— Вот и отлично, что заглянул, — встретил Санкити племянника.
— Мне, кроме вас, не к кому и пойти.
Сёта, не снимая длинного голубого шарфа, сел перед Санкити. В застекленные сёдзи были видны мокрые стены домов, улица. Вечерело. У Сёта было то выражение лица, какое появлялось у него, когда его тянуло к Мукодзима.
— А снег-то сегодня весенний, — заметил Сёта.
— Знаешь, я вчера был у Морихико. Мы с ним долго говорили о всякой всячине. И, между прочим, о деньгах. Я попробовал намекнуть, что ему лучше вернуться в деревню. Мы говорили с ним с трех часов до восьми...
— Ого, вам вчера досталось. Я-то знаю, что такое говорить с дядей Морихико подряд пять часов.
— Удивительное дело, мы на многие вещи смотрим по-разному. Я стараюсь его убедить, но мои слова просто не доходят до его сознания. Очевидно, я не умею ясно выразить свою мысль. Из всего разговора он понял только, что я хочу, чтобы он уехал из Токио и поселился в деревне.
— Ишь чего захотели! Дядя Морихико всегда будет жить в первоклассной гостинице, да еще в самом дорогом номере. Ходить в сандалиях, копаться в земле и на досуге размышлять о бренности бытия — нет, этим его не заманишь в деревню.
— Да, внешне он кажется совсем простым, а приглядись к нему — аристократ до мозга костей. Впрочем, удивительного ничего нет — ведь он родился в знатной семье. Все замашки у него такие. Стоит кому-нибудь рядом попасть в трудное положение, он, конечно, тут же скажет: что, мол, в том за беда, я как-нибудь помогу... Вылитый предок.
Дядя и племянник вдруг поняли, что все сказанное о Морихико относится в не меньшей степени к ним самим. Им даже почудился в комнате запах тления, ветхой старины, как бывает в домах, где ютятся осколки древности.
— Морихико просил, чтобы я достал ему двести иен, — вернулся Санкити к главной теме разговора. — Если бы это чему-нибудь помогло, я бы, разумеется, постарался достать эти деньги. Но я боюсь, что и эта история добром не кончится. Да и двести иен — не такие уж малые деньги.
Санкити прислушался — внизу по-стариковски долго кашлял отец Натура.
— Нагура смотрит, как я помогаю родне, и ждет, что я вот-вот разорюсь. Молчит и наблюдает. Твердый старик и упрямый. Кое в чем он помогал мне, но чтобы предложить денег — никогда. Да я у него и не просил.
Хлопнула входная дверь — кто-то пришел. Внизу сразу стало шумно.
— Кажется, Ямана-сан пожаловал.
Не успел Санкити проговорить этих слов, как вошла о-Юки и сказала, что приехал Цутому. Санкити спустился вниз. Старик Нагура, его жена и гость сидели вокруг жаровни.
— Опять в Токио, добро пожаловать! Все торговые дела по свету носят? — приветливо поздоровался с Цутому Санкити.
— Раз-другой в год обязательно приходится, — ответил Цутому. — Да, Коидзуми-сан, братец Маруна сказал, что скоро приедет и привезет вам служанку.
— Это хорошо! Ну, как он поживает? Как его магазин?
— Очень много хлопот.
Санкити поручил гостя попечению о-Юки, а сам вернулся к Сёта.
— Это муж Фукутян. Деловой человек, каких среди нашей родни не сыщешь. В тех краях все купцы очень напоминают осакских торговцев.
Сёта все еще не мог найти работу по душе. Впрочем, он не очень утруждал себя поисками. Но вид у него был осунувшийся и несчастный. Поговорив с Санкити о музыкальном вечере, о любимых блюдах, о выставке одного художника — обо всем, о чем говорят, когда за окном идет снег, Сёта отправился домой.
Санкити все думал о Морихико, о его двух дочерях, которым еще долго надо учиться. Он чувствовал, что не может не помочь брату, и решил найти для него деньги, ничего не сказав старикам Нагура.
К тому времени, когда матушка Нагура уехала с Маруна домой, Санкити уже не ограничивался молчаливым раздумьем, лицо его все чаще и чаще хмурилось. «Какой суровый вид у папочки», — говорила в такие минуты о-Юки.
Время от времени Санкити, тяжело ступая, спускался вниз и вдруг спрашивал жену:
— Как ты думаешь, о-Юки, кто из нас первый умрет?
— Наверное, ты, папочка, — отвечала о-Юки. — Что я тогда буду делать? Как одной поднимать детей? Если даже твои книжки напечатают, еще неизвестно, сколько за них дадут денег. Тут любая жена призадумается. Быть учительницей мне не нравится. Придется, видно, идти в парикмахерши.
Старик Нагура остался гостить у дочери. Он был еще крепок здоровьем и любил много ходить пешком. Он вставал спозаранку и отправлялся бродить по городу, знакомясь с улицами, новыми мостами, домами, каналами, стройками. Гуляя по городу, он не знал усталости. «Весь Токио осмотрел», — хвастался детям старик.
— Но все-таки ты теперь не тот. Куда меньше стал ходить, — говорила ему о-Юки. — Стареешь ты, отец.
Наконец и он распрощался с дочерью и внуками. Санкити и о-Юки, оставив Гиндзо на служанку, пошли со старшими детьми проводить старика.
— Танэтян, Синтян, скорее, скорее, а то дедушка на поезд опоздает, — говорила детям о-Юки. Пройдя с полквартала, она взяла младшего на спину.
Старик Нагура и Санкити время от времени останавливались, чтобы подождать отставшую с детьми о-Юки. На углу улицы, привлеченная серым пятном асфальта, спускалась стайка птиц. Им, видно, показалось, что это земля. Почти коснувшись асфальта, птицы, крича, взмыли вверх и рассыпались комочками по соседним крышам.
— Кажется, ласточки прилетели, — сказал Санкити, останавливаясь и глядя на птиц.
Наконец добрались до вокзала Уэно. Сели в зале и стали ожидать поезда. Старик ни секунды не сидел на месте, то и дело подходил к Санкити, о чем-то спрашивал и смеялся молодым смехом.
Оба мальчишки, тараща круглые глаза и крепко держась за подол матери, разглядывали пассажиров. Старик подошел к ним.
— Ведите себя хорошо, слушайтесь маму. Дедушка Нагура скоро опять приедет и привезет вам гостинцев.
— Слышите, что говорит дедушка? —сказала о-Юки. — Будете слушаться маму, он опять приедет и подарки вам привезет.
— Да, да, дедушка опять скоро приедет, — повторил старик,глядя на дочку.
Началась посадка на поезд. Старик Нагура, Санкити, о-Юки с детьми поспешили на перрон.
— Ну, детишки, — сказал Санкити, — прощайтесь с дедушкой. Помашите ему.
О-Юки взяла Синкити на руки и подняла повыше.
В окне вагона второго класса показалось смеющееся лицо с белой бородой. Старик, не отрываясь, смотрел то на дочь, то на внуков. Потом сел на свое место и опустил голову. Станционный служащий прошел между провожающими и поездом. Тяжело застучали колеса.
— Может, отец в последний раз был в Токио, — сказал Санкити жене, когда поезд скрылся из виду.
Наступил май. Сёта все еще не работал, Морихико, сказав, что начал новое дело, уехал, полный сил и энергии, в Нагою.
Как-то Санкити, сказав жене, что его очень тревожит судьба племянника, пошел в Комагата.
Санкити приблизился к знакомой каменной ограде. В этот яркий майский день дом Сёта выглядел особенно уныло. На двери висело объявление: «Сдается второй этаж». Санкити поднялся по каменным ступеням. Его встретила старуха, лицо у нее было невеселое. Оказалось, что Сёта с Тоёсэ ушли за покупками, но скоро вернутся. Санкити остался ждать племянника. Вещи со второго этажа были снесены вниз, столик Сёта с ирисами передвинут к сёдзи. Только старые шторы цвета морской волны остались на месте.
Старуха предложила Санкити чаю.
— Когда я только поступила в этот дом, — сказала она, — я думала, до чего же дружные бывают супруги. А потом вижу, что счастья-то и нет. И так мне стало жалко госпожу. Женщина всегда женщину жалеет.
Старуха говорила неторопливо и негромко, было видно, что она сама пережила немало. Санкити обратил внимание, что жалость старухи к Тоёсэ совсем не похожа на обычную угодливость служанки.
— Конечно, я ничего не могу сказать, барин тоже неплохой человек, — добавила она под конец.
Санкити подошел к застекленным сёдзи. Под коньком крыши висел круглый горшок, обернутый шелковой ватой, — наверное, выдумка Тоёсэ. Над ним торчали вверх ярко-зеленые побеги проса. Из окон гостиной была видна Сумидагава. Полоса воды за каменными плитами пристани напоминала о начале лета,
— О, кто нас навестил! — воскликнула Тоёсэ, вернувшись вместе с Сёта из города. — Дядюшка, здравствуйте!
— Тут приходил один господин, смотрел квартиру, — сказала старуха. Сёта и Тоёсэ смущенно посмотрели на дядю.
Санкити сел напротив Сёта так, чтобы видеть реку. Сёта, словно от боли морщась, сказал, что сперва решил было совсем отсюда уехать, чтобы уменьшить расходы, но потом вдруг стало жаль дома — он такой уютный, и ванная есть. Да и вложено в него немало. Вот и решили пока сдать второй этаж.
— А мне захотелось посмотреть, как вы живете. Знаешь, Сёта, иду я сюда, и попался мне по дороге дом, где продают выращенный в горшках мак. Я подумал, даже в этом огромном городе и то растет этот цветок. И сразу мне вспомнились родные места. Помнишь, недалеко от нашего дома было большое поле маков.
— Посмотрите, дядя, что мы придумали, — сказала Тоёсэ, указывая на горшок с просом под коньком крыши. — Все прохожие останавливаются в удивлении...
Сёта смотрел на все скучающим взглядом, потом сделал Тоёсэ глазами знак, чтобы та вышла.
— Я как раз и сам к вам собирался, дядя, — начал он. — Собираюсь ехать в Нагою. Попытаю счастья среди тамошних маклеров. Там есть один человек, он меня и зовет. Думаю пожить там годика два. Наберусь опыта.
— Ну что же, я думаю, ты решил правильно, — одобрил Санкити.
Было видно, что Сёта опять обуреваем великими планами. Показывая дяде составленные им самим таблицы биржевых курсов во время русско-японской войны, он говорил:
— На этот раз я, по вашему совету, решил сперва основательно изучить дело. Не хочу еще раз провалиться. Внимательно слежу за тамошним курсом, Среди моих знакомых уже пошел слух о моем отъезде. Я недавно слышал, как говорили: «Хасимото — человек способный. Он своего добьется».
— Ты ведь знаешь, Морихико тоже сейчас в Нагое. Ты с ним советуйся.