— Ты как раз и винишь ее, — продолжал Санкити. — Я не глухой.
— Ну хорошо, приведи пример, когда я в чем-нибудь обвиняла ее.
— А каким тоном ты с ней разговариваешь?
— У меня всегда такой тон. Я с ним ничего не могу поделать!
— Ну с отцом-то ты разговариваешь по-другому.
— Ты понимаешь, что ты говоришь? Кто же с родным отцом говорит так, как со слугами. Как ты можешь в присутствии служанки оскорблять моего отца!
— Никто твоего отца не оскорбляет. Но к слугам нужно относиться, как к родным, тогда и они все будут делать, как у себя в доме.
Слушая перебранку, девушка сидела, забившись в уголок, ни жива ни мертва, переводя растерянный взгляд с хозяйки на хозяина, словно вопрошая, что еще натворила ее подопечная малютка.
«Конечно, — думал про себя Санкити, — глупо спорить из-за служанки. Вот до чего мы уже дошли — семейные сцены из-за пустяков!»
— Здравствуйте, — послышался на пороге голос. — А я принес вам рисовых лепешек.
В комнату вошел мужчина — торговец рисом, живший по соседству с Санкити.
— Лепешки принесли! Лепешки! — служанка с обрадованным лицом подхватила Футтян на руки. Девочка захлопала в ладоши и засмеялась. Она еще не умела членораздельно говорить и только лепетала что-то быстро и непонятно.
В раскрытую дверь видна была лошадь торговца, привязанная к забору, над которым возвышалась могучая лиственница.
8
Прошло еще два года. Нездоровье о-Танэ вынудило ее оставить дом и дочь о-Сэн на попечение сына и невестки Тоёсэ и поехать на лечебные источники в местечко Ито, что в провинции Идзу. Ее провожал Тацуо, который должен был с полдороги заехать в Токио по каким-то своим делам. Путь их лежал через места, где жил Санкити. С того лета, которое Санкити провел в Кисо, о-Танэ ни разу его не видела. Ей очень хотелось хотя бы на денек остановиться у брата, познакомиться с невесткой, посмотреть дочку Санкити. Однако Тацуо очень спешил в Токио.
Получив телеграмму о том, что сестра с мужем будут проезжать мимо них, Санкити и о-Юки чуть не бегом бросились на станцию. У них теперь было две дочери. Футтян, одетая в чистенькое кимоно, шла, держась за руку матери. Ей было уже четыре года. Младшую двухлетнюю дочку о-Кику несла на руках соседка.
Скоро над развалинами старого замка показались клубы белого дыма. Народ на платформе засуетился, забегали станционные служащие. Еще несколько минут — и состав подошел к перрону. Санкити услышал знакомый голос. В окне вагона второго класса появилось улыбающееся лицо о-Танэ. Подхватив детей, Санкити и о-Юки подбежали к окну.
Женщины радостно приветствовали друг друга.
— Это тетя о-Танэ, — сказал Санкити и поднял Футтян к окну.
— Футтян, милочка! — воскликнула о-Танэ. — А у меня есть для тебя подарок. На, держи. — И она протянула девочке большой сверток.
— Как загорела-то! А щеки какие! Кровь с молоком! — ласково улыбаясь, говорил Тацуо.
О-Танэ очень хотелось подержать на руках Футтян, но до отхода поезда оставались считанные минуты. Она скрылась в вагоне и тут же появилась со свертками.
— Это детям, — сказала она, протягивая свертки Санкити.
— Так вы сейчас в Токио? — спросил Санкити у Тацуо.
— Нет, я сперва отвезу о-Танэ в Ито, а уж на обратном пути в Токио. Там у меня дела. Мы так хотели погостить у вас хоть денек. Но времени у меня в обрез...
— Такая досада, о-Юки-сан! И поговорить-то как следует не удалось. Уж вы не сердитесь, пожалуйста. Ну да, бог даст, еще встретимся, — сказала о-Танэ.
О-Юки, державшая на руках о-Кику, кивнула. Поезд тронулся. О-Танэ отпрянула от окна и замахала рукой. Поезд стал набирать скорость, пошел все быстрее, быстрее и скоро скрылся за поворотом.
О-Танэ захотела еще раз взглянуть на брата и его семью. Она высунулась из окна, но станции уже не было видно. Как будто и не было Футтян с румяными щечками, как у всех деревенских детей, улыбающейся о-Юки с ребенком на руках, Санкити, энергично машущего шляпой вслед поезду.
— Ну вот и исполнилось мое желание. Посмотрела на брата и на невестку.
Муж и жена заговорили о Санкити. Сегодня о-Танэ чувствовала себя гораздо лучше; видимо, дорожные впечатления вывели ее из болезненного состояния.
Тацуо же, наоборот, что было ему несвойственно, чувствовал недомогание, но старался скрыть это от жены, как и подобает мужчине.
Перевал кончился, поезд стал спускаться в долину. О-Танэ выглянула в окно: молодая женщина, ехавшая в соседнем купе, высунулась наружу и стала сцеживать из груди молоко. О-Танэ вспомнила невестку, у которой не было детей. Вдруг ей стало грустно: ведь она едет в чужие края, где будет жить одна, оторванная от детей. Как-то там сейчас сын, невестка, больная дочь? Что-то они делают?
Всю дорогу о-Танэ не покидало безотчетное чувство тревоги. Видимых причин не было, а вот на тебе, неспокойно на сердце, и все тут.
Здоровье ее резко пошатнулось сразу после свадьбы Сёта: заболели руки и ноги, голова налилась свинцом. Тогда-то, по совету Морихико, она и поехала первый раз в Ито на горячие источники. Ей очень не хотелось ехать туда второй раз. Но Тацуо чуть не силой заставил ее.
В Акабанэ сделали пересадку на токайдоскую линию. Уже затемно вошли в вагон, Тацуо прилег на полку. Закрыв ноги мужу шелковой накидкой, о-Танэ села рядом и стала слушать мерный стук колес. Тацуо ворочался, ворочался — непонятно было, спит он или нет, — и наконец встал. Обычно он выглядел моложе своих лет, но сегодня его красивое, с решительными чертами лицо было искажено страданием; то ли он и впрямь заболел, то ли его что-то угнетало.
— Что с тобой? — с тревогой посмотрела на мужа о-Танэ. — Остался бы ты со мною в Ито... А? У тебя совсем больной вид. Полечишься на водах, отдохнешь...
— Это невозможно, — уныло ответил Тацуо. — Мне сейчас дорога каждая минута. — Как закончу дела в Токио, тотчас вернусь обратно. Какое уж тут лечение!
Тацуо, предпринимательский дух которого не удовлетворялся аптекарским делом, унаследованным от предков, с головой окунулся в финансовые операции и занимал теперь довольно крупный пост в местном банке. Сейчас он готовил годовой отчет, который ему предстояло доложить на правлении.
Монотонно стучат колеса. Чтобы развеять скуку, о-Танэ достала фрукты, угостила мужа. Тацуо взял нож и стал снимать кожицу со спелого плода. Руки у него дрожали, и он порезался.
>— Что это со мной происходит?! — воскликнул он и через силу рассмеялся.
О-Танэ внимательно посмотрела на него. Нет, неспокойно было у нее на душе. «Что-то случилось, — думала она. — У Тацуо никогда не дрожали руки. Видно, все-таки что-то случилось».
Поздно вечером поезд пришел в Кодзу. Далее до Ито нужно было ехать пароходом. Уставшие, добрались супруги до гостиницы.
Человеку, живущему в горах, трудно сразу привыкнуть к морю, к неумолкаемому шуму прибоя, запаху соленой воды. Первую ночь Тацуо и о-Танэ почти не спали. Утром они завтракали на балконе; оттуда открывался чудесный вид на море.
О-Танэ очень беспокоилась о муже, вид которого выражал нетерпение и тревогу.
— Послушай, — сказала она Тацуо, — если дело такое спешное, незачем тебе ехать со мной в Ито. Я и одна доберусь туда. Осталось только проплыть пароходом. Бог даст, море будет тихое, так что поезжай-ка в Токио отсюда.
— Мне действительно надо торопиться... Но как же ты одна?
— Не беспокойся. Это ведь не первый раз. До Кодзу меня довез — и прекрасно. А дальше я доеду сама. В Ито найду Хаяси. Так что поезжай себе спокойно.
— Ну ладно. Я посажу тебя на пароход, а сам на поезд — и в Токио. Улажу банковские дела — и скорее домой.
Вошла служанка и сказала, что до отплытия парохода в Ито остался час. Приблизительно в это же время отходил и токийский поезд.
— Так пойдем же. Я на пристань, а ты на вокзал, — сказала о-Танэ.
— Зачем такая спешка? Это не последний токийский поезд, уеду со следующим. Я провожу тебя на пароход.
— Ты ведь говоришь, дорога каждая минута. Я и подумала, что тебе лучше немедленно отправляться.
— Часом раньше, часом позже — какая разница!
Теперь не было заметно, что Тацуо торопится. Впрочем, и спокойным его тоже нельзя было назвать. Усталый и, казалось, ко всему равнодушный, он сидел и дымил папиросой, отсутствующим взглядом скользя по синей глади моря. На станции загудел паровоз. Тацуо даже не шелохнулся. Казалось, он забыл обо всем на свете.
Пора было идти на пароход. Тацуо и о-Танэ вышли из гостиницы, тропинка, вьющаяся меж сосен, повела их вниз к песчаному берегу. Пройдя по песку, они остановились у самой воды. Пассажиров собралось много. Ждали лодку, которая перевозила на пароход, стоявший на рейде. Наконец большая лодка ткнулась носом в песок. Надо было пройти несколько шагов по пенящимся волнам прибоя. О-Танэ попрощалась с мужем. Стоявший рядом высокий, сильный мужчина легко подхватил о-Танэ, и через минуту она уже была в лодке.
Прыгая по волнам, лодка все дальше уходила от берега. Тацуо понуро стоял у самой кромки воды. О-Танэ не отводила глаз от фигуры мужа, становившейся всё меньше и меньше. Расстояние уже мешало ей разглядеть его лицо. Волнение на море было небольшое, и о-Танэ не боялась путешествия. Но подавленность мужа очень ее тревожила. Ступив на пароход, она еще долго думала о нем.
Пароход пересек залив Сагаминада и бросил якорь у противоположного берега. Спеша, толкаясь и переругиваясь, пассажиры перебрались с палубы в лодки. Скоро о-Танэ опять ступила на землю. Она была в Ито.
О-Танэ поселилась в гостинице, где жила чета Хаяси с матерью и мальчиком-слугой. О-Танэ познакомилась с ними в первый свой приезд на воды. Хаяси занимали комнату на втором этаже, выходящую окнами во двор. О-Танэ поселилась рядом. Хаяси жили в Токио и каждое лето приезжали на воды. Устроившись на новом месте, разложив вещи и приведя себя в порядок после дороги, о-Танэ тут же села писать письмо невестке Тоёсэ.
Вот уже две недели жила о-Танэ в Ито, а от мужа не было никаких известий. Прошел месяц, а Тацуо все молчал.