21
Что знала мать? Что знал отец? И снова: что знала мать? Что знал отец? В йогической философии концепция samskara — в переводе с санскрита «шрам» или «рисунок» — понимается как кармическое наследие, некая программа, с которой мы рождаемся и которую снова и снова проходим в течение жизни. Пока мы с Майклом двигались по Западному побережью, колесо все крутилось и крутилось, каждый раз задевая за одну и ту же насечку — точку, к которой сходились тысячи вопросов, а те в свою очередь сводились всего к двум главным вопросам. А я тем временем строчила на каталожных карточках:
Антиутопия.
Ощущение (тогда), будто я нахожусь под стеклянным колпаком. Сейчас такое же ощущение.
Друзья устроили в Малибу вечеринку по случаю празднования Четвертого июля. Мы на пляже смотрели фейерверк. У вдовы Дино Де Лаурентиса был новый бойфренд, пилот в отставке, входивший в состав парадной эскадрильи. Они гудели над головой — восемь реактивных самолетиков в боевом порядке на фоне лиловых калифорнийских сумерек. Я составила длинный осторожный ответ Бенджамину Уолдену, разъясняющий совокупность фактов, которые складывались в историю, будто притянутые магнитом. Я писала простым и ясным языком, лишив тон письма эмоционального содержания. Мы уже могли обращаться друг к другу по имени: «Дорогой Бен», «С наилучшими пожеланиями, Дани». Но каждый раз, когда мой непослушный разум не был занят ничем другим, мысли возвращались к родителям.
Все, кого коснулась эта история, или умерли, или были очень стары. Родителей не было в живых. Почти все их друзья умерли. Сестры матери, с которой она была очень близка, не было в живых. Ее мужа, хирурга, тоже. Доктор Эдмонд Фаррис был мертв. Жена Фарриса, Огаста, тоже. Институт Фарриса лет через десять после моего рождения закрыли. Но я понимала, что, возможно, были еще в живых люди, которые могли пролить свет на события, произошедшие в том институте в Филадельфии и приведшие к моему зачатию. Работавшие в Фаррисе врачи, медсестры, клиницисты и лаборанты. Профессора в Пенн, которые могли быть знакомы с самим Фаррисом. Коллеги из тогда еще относительно новой области репродуктивной медицины. Я не могла себе позволить спокойно складывать факт за фактом. Моей задачей было как можно быстрее собрать как можно больше информации. К счастью, эта задача также позволяла мне справляться с лавиной чувств в ожидании ответа от Бена Уолдена.
Одна из статей, встретившихся мне, была широко растиражированным в 1958 году сюжетом информационного агентства, напечатанным в таких газетах, как «Милуоки Джорнал Сентинел» и «Тампа Трибьюн»:
Искусственное оплодотворение берет новые обороты.
Примерно 40 000 американских детей обязаны началом жизни науке о детях из пробирки.
Директор Института отцовства и материнства в Филадельфии доктор Эдмонд Фаррис в интервью отметил, что даже его собственная примерная оценка в 30 000–40 000 пробирочных малышей, возможно, занижена. Никто на самом деле не знает, сколько детей из пробирки родилось в США, так как закона, по которому врачи должны отчитываться о подобной практике, не существует.
Доктор Фаррис — один из множества ученых, который трудился в этой области в то время, когда законы, контролирующие искусственное оплодотворение человека, еще не были приняты.
Юрист из Чикаго Аллен Д. Холоуэй в одном из последних номеров «Журнала американской ассоциации юристов»[34] заявил, что законодательство должно изучить этот вопрос и принять единый закон. Он предостерег: «Деятельность, связанная с искусственным оплодотворением, охватывает уголовное право, законнорожденность, наследование и даже распространяется на области теологии, социологии и философии».
Доктор Фаррис, как и его коллеги, работает с точки зрения закона в серой зоне. Он догадывается, что его деятельность не соотносится со многими религиозными представлениями, но, по его словам, нет ничего плохого в том, чтобы приводить в этот мир здоровых детей. Говоря о донорах своего института, он называет их лучшим материалом, который могут предоставить медицинские учебные заведения Филадельфии. Весь процесс проходит с соблюдением строжайшей конфиденциальности. Учетные записи основательно зашифрованы, чтобы не допустить попадания информации в руки возможных шантажистов.
В качестве дополнительной предосторожности участвующим в процессе парам предписывают вступать в интимные отношения до и после пробирочной процедуры. Из-за этого, по словам ведущей акушерки, вопрос о настоящем отце дает пищу для домыслов.
22
Прошло уже четыре дня с тех пор, как я узнала, что ушедший на покой врач из Портленда — мой отец. Мы с Майклом заехали за Джейкобом в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, чтобы вместе поужинать. Главной причиной нашей поездки на Западное побережье было желание навестить Джейкоба, пока он занимался на курсе кинематографии. Сын никогда раньше не уезжал из дома так далеко и так надолго. Но я была даже рада, что Джейкоб был в отъезде. Была не готова сообщить ему новость. Понятия не имела, как он к ней отнесется. Понятия не имела, что чувствовала я сама. Мое отношение колебалось между болезненной ясностью и непониманием всей моей истории. Сын был единственным человеком на свете, для которого это открытие имело значение с точки зрения генетики. Всю жизнь мои сведения о перенесенных заболеваниях были на пятьдесят процентов неверны. Отец: умер. Здоровье прямых родственников: заболевание сердца, инсульт, депрессия, алкоголизм (дядя со стороны отца), наркозависимость (отец), тревожное расстройство. Я несла не свою ношу. Осторожно относилась к алкоголю. Переживала, когда усиливалось сердцебиение. Но гораздо серьезнее и огорчительнее было то, что я невольно давала неверную медицинскую информацию и о своем собственном сыне. Когда в раннем детстве его поразило смертельно опасное заболевание — такое редкое припадочное расстройство, что его корни были неизвестны, — я уверенно сказала врачам, что ни у кого из моих родных припадков никогда не было. Но было ли это правдой? Возможно, у моих родных случаи припадков все-таки были. Во мне — и в моем сыне — существовал совершенно другой генетический мир.
Джейкоб воодушевленно рассказывал мне и Майклу о курсе кинематографии, о сценариях, которые он писал, о короткометражном фильме, над которым работал. Мы сразу же расслабились и просто наблюдали за ним. Он чувствовал себя в своей тарелке в этом голливудском ресторане, окруженный свечами, пальмовыми ветвями и удобными кушетками. Семнадцатилетний, рыжеволосый, гибкий, с римским носом и живыми голубыми глазами — красавец-парень, и я была сейчас, как и всегда, от него без ума. Возможно, оттого, что мы едва его не потеряли в раннем детстве, я никогда не воспринимала его и все с ним связанное как должное. Сколько раз я всем сердцем жалела, что мой папа и Джейкоб друг друга не знали. Я воображала непринужденное общение, дружбу, которая могла завязаться между двумя чуткими, добрыми, вдумчивыми мужчинами. Меня также утешала — теперь я с удивлением это понимаю — мысль, что частичка моего отца продолжала жить в Джейкобе. У Сюзи детей не было. Кроме меня, Джейкоб был единственным, кто имел генетическую связь с отцом. Я всегда искала папины черты в его лице и манерах. Если у Джейкоба когда-нибудь будут свои дети, в них будет жить и частичка Пола Шапиро, его продолжение на этой земле. От этого у меня возникало чувство — хотя я никогда не могла его четко сформулировать, — что у меня что-то получилось правильно.
Pru u’rvu. Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю. Первые слова, которые Бог сказал людям в Книге Бытия. Они, по-видимому, были важнее, чем заповеди не красть, не убивать и не лгать. Pru u’rvu. Первая мицва. Радовало ли меня то, что Джейкоб — потомок моего отца, ведь продолжение рода было так важно для моего отца? Сейчас, сидя за столом напротив сына, я была убита горем — не за него, не за себя, а за своего папу.
Под сенью пальмовых ветвей, пока официант убирал десертные тарелки, я мельком взглянула на мобильный — я всегда делаю это бессознательно, а в те дни стала делать чаще. И резко втянула воздух, увидев, что Бен Уолден ответил на последнее сообщение.
От кого: доктор Бенджамин Уолден
Кому: Дани Шапиро
Re: Важное письмо
Спасибо за информацию. Я беспрестанно поражаюсь возможностям интернета. Ваши изыскания могут быть верны. Не исключено, что я проведу исследование ДНК, чтобы это проверить. Очень благодарен, что вы готовы уважать тайну нашей личной жизни и не собираетесь нарушать привычный уклад жизни нашей семьи.
Прежде всего поздравляю вас с чрезвычайно успешной писательской карьерой. Мы с женой собираемся прочитать ваши воспоминания. Если результаты исследования ДНК совпадут, я полагаю, что вас будет интересовать семейная история, особенно история медицинских заболеваний. Напишите, какие у вас вопросы, и я постараюсь ответить.
23
Каждый раз, когда я чувствовала в себе силы и решимость, я вводила в Google разные поисковые запросы. Донор спермы. Зачат с помощью донора. Анонимность донора. Этика донорской анонимности. История донорства спермы. Я заказала множество книг, они будут ждать меня всякий раз по приезде целыми стопками у входа в дом. У меня уже была подборка статей о докторе Фаррисе начиная с 1940-х и до начала 1960-х годов. Я никак не могла заставить себя их прочитать. Язык в них был устаревший и тяжелый, как в старых научно-фантастических комиксах. Малыши из пробирок. И я была одним из них?
Год, когда произошло мое зачатие, ознаменовало коллективное поругание донорского оплодотворения. Специалисты по этике, религиозные авторитеты, юристы и даже многие медики объявили эту процедуру незаконной и безнравственной. В то же время врачи и ученые, ставшие пионерами в области донорского оплодотворения, самоуверенно считали, что создают новую реальность. О сохранении тайны, анонимности и даже евгенике говорили как о насущных проблемах. Доноров выбирали за их якобы генетическое превосходство. Учетные записи, основательно зашифрованные, засекречивались или уничтожались. Родителей отправляли домой, велев забыть о процедуре.