Я — Истина.
— Да, я беру это сам.
И он оставляет сына на земле, сломленного силой притяжения и прочими сопутствующими ей силами. Сам быстро и низко летит через поле; земля проносится под ним с той же скоростью, с какой перемещается по орбите.
Вздох — и он уже у двери дома номер семнадцать по Орчард-лейн. Из внутреннего кармана плаща он достает нож. Указательный палец другой руки описывает в воздухе небольшой круг, нависая над звонком, как шпага фехтовальщика, готовая ринуться вперед. Затем опускается на кнопку, нажимая четыре раза подряд.
Я.
Беру.
Это.
Сам.
Из дождливой темноты
Клара уже несколько часов сидит в интернете. Сначала она пыталась выудить из Википедии какие-нибудь факты о культуре вампиров, но почти ничего не нашла, потому что сетевые энциклопедии составляются в основном некровопьющими.
Зато где-то на задворках Гугла обнаружился любопытный клон Фейсбука под названием Некбук. Там умные, творчески одаренные и симпатичные, несмотря на неестественную бледность, подростки общались между собой на языке, состоящем сплошь из непонятного сленга, акронимов и смайликов, которых она раньше не встречала ни в чатах, ни в эсэмэсках.
Особенно ей понравился один красавчик с озорной улыбкой, как у эльфа, и настолько темными волосами, что они почти светились. На его странице под фотографией было написано:
«Полуночник, полноцен. Пам Рив, ищет обр./насл. м/ж, не сёрк., д. любви взасос, к-охоты и мегалит. ВК».
Клара расстроилась. Хоть она и вампир, но общество себе подобных для нее как другая планета. Она решила бросить Некбук и переползти на Ютьюб, посмотреть отрывки из фильмов, о которых говорил ей Уилл. «Вампиры», «Дракула» (версия 1931 года — «единственный фильм, снятый настоящим вампиром», как сказал Уилл), «Сумрак», «Голод» и «Пропащие ребята» — этот явно самый лучший. И вдруг, прямо в тот момент, когда на экране лапша превращается в червяков, у Клары возникает ощущение, что что-то не так. Она чувствует это кожей и желудком, словно тело реагирует быстрее мозгов.
А потом начинается.
Звонят в дверь, мама открывает.
Клара слышит голос дяди, но не может разобрать слов.
Хелен кричит.
Клара бежит вниз и видит, что Уилл стоит в прихожей, прижимая к горлу ее матери нож.
— Что ты делаешь?
Он небрежно кивает на висящую на стене акварель:
— Оказывается, у яблоньки отравленные корни. Пора ее срубить.
Клара даже не испытывает страха. Совсем. Она ни о чем не думает, кроме ножа.
— Отойди от нее.
Она делает шаг вперед.
Уилл качает головой и прижимает лезвие к коже Хелен.
— Не могу.
Хелен выразительно глядит на дочь:
— Клара, не надо. Уходи.
Уилл кивает:
— Мама права. Иди. — Исступленное безумие, горящее в его глазах, не оставляет сомнений: он способен на что угодно, готов зайти как угодно далеко.
— Ничего не понимаю.
— Клара, ты ничто. Наивная маленькая девочка. Неужели ты думаешь, я прилетел, чтобы выручить тебя? Не будь дурочкой. Мне на тебя плевать. Открой. Глаза.
— Уилл, прошу тебя, — говорит Хелен, и лезвие щекочет ей подбородок. — Это полицейские. Они меня заставили…
Не слушая ее, Уилл снова обращается к Кларе тем же ядовитым тоном:
— Ты — ошибка. Жалкий плод двух людишек, у которых не хватило духу признать, что им не стоит быть вместе. Плод подавленных инстинктов твоих родителей, их ненависти к себе… Иди, девочка. Иди спасай своих китов.
Он пятится через порог на улицу, увлекая за собой Хелен. Сумасшедшим вихрем они взмывают ввысь и тотчас исчезают из виду. Клара хватает ртом воздух, осмысливая случившееся. Он улетел и унес ее маму.
Она бежит наверх, открывает окно в своей комнате и высовывается под дождь. Они летят, прямо над ее головой, все дальше и дальше, постепенно растворяясь в ночи. Клара напрягает мозги в поисках выхода. Ухватив за хвост единственную дельную мысль, она извлекает из-под кровати пустую бутылку ВК и, прижав горлышко к губам, переворачивает вверх дном. На язык падает лишь одна капля, но ей некогда гадать, хватит ли этого.
Понимая, что это последний шанс спасти маму, Клара залезает на подоконник, приседает и ныряет во тьму, под струи дождя.
— Полетели в Париж, Хелен, вернемся в сказку… или тогда уж сразу на луну.
Уилл тащит ее вверх, почти по вертикали. Она с ужасом смотрит вниз, на уменьшающийся дом. И прижимается горлом к ножу, ровно настолько, чтобы потекла кровь.
Дотрагивается до нее пальцами.
Слизывает ее. Это их общий вкус.
И она начинает сопротивляться.
Хелен борется со вкусом и с воспоминаниями, но в первую очередь она борется с самим Уиллом, отводя нож и отталкивая его.
В разгаре драки, она видит, что к ним под дождем летит ее дочь.
— Хватай нож! — кричит ей Хелен.
Долетев до них, Клара выкручивает нож из дядиной руки. Но он отталкивает ее локтем, и нож падает на крышу дома номер девятнадцать.
«Все, — думает Хелен, сражаясь с неослабевающим Уиллом. — Он снова победит».
Их дом уже превратился в один из черных квадратиков на Орчард-лейн, а сама улица стала узкой полоской в темноте.
— Уилл, отпусти меня, прошу, — умоляет она. — Я хочу остаться со своей семьей.
— Нет, Хелен. Извини. Это не ты.
— Пожалуйста…
Не видна уже и деревня. Теперь она лишь отражение неба, уносящиеся вниз белые точки на черном фоне.
«Я люблю Питера, — понимает Хелен. — Я всегда любила Питера. Вот что правда». Она вспоминает серый день, когда они с будущим мужем, по уши влюбленные, шли, держась за руки, по Клэпхем-Хайстрит — он сопровождал ее в магазин художественных принадлежностей.
— Если тебе хочется куда-нибудь еще, — вопит Уилл ей в ухо, перекрикивая шум воздуха, — ты кричи. Валенсия, Дубровник, Рим, Нью-Йорк… В Сиэтле нашим сейчас недурно живется. Я не прочь махнуть подальше… Слушай, мы же никогда в Венеции не были, да? Могли бы слетать, посмотреть Веронезе…
— Уилл, мы не можем быть вместе.
— Ты права. Не можем. Но мы можем вместе провести ночь. А утром я с великим сожалением буду вынужден перерезать тебе…
Прежде чем Уилл успевает закончить свою угрозу, Хелен слышит какой-то шум. Кто-то, чей голос ей знаком, с ревом несется к ним. Внезапно она чувствует рывок в противоположном направлении. После этого наступает тишина, и Хелен осознает, что падает. Она с ужасом смотрит на быстро приближающуюся к ней деревню, улицу, их дом, но тут до нее доносится крик дочери:
— Мам, лети! Ты же умеешь летать!
«Да, — думает она. — Действительно, умею».
Хелен сбавляет скорость и парит, позабыв о силе притяжения. К ней подлетает дочь.
— Это Роуэн, — говорит Клара, указывая на схватившиеся высоко над ними силуэты. — Он сражается с Уиллом.
Лицо его отца
Роуэн услышал мамин крик.
Этот звук пробудил его от отчаяния, он рассмотрел в небе смутный силуэт и понял, что там его мама с Уиллом. Отчаяние превратилось в ярость, и он полетел ей на помощь. А теперь, толкая Уилла обратно к земле, он чувствует, что способен на что угодно.
— Зачем тебе понадобилась Ева? — кричит он, и толкать становится все легче. — Зачем?
Уилл не отвечает. В глазах у него печальная гордость.
Вниз, вниз, вниз.
— Послушай, Роуэн, — говорит Уилл. Его плащ трепещет перед ними на ветру, как ненатянутый парус. — Ты такой же, как я. Неужели не видишь? Ты мой сын. Моя кровь. Мы могли бы путешествовать вместе. Я бы показал тебе весь мир. Я научил бы тебя, твою мать, жить.
Роуэн, не слушая его, перелетает через крышу, Уилл задевает спиной верхние черепицы и расшатывает их. Через миг они уже над садом Рэдли, Роуэн продолжает толкать Уилла вниз, и они быстро опускаются к пруду.
Снизившись, Роуэн швыряет его в холодную воду, давя обеими руками, одной на лицо, другой — на шею. Роуэну требуется вся его злость и сила, чтобы справиться с нечеловеческой мощью Уилла, который бешено рвется со дна на волю.
Роуэн понимает, что долго не продержится. Его отец всю жизнь пил кровь в неограниченных количествах, так что уж не Роуэну состязаться с ним в силе и выносливости. Его единственное оружие — гнев, но этого недостаточно.
Роуэн закрывает глаза. Старается разжечь в себе ненависть. Тем временем железные руки из-под воды отталкивают его все настойчивее, все жестче, пока наконец Уилл не вырывается на поверхность, точно лава из жерла вулкана, отбрасывая Роуэна спиной в пруд. Тот опирается рукой на дно, чтобы подняться. Натыкается на что-то.
Это не рыба. Не растение.
Металл.
Уилл нависает над ним, готовый отплатить сыну той же монетой.
Роуэн судорожно хватается за металлический предмет.
Больно.
Порезался, только дотронувшись до лезвия.
— Вампира быстро не утопишь, — смеется Уилл, оскалив клыки и толкая Роуэна под воду. — Ну так еще и не вечер.
— Руки прочь от него!
Это Клара с матерью, со свистом рассекая воздух, снижаются над садом. Уилл на секунду отвлекается на них, и тут же пальцы Роуэна нащупывают что-то под лезвием. Что-то деревянное. Рукоятку.
Уилл хохочет. Это смех маньяка, исчадия ада. Его внимание переключается обратно на Роуэна, но слишком поздно, чтобы заметить, как мокрый топор дельфиньим хвостом взлетает над водой и молниеносно вонзается в его шею. Дикое, первобытное рычание Роуэна едва доносится до его слуха, когда весы судьбы последний раз склоняются в сторону сына. Хватаясь за обух топора, засевшего в горле и полузатопленного хлещущей кровью, Уилл падает в пруд. Роуэн прижимает его ко дну, перерезая сухожилия и ткани. Вода подергивается черной дымкой.
Хелен с Кларой опускаются на траву, и в тот же миг энергия возвращается к Уиллу, с новыми силами он рвется наверх, пытаясь поднять голову, но Роуэн, не дрогнув, давит на топор обеими руками, так что, когда ему это удается, лезвие перерезает шею до конца. Жизнь наконец покидает его тело. Роуэн едва различает в мутной воде обращенное к нему лицо — лицо его отца. Спокой