— А ничего не чувствовал, — отвечал задорно старик. — Тому дому, видать, суждено было сгореть при пожаре.. Все имеет свой конец. Так уж мир устроен.
Женщины рассмеялись. Вбежали Танэо и Синкити и потянулись руками к расставленным на столе кушаньям.
— Ведите себя хорошо, — наставительно сказала детям о-Юки.
— Неужели это Танэтян? А Синкити-то как вырос! Какие славные детки... — Старик осовело посмотрел на внуков и сунул им в рот по куску какой-то закуски.
— Вот я вас! — прикрикнула на них мать, хлопнув ладонью по циновке.
Дети, набив полные рты, убежали. Служанка внесла лампу.
— Ну, хватит сакэ, — сказал старик.
Покончив с очередным блюдом, он каждый раз, молитвенно сложив руки, кланялся столику.
Санкити, попросив извинения, поднялся к себе — ему надо было работать. Он велел служанке принести себе оставшееся виноградное вино — хотелось заглушить тоску и головную боль.
— Это вино, — сказал он о-Юки, — делают из винограда на юге Европы. Оно очень приятно на вкус. И его можно пить женщинам. Составь мне компанию.
— А оно не крепкое? — спросила о-Юки, усаживал на колени ребенка.
За окном шел дождь со снегом. О-Юки, зябко поведя плечами, подняла небольшую рюмку. Вино играло на свету, напоминая янтарь.
— Какое крепкое! — простодушно воскликнула о-Юки, подержав во рту терпкую влагу.
О-Юки прижала ладони к раскрасневшимся щекам. Санкити молча смотрел на жену.
От Морихико пришла открытка: «Нужно поговорить. Приходи в гостиницу». Старик Нагура сидел возле жаровни, он только что вернулся из Иокогамы, куда ездил с женой и о-Юки. Попыхивая трубкой, Нагура сосредоточенно разглядывал послание.
— Ну, так я пойду к Морихико, — сказал Санкити и вышел из дому.
На втором этаже гостиницы, где жил Морихико, была всего одна комната, разделенная надвое: половина, обращенная к окну, с медвежьей шкурой на полу, служила кабинетом, вторая половина с жаровней представляла подобие гостиной.
Старший брат изрядно полысел, да и у младшего на висках серебрилась седина. Но Морихико, по привычке считая Санкити маленьким, подвинул ему сласти.
— Мне нужно с тобой поговорить об очень серьезном деле, — начал он.
Оказалось, что брат попал в трудное положение. Товарищ, обычно ссужавший Морихико деньгами, неожиданно заболел, и теперь вдруг Морихико оказался без кредита. И если он сейчас же не достанет денег, то рухнет дело многих лет. От таких неожиданностей никто не застрахован.
— Пойми меня и срочно помоги, — говорил Морихико. — Ты ведь знаешь, я никогда не причинял своим родным никаких хлопот. Но сейчас мне до зарезу нужны двести иен. Я очень тебя прошу.
Санкити, задумавшись, молчал.
— Знаю, у тебя нет постоянного дохода, — продолжал Морихико. — Но ты можешь что-нибудь придумать. Мне ведь нужны эти деньги на очень короткий срок. Да и сумма-то небольшая. Так всегда бывает, мелочи приносят куда больше неприятностей, чем серьезные вещи.
Санкити отхлебнул чай и медленно проговорил:
— Значит, сам иди ко дну, а другого спасай. Ну что ж, это в стиле нашей семьи. Я часто думаю: вот взять хотя бы нашу с тобой жизнь. Сколько нам выпало всяких забот и неприятностей, о каких другие и понятия не имеют. И я спрашиваю себя: на что ушла наша жизнь, все наши труды? На родню все ушло...
— Какой толк сейчас говорить об этом?
— Об этом всегда полезно говорить. Глядишь, человек и начнет жить по-другому.
— Но речь-то идет сейчас не о ком-нибудь, а обо мне.
— Конечно, я не о тебе говорю, а так, вообще...
— Все это, конечно, так. Ты, в общем, прав. Но все-таки нужно помогать друг другу. Сегодня ты мне, завтра я тебе. Это все равно что специально сделать жертву при игре в го...
— А если начать партию заново?
— Что ты имеешь в виду?
— Начать новую жизнь. Послушай, а не вернуться ли тебе в деревню? Там было бы легче. Жить в провинции с именем Морихико Коидзуми — не так уж плохо. В свободное время можно копаться в земле, посадить фруктовый сад. А в Токио наезжать время от времени, по делам. Чем плохая жизнь?
— Ах, вот ты куда клонишь! Чтобы я расстался со своей гостиницей. — Морихико внимательно посмотрел на брата. — Как будто бы я могу сделать это. Вернуться в деревню? Никогда!
— По-моему, в этом нет ничего страшного.
— Чушь какая! Да все мои друзья и компаньоны умрут от изумления, выкини я такую глупость.
Санкити попросил позвать горничную и заказать угрей. Он давно уже ими не лакомился, и ему захотелось угостить брата.
— Время от времени такие разговоры полезны, — уселся поудобнее Санкити. — Поедим, потом еще потолкуем, хорошо?
Морихико хлопнул в ладоши.
После ужина Санкити стал подробно расспрашивать брата о его делах. Восемь лет Морихико вел тяжбу из-за лесов у себя на родине. Когда речь заходила о лесах, Морихико задыхался от негодования. Он считал спасенье лесов делом своей жизни. Санкити и раньше знал, как относится правительство и местные власти к открытым и заповедным лесам, слыхал и о хищнической порубке леса. Морихико рассказал, что с тех пор, как он сидит здесь, в Токио, защищая интересы своей провинции, он не получил за свои труды ни одного гроша. Правда, он добился, что его провинция каждый год получает теперь от государства десять тысяч иен, и во многих местах леса обогащаются ценными породами деревьев.
— Одно время, — Морихико потер над хибати руки, — депутатом от нашей провинции был М-сан. Приходит он однажды ко мне и говорит: «Подсчитай, Коидзуми, сколько ты потратил на хлопоты своих денег за эти годы». Я подсчитал, оказалось тридцать три тысячи иен. Счет я отдал М-сану. Но он с тех пор и не заикался об этих деньгах, а я не стал напоминать. Тогда вмешался губернатор и выхлопотал мне у государства пособие — шесть тысяч иен. Деньги перевели в местное отделение банка. А там, как тебе известно, хранилась долговая расписка отца Сёта, заверенная к тому же моей печатью. Компания, которой Тацуо задолжал, решила воспользоваться случаем, и на эти шесть тысяч был наложен арест. Так я потерял еще полторы тысячи иен. Это ужас что такое! Для кого, спрашивается, трачу я свои силы и энергию?
— Надо было тогда же все бросить. Сказал бы, что вот, мол, тебе удалось сделать то-то и то-то, а дальше пусть уж местные власти сами о лесах заботятся. Сложил бы с себя обязанности представителя и уехал отсюда. Тогда бы и в провинции зашевелились. А ты решил сам все довести до конца, рассчитывая на людскую благодарность, — вот и попал в беду. Я думаю, тебе пора образумиться. Займись каким-нибудь выгодным делом...
— Выгодным! Разве я старался ради выгоды? Разве для этого потратил я целых восемь лет? Знаешь, как мне порой бывало трудно. Тогда я шел поздно ночью к мосту Нидзюбаси и читал стихи. Читал и плакал.
У Морихико и сейчас текли по щекам слезы.
— Конечно, во всем виноват я сам. Такой уж у меня характер — раз начав что-нибудь, я не могу бросить на полдороге. Там, на родине, они не понимают меня. Они просто не в состоянии понять. И я не обижаюсь на них. Но я уверен, через сто лет люди будут с благодарностью вспоминать мое имя.
— Ну, если понимать дело таким образом, тогда ты обязан довести до конца эту историю с лесами. А как это практически осуществить, я просто не представляю себе...
— Я решил скопить денег. Мне придется очень много работать сейчас.
— Тебе будет трудно. Ты ведь не из тех, кто видит в работе только источник обогащения.
— Это верно. Но до сих пор я просто не думал о деньгах. Теперь я буду о них думать. И я уверен, что сумею скопить достаточно.
— Боюсь, как бы и ты не пошел по пути Минору. Я все время чувствую рядом присутствие отца. Что ни начнешь делать, чем ни займешься — он все время здесь. Ты никогда не чувствовал этого?
Морихико молча смотрел на брата.
— А я постоянно ощущаю этот гнет, — уныло продолжал Санкити. — Сестра Хасимото исстрадалась в одиночестве. Ты — живешь без семьи, год за годом торчишь в этой гостинице. Я — забился в доме под крышу, голова пухнет от работы, а толку никакого. Чем наша жизнь отличается от тюрьмы-чулана старого Тадахиро Коидзуми? Одряхлела семья — и повисла на наших плечах.
— Это верно.
— Я не хочу больше так жить. И тебе я собирался сказать...
— Подожди... Мне скоро пятьдесят. Если в пятьдесят лет окажется, что из моих планов ничего не вышло, я все брошу и уеду в деревню, куда угодно. А пока подожди...
— Да нет, ты не понял меня!
— Ну хорошо, перестанем об этом. Так ты, значит, не можешь мне сейчас помочь?
— Попробую что-нибудь придумать. Я тогда дам тебе знать.
— Мне нужно знать сейчас, могу я рассчитывать на твою помощь или нет, — твердо сказал Морихико и, переменив тон, добавил: — Ты пришел сегодня ко мне, чтобы поучить меня уму-разуму? Вот ведь забавно, а?
Морихико громко рассмеялся.
Санкити ушел от брата в девятом часу. Всю дорогу домой он думал о Морихико. Беря у мужа пальто и шляпу, о-Юки спросила:
— О чем же вы так долго говорили?
— О деньгах, о чем же еще?
— Прав был отец. Знаешь, что он сказал про тебя: «Слишком твой муж печется о своих братьях».
Дождь, ливший с полуночи, утром сменился легким снежком.
Днем Танэо и Синкити водили в баню. Потом о-Юки вымыла Гиндзо. Она вернулась из бани последняя, шла по мокрой дороге одна,’под зонтиком. Со светлого неба белым пухом медленно падали снежинки. О-Юки была одета легко. Но тело ее после горячей ванны приятно горело, и она с наслаждением вдыхала свежий, пахнущий весной воздух. Снег падал на сухую, горячую кожу, приятно холодил ее. Кое-где белели мокрые крыши.
— Долго же ты мылась, — проворчала мать.
— Я ведь и детей вымыла, — возразила о-Юки и прошла на кухню.
Она смочила холодной водой разгоряченное лицо. Посмотрелась в большое зеркало на комоде, воткнула в волосы над ушами тонкие самшитовые гребни.
— Вы только что из бани, тетушка? — раздался голос Сёта. Не останавливаясь, он поднялся по лестнице наверх. О-Юки и не заметила, как он вошел.