О-Юки, сидя возле мужа и кормя грудью Танэо, рассказывала племяннице:
— Когда Сигэтян умерла, Футтян ничего еще не понимала. Но когда не стало Кийтян, она уже, видно, что-то поняла. Помнишь, как она плакала?
— Помню, — ответила о-Нобу. — Я все время Футтян как живую вижу.
— Да, девочки тогда еще ничего не понимали. Сигэтян уже не дышала. Я говорю им: «Смотрите, наша Сигэтян стала ангелом». Футтян и Кийтян стали приплясывать вокруг гроба и приговаривать с беззаботным видом: «Умерла! Умерла!» Потом подошли к ней, встали на цыпочки и давай дуть на нее.
— Правда?
— Да. Я потом их часто водила на могилку Сигэтян. Рвала им тутовые ягоды. Я им сказала, что это дерево — наша Сигэтян. Уходя, они всегда говорили ей: «Дай нам, пожалуйста, твоих ягод, Сигэтян», — благодарили ее. И ели ягоды. Ты знаешь это тутовое дерево, высокое такое, за могилкой. Как придем туда, они и просят: «Мамочка, сорви нам ягодок Сигэтян».
— Давай же говорить о другом, — прерывал ее Санкити. Он всегда прерывал ее, когда она заговаривала о детях.
— Танэтян, — ласково позвала о-Нобу.
— Почему он у нас такой худенький? — внимательно посмотрев на сына, спросила о-Юки.
Санкити взглянул на Танэо боязливым, каким-то затравленным взглядом. Потом глаза Санкити и о-Юки встретились, и в сердцах у них шевельнулся страх: «Неужели и Танэо не станет?..» Видевшие смерть трех дочерей, они опасливо оглядывали тщедушное тельце сына. Тревожная мысль не давала покоя, здоров ли он, правильно ли он растет?
Брызнули яркие солнечные лучи. Чуть влажная земля в саду засияла красноватой медью. Оливковые деревья легли на землю четкими тенями. Санкити взял шляпу, сказав, что идет прогуляться.
— Теперь уж от Сигэтян одни косточки остались, наверное, — сказала о-Юки и вздохнула. С младенцем на руках она вышла на веранду. Солнечные лучи то ярко сверкали, то бледнели. О-Нобу сошла в сад. Она запела песню о фиалке. Эту песенку часто пели сестренки, играя вдвоем у дома. О-Юки тихо подпевала и смотрела в сад так, будто искала, где там распевают ее дети.
Санкити вернулся вечером угрюмый, осунувшийся.
— Я чувствую, что схожу с ума. Я поеду, пожалуй, отдохнуть на взморье, — сказал он домашним. В тот же вечер он собрался. Его друг Макино не раз звал его к себе, но Санкити решил поехать туда, где его никто не знает. Ему надо было забыться. Ранним утром следующего дня он уехал на взморье и остановился там в курортной гостинице.
— Вот тебе раз! Дядя Санкити вернулся! — воскликнула о-Нобу, стоя через несколько дней в саду у крыльца.
Получив телеграмму о смерти бабушки о-Юки, Санкити тут же приехал домой, пожив на взморье всего неделю.
— Танэтян, смотри, кто вернулся! — О-Юки с сыном на руках вышла встречать мужа. — Хорошо, что ты приехал. Я так беспокоилась о тебе.
— A-а, вот почему Морихико в телеграмме справлялся о моем здоровье. А я, признаться, удивился. Но, знаешь, и я очень беспокоился о тебе. Ну, а что с бабушкой случилось?
Заговорив о бабушке о-Юки, Санкити вспомнил всю большую семью Нагура.
Две внучки уже давно жили отдельно. Но были и еще внуки и правнуки. Из всех одна о-Юки жила вдали от родного дома. Ей очень хотелось быть на похоронах бабушки. Чтобы о-Юки было легче с ребенком, Санкити решил отправить с ней и служанку.
— Ну вот, теперь ты у нас путешественница, — сказал Санкити. — Конечно, было бы лучше поехать после того, как выйдет книга. Ну да как-нибудь соберем тебя. Надо всем купить подарки.
О-Юки стала считать, сколько у нее сестер и племянниц.
— Не нужно никаких подарков, — махнула она рукой. — Если везти всем, то понадобится целый вагон.
О-Юки ехала к родным после долгой разлуки, и Санкити не мог отпустить жену с пустыми руками. Он поехал в город достать денег и купить подарки. Когда он вернулся, приготовления к отъезду были в разгаре.
О-Юки собиралась ехать в родной дом, и чувства ее пришли в волнение. Многие годы прожила она с мужем, они видели вместе и радость и горе. И вот теперь, после долгой разлуки, она едет к матери с отцом, увидит сестер и подруг, первый раз расстанется с мужем... Сверкающие на солнце паруса, трепет волн, крики чаек... Но не одно только море будило дорогие воспоминания. Она скоро увидит того, кому когда-то отдала сердце. Какой он стал, Цутому, муж младшей сестры?
На другое утро пришел Сёта.
— Вы едете на родину, тетушка?.. То-то я вижу, какая у вас суматоха, — сказал он. По всему дому валялись дорожные вещи, детские кимоно, свертки.
— Извините меня, Сёта-сан, за такой беспорядок, — вместо приветствия сказала о-Юки, завязывая оби.
— А где мальчик? — спросил Санкити. Служанка внесла спящего Танэо. — Береги его в дороге, глаз не спускай.
— Мирно как спит, — заметил Сёта.
— Каждый день ставим ему клизму. Сам никак не может сходить... А вообще мальчишка спокойный. Дашь ему игрушку, он и играет себе. Капризничает редко. И засыпает хорошо. Но он гораздо слабее девочек,
— Ну, деревенский воздух пойдет ему на пользу.
— Вот и я так думаю. Они проживут там все лето.
— Конечно, тетушке нелегко будет одной путешествовать.
Слушая разговор мужчин, о-Юки натягивала на ноги белые таби.
— Мне не так долго ехать. А вот как тут Санкити будет без меня управляться? Я попрошу о-Сюн пожить у нас.
Все было готово к отъезду. О-Юки с мужем и Сёта сели на прощанье выпить по чашке чаю.
— Пусть и Танэтян попьет! — О-Юки достала грудь, и ребенок жадно захватил ротиком темный сосок. О-Нобу побежала за рикшей.
Санкити попросил племянника остаться, а сам поехал проводить жену до Синдзюку. Вернувшись домой и увидев озабоченное лицо Сёта, он тотчас понял, что у того к нему дело.
— Да ты, Сёта, верно, и не завтракал еще?
— Нет, сегодня я позавтракал рано.
— Вот чудеса!
— Вы, дядюшка, хотите сказать, что я соня? Это, конечно, верно, но сегодня, как ни странно, я поднялся ни свет ни заря. И все утро размышлял, сидя у себя в комнате... Ведь уже больше года я болтаюсь без дела.
Сёта, скрывая неловкость, засмеялся и сказал, что наконец-то и для него блеснул луч света. Он искоса взглянул на дядю, как тот примет его слова, помялся немного. И объяснил: единственное, что осталось ему, — это Кабу-то-тё9. Он много думал и решил попробовать занятие биржевого маклера.
Санкити слушал так, как будто ему рассказывали начало авантюрного романа.
— Но послушай-ка, — прервал он племянника. — Ведь не ты один жаждешь разбогатеть чудодейственным способом. И твой отец, и Минору мечтали об этом, не так ли? Таких людей очень много. А разбогатеть-то не так легко. И Кабуто-тё еще не означает путь к богатству.
— Дядя Минору и я — люди разных эпох, — энергично сказал Сёта.
— Я не знаток по части финансов, но скажу тебе вот что: займись-ка ты лучше торговлей. Да возьмись как следует, а уж потом, когда капитал появится, и на биржу можно. Всему свой черед. Посмотри на старшего Нагура. Он начал с совсем крошечного дела. И постепенно стал состоятельным человеком. А вы мечтаете разбогатеть в один миг. Ведь этим тебя привлекает биржа?
— Не стану отрицать, этим. Но биржа — серьезное дело. И я отнюдь не собираюсь начать и тут же бросить. Я готов быть простым клерком и уверен, что скоро продвинусь. Я буду дневать и ночевать на Кабуто-тё.
— Если твое решение твердо, то делай по-своему. Ты же знаешь мое правило: каждый делает, что хочет.
— Мне так приятно слышать эти слова, дядя. Я, правда, не знаю еще, как к этому отнесется дядя Морихико...
Такой уж у Сёта был характер, что, приезжая к Санкити, он начинал смотреть на мир его глазами, а разговаривая с Морихико, судил обо всем, как старший дядя.
Муж учительницы, соседки Санкити, был большой дока в делах Кабуто-тё. Сёта попросил дядю поговорить с ним и получить рекомендацию.
Племянник уехал, оставив дядю в некотором смущении. «Неужели он это серьезно?» — спрашивал себя Санкити. Тем не менее он решил помочь Сёта и узнать все, что можно. Вечером он вышел в сад, обогнул дом учительницы и оказался возле скамьи с карликовыми деревцами. Хозяйский сад вплотную подступал к дому учительницы. Ее сын, ученик средней школы, сидел на трехногом стуле и усердно рисовал с натуры. Муж учительницы служил в свое время чиновником, а сейчас обосновался на Кабуто-тё. Он был хозяином солидной конторы.
Санкити подошел к дому и оказался перед пожилым мужчиной, что-то делавшим у себя на веранде. Вид его вызывал желание называть его папашей.
— Ну что ж, постараюсь чем-нибудь помочь, — выслушав Санкити, приветливо сказал муж учительницы. — Я слышал немного о Хасимото-сан и как-то имел удовольствие видеть его. Ему сколько лет?
— Он моложе меня на три года.
— Гм, он еще совсем молод. В расцвете сил, можно сказать. А что он за человек? Каков у него характер?
— Как вам сказать? Сейчас он не устроен. Но вообще любит жить на широкую ногу.
— Это в порядке вещей. Раз он хочет стать биржевым маклером, так оно и должно быть. Я вас попрошу, пришлите мне, так сказать, его краткое досье. Я наведу необходимые справки, узнаю, есть ли что-нибудь подходящее.
Вернувшись к себе, Санкити сразу же написал Сёта. В доме были только он и племянница о-Нобу.
О-Нобу вошла к дяде и заговорила о тех, кто сейчас был в пути.
— Тетя, верно, уже далеко.
— Если б не смерть ее бабушки, то она, конечно, не уехала бы и не оставила нас одних. Но вообще-то ей нужно было поехать, переменить обстановку, — заключил Санкити.
Он и сам хотел бы уехать куда-нибудь, чтобы забыться и не думать все время о детях.
2
Наступила пора летних каникул, и о-Сюн приехала к дяде. Она взяла с собой и младшую сестру о-Цуру. По другую сторону улицы, как раз против дома, над изгородями крестьянских домиков, возвышались раскидистые кроны мирт. Горячие, алые, печальные цветы склонялись над улицей. О-Сюн с сестрой открыли решетчатую дверь и вошли в дом.