Она не отпускала его допоздна. Самой ей спать не хотелось.
— Я тебе очень советую, сестра, оставь ты их в покое.
— Я давно уже оставила их в покое, — раздраженно ответила о-Танэ. — Пусть делают что хотят.
Однако она то и дело срывалась. Новшества, заведенные Косаку, железная дорога, уничтожившая половину сада, и многое другое взвинчивало и без того натянутые до предела нервы о-Танэ.
Она смотрела в сторону гостиной, где сейчас был Косаку, вся подавшись плечами вперед, точно ожидала нападения врага.
— Все, что сделано мужем и мною, — все не так, все плохо. Они говорят, что мы только швыряли на ветер деньги. Знаешь, как они нападают на меня! Но я не сдамся. Пусть нападают.
В очаге весело горел огонь. На кухне собрались Тоёсэ, о-Сима и о-Сэн. Они пекли моти — блюдо, которым славились эти места. Санкити, погостив у сестры три дня, назавтра собирался уезжать. О-Танэ, доверив стряпать молодежи, присоединилась к брату.
Санкити бродил по внутреннему садику. Когда-то здесь фотографировалась вся большая семья Хасимото. Санкити подошел к большому рододендрону, под которым стоял тогда Тацуо.
— Помнишь, — сказал он сестре, — как Касукэ боялся, что у него на снимке будет блестеть лысина. — Он подошел к большому камню, возле которого стоял тогда сам, погладил его рукой и вдруг взобрался на него.
Для о-Танэ Санкити опять стал мальчишкой, ее младшим братцем.
— Знаешь, Санкити, — сказала она, — ты сейчас очень похож на Сёта.
О-Танэ показывала брату растения, которые вырастила сама. На диких лилиях, клубни которых были привезены из их старого дома в горах, висели красные кораллы бутонов. О-Танэ разводила цветы и берегла старый дом, ожидая возвращения мужа.
На веранду вышла о-Сэн. Она как две капли воды походила на отца — узкое, продолговатое лицо, большой лоб, чуть выпуклые брови. Она рассеянно, ни на чем не задерживаясь, оглядела сад и вернулась в дом.
Солнце, багровое, как осенние листья в их родном Кисодзи, лежало пятнами на тесовых крышах, на больших камнях, прижимавших кровли на случай сильных ветров. О-Танэ вспомнила родную деревню в горах и тихо проговорила:
— Как бы мне хотелось, Санкити, поехать вместе с тобой, повидать родные могилы. Но я не могу... Хозяина нет, дом не на кого оставить.
После обеда пришло письмо от о-Юки. Санкити прочитал его вместе с сестрой, расположившись в холодке на веранде. О-Танэ велела Косаку принести старинный фарфор, еще оставшийся в доме, и показать Санкити. Она любовно хранила старинные чайные чашечки, в которых подавали когда-то чай клиентам-оптовикам, и большую пиалу с благородным рисунком, из которой ел Тацуо.
— Дядя, посмотрите, — сказала Тоёсэ, показывая Санкити потемневшую павлониевую шкатулку. В ней были письма далеких предков своим детям, писанные перед смертью, рисунки старинного оружия и сбруи, планы военных походов и другие древние бумаги. Внимание Санкити привлек рисунок «черного корабля»: на листке рисовой бумаги был оттиснут с очень грубой гравюры европейский корабль, как он представлялся людям, впервые увидевшим его.
— Какой странный рисунок, — сказал Санкити. — Не корабль, а призрак... От этого призрака, как я помню, наш отец и сошел с ума, — добавил он, немного подумав.
О-Танэ странно посмотрела на брата.
— А возьму-ка я, пожалуй, эту картинку себе, — сказал Санкити и положил рисунок рядом с письмом о-Юки.
Тоёсэ решила воспользоваться отъездом Санкити, чтобы уехать самой. Иначе ей было не выбраться отсюда.
— Дядюшка, возьмите меня с собой, — упрашивала она Санкити.
— Мне бы хотелось поехать одному, — с легкой досадой ответил Санкити. — С чужой женой ездить — одно беспокойство.
— Если ты считаешь, что это слишком хлопотно, так и не бери ее, — сказала о-Танэ.
— А я все равно с вами уеду, — донесся из гостиной голос Тоёсэ.
— Хорошо, я посажу тебя на поезд, — неохотно согласился Санкити.
В ночь перед отъездом брата о-Танэ совсем потеряла сон. Она постелила себе в комнате брата и почти всю ночь проговорила. Санкити хотел было спать, но, видя состояние сестры, взял папиросу и приготовился слушать. О-Танэ начала с о-Сэн. Вся ее жизнь сосредоточилась теперь на дочери. Она была рада, что научила о-Сэн клеить пакетики. Это было самое подходящее для нее занятие, неутомительное и спокойное.
— Я только и жива ею, — сказала о-Танэ, подвинув к себе курительный прибор.
Тоёсэ и о-Сэн, улегшиеся в новой гостиной, уже давно спали. Санкити заговорил об отношениях в семье.
— Ты должна быть благодарна Косаку. Сёта ты дала жизнь, а ему ведь ты ничего не дала. А посмотри, сколько он делает для дома. Надо спокойнее относиться к недостаткам приемного сына и невестки. Ведь если уж говорить честно, то у Сёта их тоже немало.
Наступило молчание. И вдруг Санкити спросил:
—А сама-то ты как думаешь, отчего Тацуо ушел из дому?
О-Танэ резко села на постели.
— Ты что!.. Что ты хочешь сказать? Что я дурно вела себя? И во мне заключается причина несчастья, которое обрушилось на наш дом?..
В ярком свете электрической лампы было видно, как лицо ее исказилось. Ее жесткий взгляд — даже младший брат был сейчас для нее врагом — говорил: «Я всю жизнь хранила супружескую верность. Меня никто не может ни в чем упрекнуть!»
— Успокойся, сестра. Ты еще не дослушала, а уже все повернула по-своему. Я вовсе не хотел сказать того, что ты себе вообразила. Давай рассуждать спокойно, — сказал Санкити, тоже поднимаясь.
О-Танэ была так взволнована, что не могла говорить связно.
— А ты знаешь, что могло бы случиться самое худшее, что Тацуо могли бы забрать в тюрьму?
— Так, значит, он испугался арестантского халата?
— Да, испугался. И все от этого страдают. До нынешнего дня. Подумай, каково Сёта. Ну, что ты зеваешь? Как можно хотеть спать в такие минуты?!
— Понятно, понятно. Я как-то не думал об этом. Имея дело с молодыми, поневоле стушевываешься.
— Но не в этом же дело!
Скоро брат и сестра уже и сами не понимали, о чем идет речь.
— Ну хорошо, сестра, — наконец твердо сказал Санкити, — скажи, что ты считаешь для себя самым подходящим сейчас?
— Я бы хотела поехать к Сёта и жить со своими детьми, трудностей я не боюсь.
На этом и окончился разговор, оставив у обоих чувство какой-то растерянности и неудовлетворенности.
О-Танэ так и не уснула в эту ночь. Едва забрезжил рассвет, поднялась и Тоёсэ. Что-то со стуком упало. О-Танэ с лампой в руках вышла в гостиную.
— Тоёсэ, и ты меня оставляешь? — спросила о-Танэ.
— Вы, мама, всю ночь сегодня не спали, проговорили с дядей.
— Мы мешали тебе уснуть?
— Нет, я только вначале намного слышала, а потом заснула.
— Какая тоска, Тоёсэ. Никому я теперь не нужна во всем свете!
О-Сэн еще спала. О-Танэ вдруг разрыдалась у изголовья дочери.
За утренним чаем брат и сестра сидели рядом, О-Танэ была спокойна, как будто и не было никакого разговора ночью.
— Ты был так добр, что навестил нас, — сказала она. — А мы только расстраивали тебя своими неурядицами.
— Три ночи подряд проговорили!
— И даже крупно поговорили.
Брат и сестра посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Тоёсэ сложила вещи. Пришло время отъезда. У очага за прощальной чашкой чая собрались все домочадцы: о-Танэ, о-Сэн, Косаку с женой и служащие.
О-Сима и о-Сэн проводили гостей до городка.
Тоёсэ не часто приходилось ходить по такой изрытой дороге. Она медленно тащилась позади дяди.
Старый поселок погибал. Время от времени воздух сотрясали взрывы. Это рвали окрестные скалы. Огромные каменные глыбы с оглушительным грохотом неслись по склону обрыва в долину, расцвеченную багрянцем и золотом осенней листвы.
— Здесь одной просто невозможно пройти, — сказала Тоёсэ, стараясь держаться поближе к Санкити. Ее городское платье и манеры привлекли внимание рабочих. Они бросили таскать камни и с кирками в руках вышли на дорогу.
Тоёсэ и Санкити выбрались к лесу. Между деревьями виднелась река. У дороги стоял чайный домик, приветливо приглашая путников войти. Они решили немножко отдохнуть. Хозяйка принесла чаю.
— Издалека идет госпожа с супругом? — спросила она Тоёсэ.
Тоёсэ, ни мало не смутившись, ответила:
— Это не супруг, это мой дядя!
Ей вдруг стало смешно, и этот смех окончательно убедил хозяйку, что ей говорят неправду. Санкити и Тоёсэ покинули чайную в хорошем расположении духа.
На станцию они пришли перед самым закатом. Вокзал был новый. Тоёсэ узнала, что поезд придет только утром. Она попросила дядю побыть с ней. Проводив Тоёсэ и оставшись один, Санкити вздохнул, наконец, спокойно.
Сильно промокнув под осенним дождем, добрался он до деревни, где жила семья Морихико. Отсюда до родных мест было уже рукой подать. Морихико рос и воспитывался в семье матери, в ее родной деревне. Семья тоже носила имя Коидзуми. Приемный отец Морихико давно умер. Приемная мать, его жена и дети окружили Санкити. Весь день прошел в разговоре о Морихико, о его дочерях о-Нобу и о-Кину, которые учились в Токио.
Дом был выстроен в старинном стиле; перед ним проходил тракт. Жена Морихико вышла проводить Санкити. Лицо этой кроткой женщины сказало Санкити, как она ждет мужа.
Долина реки Кисо осталась позади. Санкити шагал по лесному склону. Пройдя около четырех миль, у перевала он нагнал путника — старожила тех мест. Тот еще помнил Санкити. Скоро открылись горы, так хорошо знакомые Санкити с детства.
— Позвольте, позвольте мне, уважаемый господин Санкити, нести ваше пальто, — проговорил спутник. Он уже нес чемодан Санкити. И сколько Санкити ни отказывался, тот взял у него и пальто.
— Я очень вам благодарен. Но не беспокойтесь обо мне. Я приехал сюда, только чтобы взглянуть на могилы отца и матери.
Горную дорогу заливало солнце. Санкити хотелось пройти на старое пепелище одному. У деревни он распрощался со своим спутником, направлявшимся в храм.
Санкити вошел в деревню. Он был одет в европейский костюм и соломенные сандалии. Всем здесь о