройти это вместе с тобой.
Кейти кивает.
– Ты прав. Я хочу это сделать.
Феликс улыбается.
– Хорошо. Я тебя люблю, есть у тебя этот ген, или нет, но я не согласен на отношения на расстоянии. Меня не интересует общение с тобой по ФейсТайму или Фейсбуку. Я хочу быть с тобой во плоти. Все или ничего.
– Но…
– Прости, но я, по крайней мере, ясно сказал, чего я хочу. Ты можешь ясно высказаться – для меня? Для нас?
– Ты мне словно ультиматум ставишь.
– Я уезжаю через четыре месяца, – говорит Феликс, указывая на картонные коробки. – Ты, похоже, этого не понимаешь. У меня такое ощущение, что ты решила не принимать решений, а потом, когда время придет, я уеду, а ты останешься, потому что так и не решила, что делать.
Он прав и не прав. Он так хорошо ее знает. Она в тупике. Она не может принять решение. Получить результат или жить, не зная своей генетической судьбы? Если она получит результат, и он положительный, порвать с Феликсом или нет? Переехать с Феликсом в Портленд против воли отца, покинув семью в трудную минуту, или остаться в Чарлстауне?
Если бы ей нужно было дать ответ сегодня, она бы проявила уважение к отцу и осталась. И вот еще интересно: если бы речь не шла о БХ и отец запретил бы ей уезжать с Феликсом, это могло бы так ее разозлить, что она кинулась бы собирать чемодан. Но БХ – жирная клякса в центре картины, и влияние отца дает Кейти еще одну вескую причину, чтобы мешкать, узаконивает ее нерешительность.