иво смеялись. Когда я подходила, рядом открылась дверь комнаты № 6, и оттуда вышла не Джейн, а Сисси – в мужской холщовой куртке, застегнутой до самого горла, и со спрятанной под воротник серебристой косой. Со стороны могло показаться, что из номера вышел высокий суровый мужик. Она подошла к комнате № 5, достала ключ и сразу же, без стука или предупреждения, открыла дверь. Потом единственный раз гаркнула: «ВОН!» Музыка стихла. Я спряталась в тень и стала смотреть, что будет дальше. Не знаю почему, но мне не хотелось показываться на глаза Сисси. Из номера, пошатываясь, начали выходить девицы, некоторые одни, другие под руку с парнями из съемочной группы. В конце концов все разошлись по номерам. Убедившись, что все стихло, Сисси пошла прочь и свернула на Пасифик-авеню, где стоит их с сестрой дом. Что бы это значило? Джейн позвонила Сисси и попросила разогнать шумных гостей? Или Сисси в столь поздний час гостила у Джейн? Я стояла в тени мотеля и гадала, надо ли мне заглянуть к нашей постоялице или позвонить Сисси. В итоге я решила не делать ни того ни другого и просто провела несколько минут на берегу, глядя, как волны разбиваются о берег. Тем вечером луны было не видно, свет падал только из окон нашего мотеля и нескольких домов на пляже, да на трассе № 109 иногда сверкали фарами машины. Я попыталась представить, какими были эти места двести лет назад, когда по пляжу гуляли лишь индейцы-квинолты. Сестра Сисси, Пэм, рассказывала, что на месте нашего мотеля племя держало своих половозрелых, но еще не замужних девушек – здесь им ничто не грозило. Кто их защищал? Уж точно не мужчины, ведь именно от них и надо было охранять молодых девиц. И что происходило с теми, кто так и не выходил замуж – по воле судьбы или по собственной воле? Если, конечно, у них вообще был выбор. Быть может, эти женщины оставались и помогали защищать молодых? Или же старых дев, достигших определенного возраста, отправляли обратно – доживать дни в одиночестве?
Местная легенда гласит, что однажды ночью море проглотило всех спящих девушек. Мы с Ребеккой слышали по меньшей мере десяток версий этой сказки: то ли морская ведьма наслала на девушек страшное заклятье, то ли звезда упала в океан и вызвала могучую волну, то ли лесной пожар погнал зверей к воде, и те унесли с собой девиц. Словом, они оказались под водой и превратились в русалок, волшебных покровительниц всех девушек племени квинолтов. Полагаю, об этой легенде были наслышаны и те киношники, что снимали у нас свой дурацкий сериал.
Я подошла поближе к воде, чтобы сквозь кромешный мрак разглядеть очертания волн. Ветер был сильный, и я натянула на лицо воротник водолазки. Стояла у самой кромки воды и представляла курильщиц-актрис настоящими русалками, великолепными и свирепыми, со сверкающими чешуйчатыми хвостами. Кто бы отказался от таких покровительниц? Я думала о Пенни и Ребекке, которые заботились друг о друге в детстве и потом, даже повзрослев. Большую часть жизни у них никого не было, кроме друг друга. Я всегда жила в окружении старших братьев, кузенов и дядюшек, и, хотя моя нетрадиционная ориентация никого не радовала (поначалу – даже меня), в школе и в университете у меня не было никаких проблем со сверстниками: родные не давали меня в обиду. В конце концов одноклассники и однокурсники со мной смирились. Я не стала королевой выпускного бала, но зато была вторым капитаном школьной команды по хоккею на траве и вице-президентом класса, да к тому же регулярно организовывала пункты бесплатного питания для бездомных. Это к тому, что я никогда не была одна. Да, порой я чувствовала себя белой вороной и не понимала, как мне быть на любовном фронте, но родные стояли за меня горой. С годами я все глубже осознаю, как мне повезло с семьей. Почти все мои братья переехали на восток, родители умерли, а мой единственный дядя живет в доме для престарелых в Олимпии. У меня осталась только Ребекка. Она есть у меня, а я есть у нее, и мы нашли свое место в мире.
В ту страшную ночь у Пенни не было никого. Ни русалок, ни Ребекки. Раньше я никогда не думала о том, что пришлось пережить Пенни перед смертью, как одиноко ей было. Врагу не пожелаешь встретить такую беду в полном одиночестве. Я стояла на пляже и думала об этом. А потом развернулась и пошла домой. Горели только окна комнаты № 6. Джейн. Наверное, таких одиноких людей я еще не встречала, а одиночек я видела на своем веку немало – как-никак столько лет проработала в гостинице. Мне показалось, Джейн живет в нашем мире лишь наполовину. Точнее, в ней почти нет жизни – такое впечатление у меня сложилось после нескольких редких бесед. Зато у нее есть Сисси. Какие отношения их связывают – загадка, но Джейн совершенно точно обрела в ней могучего союзника. И защитника. Не знаю, понимает ли это сама Джейн, осознает ли, что Сисси взяла ее под свое крыло.
Через некоторое время после ее приезда мы с Ребеккой заметили, что Сисси зачастила в комнату № 6. Она начала носить туда огромный зеленый термос, какие туристы берут в походы – с большой серебристой крышкой, которая при необходимости превращается в тарелку или чашку. Раньше мы никогда не видели ее с этим термосом, и тут она стала носить его почти каждый день. Мы с Ребеккой быстро сообразили, что утром она оставляет его в комнате № 6, потом наводит порядок в остальных номерах и по дороге домой забирает термос. Поначалу Джейн оставляла его на полу крылечка, потом Сисси стала заходить за ним в номер, обычно на пару минут, но иногда задерживалась чуть дольше.
История с термосом тянется больше семи месяцев. О чем могут говорить эти двое и что у них общего – не представляю. Поначалу, признаться, меня слегка задевала их связь, их маленький мир, из которого меня исключили. Но теперь, видя, как Сисси направляется в комнату № 6 с огромным зеленым термосом, я лишь думаю: слава богу, что эта печальная женщина остановилась в нашем мотеле, а не в какой-нибудь другой глуши. Слава богу, что за ней есть кому присмотреть. Слава богу, что у нас тоже есть.
Лидия
Он и раньше ей объяснял, да она никак не возьмет это в толк. А его голос все вздымается, опадает и течет, будто песня.
– Вам несказанно повезло, Лидия Мори. Вы такая везучая. Выиграли главный приз – три миллиона долларов! А ведь главный приз разыгрывают всего раз в два года.
Порой она не слышит ни слова из того, что он говорит, только его голос. Бывало, она, зажав трубку плечом, засыпала под его убаюкивающие напевы о выигранных миллионах. Главный приз, рассказывал Уинтон, еще ни разу не получал американец, и технически это невозможно, однако он, Уинтон, предлагает ей свою помощь. Ради нее он готов рискнуть карьерой и помочь ей обходными путями получить заветный приз.
– Вот на что я готов ради вас, – говорит он, и его голос – океан теплоты.
Иногда она вешает трубку посреди разговора, бросает ее на стол и выключает свет. Но на следующий день Уинтон обязательно перезванивает. Обычно между девятью и десятью утра, а потом еще раз – после шести, когда она уже отправила все счета, сходила в магазин за тем малым, что ей сейчас необходимо (туалетная бумага, консервированный суп «Прогрессо», английские маффины) и выпила кофе в кофейне. Часто она слышит его звонок еще с порога. И расстраивается, когда он не звонит. Конечно, Уинтон – жулик, это дураку ясно. Он флиртует, не скупится на комплименты, говорит ласково, но настойчиво. Лидия понимает, что таким образом ее заманивают в ловушку, ею манипулируют. Она все это знает, но каждый раз снимает трубку. А иногда нарочно не снимает, как девчонка, которая просит маму не отвечать, зная, что звонит ее ненаглядный – пусть помучается. Но на следующий день она непременно ответит. Это понятно и Уинтону, потому что он всегда перезванивает.
– Лидия Мори, я по вам скучал. Вы, должно быть, ходили плясать в бар или разбивали сердце какому-нибудь бедолаге.
Через месяц рассказов о призовых деньгах, обходных путях и рисках Уинтон начинает слегка давить. Три миллиона долларов достанутся кому-то другому, если она не оплатит международный налог на приз. Первый налог – 750 долларов, сущие гроши по сравнению с суммой приза, но и эти деньги компания ей возместит. Они бы заплатили сразу, да так не положено. Сперва она должна заплатить, а комитет тут же вышлет деньги обратно. Без уплаты налогов (Уинтон говорит это строго, не нараспев) ничего у них не получится.
Лидия платит. Едет в Торрингтон, в магазин «Уолмарт», и кладет 750 долларов на карту, а карту отправляет по почте в Асторию, Квинс, где якобы живет уполномоченный представитель лотереи. «Уолмарт», Квинс, карта, возмещение – какая нелепость! Явное надувательство. Как он вообще мог подумать, что Лидия ему поверит? Однако же она пока не готова отказаться от ежевечерних звонков. И в конце концов, существует крошечная вероятность, что вся нелепая история Уинтона – правда. Лидия даже дала волю фантазии и представила, как после получения выигрыша отправит крупную сумму Уинтону – помочь немного его семье, помочь ему выучиться. Но нет, скоро она положит конец этому цирку. Только не прямо сейчас. Пусть эти 750 долларов станут своеобразным испытанием. Конечно, Уинтон его не пройдет, и цирк на этом закончится. Все вернется на круги своя. Лидия сознательно не продумывает все до конца, сознательно защищается от признания собственной глупости и расточительности. Она хочет посмотреть, что будет дальше, и не задает себе лишних вопросов.
Итак, она кладет карточку в конверт и высылает его Теодору Беннетту из Астории, Квинс, работнику лотереи. Уинтон сказал, что к карте не надо прилагать никаких писем, и указывать обратный адрес на конверте тоже нельзя. И хотя ей невыносима мысль о выброшенных на ветер 750 долларах, Лидия все же бросает конверт без обратного адреса в почтовый ящик возле ратуши.
Звонить Уинтон не прекращает, и Лидия с удовольствием возвращается к привычному ритму жизни. Утром трубку не берет, зато берет вечером – слушает его болтовню о последней подружке, которая разбила ему сердце подлой изменой, о сыне, которого ему нельзя видеть, о больной матери, о сестре, что сидит в тюрьме. В этих телефонных разговорах мир Уинтона обретает жизнь и краски. Он – взвинченный и ревнивый любовник, заботливый и прилежный сын. Ему двадцать восемь лет. По вечерам он ходит на курсы бухучета, чтобы уйти из лотереи – занятость тут неполная и платят мало. Он бы уже давно ушел, да вот хочет успеть переслать Лидии ее приз. Просто чтобы увидеть, как достойная американка – а не какой-нибудь европейский хлыщ – получает свои деньги.