— В молодости — другое дело! Но здесь-то вы ни разу не пудрились!
— Ну, не сердись, Тоёсэ. Одевайся скорее и пойдем поздравлять Хаяси.
Все, кто жил в гостинице, участвовали в приготовлениях к празднику. Каждый старался придумать что-нибудь повеселее.
Тоёсэ приняла ванну и поднялась наверх, на второй этаж. Войдя в комнату, она в изумлении остановилась: свекровь подшивала подол у хакама, которое она неизвестно где раздобыла.
— Это ты, Тоёсэ? Посмотри, хорошо у меня получается? Мы тут с бабушкой Хаяси кое-что обдумывали!..
— Что вы делаете, мама?
— Костюм себе мастерю. Дай мне, пожалуйста, твое хаори!
Хаори у Тоёсэ было очень красивое с изнанки: на фоне восходящего солнца летящий журавль. О-Танэ взяла хаори, вывернула его и надела.
— Мама, что это вы придумали? — уже с беспокойством переспросила Тоёсэ. — Не делайте этого!
— Что ты волнуешься? Все уже готово. Мы будем провозвестниками добра. Посмотри, как хорошо: восходящее солнце, журавль!.. Великолепный получится маскарад.
Тоёсэ не знала, что ей делать: смеяться или плакать.
— И забудем печаль! — воскликнула о-Танэ. — Я буду веселиться сегодня, как веселятся дети... Пойди к бабушке Хаяси и узнай, готова ли она.
«Что такое с мамой? — думала Тоёсэ. — Ведь она всегда была олицетворением скромности».
Новогодний вечер устроили в большой гостиной на втором этаже. Народу собралось много, пришли и местные жители. Даже служанки сегодня принимали участие в празднике как равноправные гостьи. Входили в зал, кто робко, кто со скучающим видом, но веселье скоро захватывало всех. Начались игры, всюду слышался смех. Молодые девушки застенчиво перешептывались, конфузились и прятались друг за дружку. На середину зала стали выходить один за другим доморощенные артисты; кто пел, кто плясал, кто смешил гостей рассказами. Каждому артисту много и громко хлопали. Счастливые и возбужденные, они возвращались на свои места.
Тоёсэ посмотрела, посмотрела на это веселье, ей стало грустно до слез, и она пошла к себе в комнату. В коридоре она встретила жену Хаяси.
— Тетя Хаяси! — воскликнула молодая женщина. — Меня очень беспокоит мама. Уж не заболела ли она? — проговорила Тоёсэ, совсем расстроенная.
— Не надо тревожиться о наших старушках. Говорят, они такое выступление приготовили! — трясясь жирным телом, засмеялась Хаяси.
— Мама так волнуется о доме, а тут... Вот я и напугалась, уж не помешалась ли она. Я ее никогда такой возбужденной не видела.
— Хасимото-сан очень славная женщина! Добрая и простая. Вам все это кажется. Вон они, наши старушки, как стараются!
Хаяси жили в дальнем конце коридора. Сквозь раздвинутые сёдзи Тоёсэ увидела две фигурки: одна в старинном головном уборе, другая в капюшоне. Нарядившаяся пара приготовилась к выходу. О-Танэ, взяв под руку бабушку Хаяси, чинно прошла мимо стоявших в коридоре Тоёсэ и Хаяси. О-Танэ думала в эту минуту, что женщина всегда должна быть вот такой: веселой, интересной, умеющей занять гостей, и тогда муж никогда не разлюбит ее. Ей и в голову не приходило, какие мученья она доставляет невестке.
В гостиной громко захлопали, встречая новоявленных артисток, разыгрывающих веселую новогоднюю сценку. С удивлением и стыдом смотрела на происходящее Тоёсэ, не понимая, что происходит со свекровью. Рядом с Тоёсэ стояла Хаяси и весело смеялась.
Старушке Хаяси никогда не доводилось участвовать в подобных представлениях. Выйдя в круг, она застеснялась и уставилась в пол. О-Танэ храбро играла взятую роль до конца. Она делала вид, будто одной рукой ударяет по барабану, другой взяла за руку бабушку Хаяси и стала ходить по кругу, поздравляя всех присутствующих с Новым годом.
— Где и когда она выучилась этому? — недоумевала Тоёсэ.
— Наша бабушка? — спросила тетушка Хаяси.
— Да нет, свекровь моя. С ней что-то неладное творится! Я очень боюсь за нее.
— Да, пожалуй, Хасимото-сан немножко переигрывает.
Наконец о-Танэ поздравила всех присутствующих. Окончив представление, обе старушки весело рассмеялись и, придерживая рукой головные уборы, торопливо засеменили к выходу.
О-Танэ была так возбуждена, что и у себя в комнате продолжала смеяться. Тоёсэ помогала ей раздеться.
— Мамочка, мама, — успокаивала она ее, — что такое с вами?
— Ничего! — перестала смеяться о-Танэ. — Просто мы веселились, как все. Ну что ты такая расстроенная? Лучше похвалила бы старушку за выдумку.
Тоёсэ ничего не ответила. «Как это у людей может так быстро меняться настроение? — изумлялась она. — Еще вчера о-Танэ умирала от горя, а сегодня до упаду смеется!»
До глубокой ночи о-Танэ гуляла в саду со своими знакомыми. Легли обе женщины поздно и долго не могли уснуть: сказалось нервное напряжение дня. О-Танэ без умолку болтала, но в конце концов усталость сморила ее. Она закрыла глаза и уснула. Только тогда Тоёсэ немного успокоилась и тоже задремала.
Время шло, и Тоёсэ стала собираться в путь — не вечно же ей быть возле свекрови. Надо было ехать в Токио, устраивать новую жизнь. Для о-Танэ, привыкшей жить в семье, расставание с невесткой было мучительно.
— Пожила бы ты еще на водах, Тоёсэ, — просила она невестку. — Ты все волновалась из-за меня, а ведь тебе надо полечиться. Куда ты так торопишься?
Судьба мужа не давала покоя о-Танэ. Она чувствовала, что сын с невесткой многое утаили от нее. И она хотела, порасспросив невестку подробнее, узнать наконец, где ее муж. Вот еще почему ей так не хотелось, чтобы Тоёсэ уезжала.
— Знаете что, мама? Давайте напишем дяде Морихико и спросим его совета. Как он скажет, так мы и сделаем. Посоветует он мне остаться — яс удовольствием поживу здесь, — предложила Тоёсэ.
Ответ не заставил себя ждать. Морихико писал, что, по его мнению, Тоёсэ должна ехать в Токио и там на месте решать, как жить дальше, а о-Танэ пусть еще поживет в Ито и полечится. Морихико обещал непременно навестить сестру в ее уединении.
В конце февраля Тоёсэ наконец решила ехать. Вещи были собраны, корзина закрыта. Тоёсэ надевала дорожное кимоно.
— Я остаюсь совсем одна, тяжко мне будет, — поникла головой о-Танэ.
— Я рада была бы пожить с вами еще, — ответила невестка. — Но так уж, видно, суждено.
Провожать Тоёсэ пошли госпожа Хаяси с матерью и о-Танэ. Было очень рано. Дорога шла мимо горячих источников, затем по поселку на берег, где уже ждал лодочник, перевозивший пассажиров на пароход.
Был сезон заготовки раковин садзаэ. Пароход, на котором отплывала Тоёсэ, груженный раковинами, шел из Симода в Кодзу. О-Танэ стояла на берегу, задумавшись. Как не походили эти места на горный край, откуда она приехала! Погода, деревья, окрестные виды — все было другое. Неужели и весну ей придется здесь встретить?
День за днем прошла перед ней жизнь после расставания с мужем. У нее закружилась голова, и она чуть не упала.
— Мама, мамочка! — поддержала ее Тоёсэ. — Не думайте ни о чем! Я буду ждать вас в Токио... Я так хочу быть всегда вместе с вами. — Обняв свекровь, Тоёсэ поспешила к лодке.
Еще долго о-Танэ и ее приятельницы смотрели на пароход, увозивший Тоёсэ. Высоко над бухтой прогудел глухой, протяжный гудок, как бы посылая прощальное приветствие оставшимся на берегу. Вскоре перед глазами о-Танэ расстилалось только голубое безбрежное море.
Вернувшись в гостиницу, о-Танэ вошла в свою комнату. Она была теперь совсем одна. Печальные мысли не оставляли ее. Вот так в один день старый дом Хасимото поколебался до основания, и виноваты в этом не дети, а родители. О-Танэ чувствовала себя беспомощной и всеми покинутой. И сколько она ни думала, она не могла объяснить себе, как же все-таки это случилось.
В полдень она одна пошла принимать ванну. В комнате никого не было, кроме нее. И было совсем тихо, только слышалось журчание воды в источнике. Падающие в комнату лучи солнца освещали белые клубы пара. Положив голову на деревянный край ванны, о-Танэ погрузила увядшее тело в горячую воду и замерла без движения.
За окном накрапывал теплый не по сезону дождь. Частые, монотонные удары капель навевали воспоминания. О-Танэ мысленно перенеслась на много-много лет назад, когда она еще была молодой девушкой и жила в доме отца с матерью. Тогда были живы и мать, и отец, и даже бабушка. К ней посватался Хасимото. И хотя его хорошо знали в семье и даже любили, решено было молодому человеку отказать, особенно возражала бабушка, слово которой было законом в семье Коидзуми. И если бы не сама о-Танэ, которой очень понравилось красивое, мужественное лицо Тацуо, не бывать бы этой свадьбе. О-Танэ пробовала наложить на себя руки, и родные уступили.
Сильно любила мужа о-Танэ. Любовь не стала меньше после рождения двоих детей. Хроническая болезнь, мучившая ее долгие годы, была следствием слишком легкомысленного поведения мужа. Она никому не рассказывала об этом. И, превозмогая боль, часто скрывая ее ото всех, продолжала любить мужа, как и в дни молодости.
В голове застучало от воспоминаний. О-Танэ вышла из ванны и стала быстро растираться полотенцем, «Что воспоминания! — думала она. — Ведь воспоминаниями ему не поможешь! А ему, должно быть, очень трудно сейчас. И нет рядом близкого человека». Выйдя из ванны, она стала одеваться. Взгляд ее случайно упал на запотевшее зеркало. Она вытерла его полотенцем и увидела всю себя обнаженной. Ее бледное, немощное тело было точь-в-точь как у ее отца, умершего рт безумия.
Женщины, собиравшиеся уезжать с вод, говорили о-Танэ:
— Вам позавидуешь, Хасимото-сан. Деньги вам шлют из дому безотказно. Можно всю жизнь отдыхать.
— Это верно. Нет на свете человека, у которого было бы меньше забот, — пыталась она шутить и, глотая слезы, уходила к себе в комнату.
Скоро уехало и семейство Хаяси. Теперь о-Танэ лишилась своего последнего друга — бабушки Хаяси, у которой всегда было готово слово участия. Мало-помалу гостиница пустела. И о-Танэ в письмах к родным все чаще жаловалась на тоску и одиночество. Ей очень хотелось поехать в Токио к Тоёсэ. Писем она получала много, и все родные советовали ей пожить еще на водах, полечиться, привести в порядок нервы.