– Вот-вот. – Капитан снова кивнул. – Твердых доказательств, разумеется, никогда не было, знаете ли. В суде, когда еще существовали суды, все это не сочли бы настоящими уликами в совершении преступления. Ваш брат мог регулярно посещать вашу квартиру, потому что любит племянника. Разумеется, он делал это в ваше отсутствие, зная, что вы не питаете к нему большой любви, как, если уж на то пошло, и он к вам. А ваша жена не упоминала про его визиты, знаете ли, из страха, что вы рассердитесь. А когда ваш ребенок умер – два месяца назад, если память мне не изменяет, – эти визиты прекратились. Разумеется, они могли прекратиться по совершенно иной причине, а именно из-за назначения на пост, который он сейчас занимает.
– Немало вы знаете, а? – горько сказал Тристрам.
– Я должен много знать, – отозвался капитан. – Но подозрение – это еще не знание, знаете ли. Теперь я перейду к кое-чему важному, к тому, что действительно знаю про вашу жену и вашего брата. Ваша жена писала вашему брату. Она написала то, что в старые времена назвали бы любовным письмом. Всего одно, не больше, но, разумеется, весьма компрометирующее. Письмо она написала вчера. В нем она говорит, как скучает по вашему брату и как сильно его любит. Там есть еще некоторые детали эротического свойства – не слишком много, но некоторое количество. Глупо было с ее стороны писать, но еще более глупо было со стороны вашего брата не уничтожить письмо, как только он его прочел.
– Так, значит, – рявкнул Тристрам, – вы его читали, да? Дрянь неверная! – добавил он. А потом: – Это все объясняет. Я знал, что не мог совершить ошибку. Я знал! Сволочь вероломная… – Он имел в виду их обоих.
– К несчастью, у вас есть только мое слово, что письмо вообще существовало. Ваша жена, надо думать, будет все отрицать. Но она ждет следующего чудненького выступления вашего брата Дерека по телевидению, поскольку в ближайшую же чудненькую речь попросила включить послание для нее. Она попросила, чтобы он как-нибудь ввернул словечко «любовь» или словечко «желание». Идея недурна, – прокомментировал капитан, – но, сдается, вы не станете ждать подобного подтверждения. Можете его и не услышать, знаете ли. И вообще такие слова, оба сразу или по отдельности, могут совершенно естественно прозвучать в телеобращении патриотического характера (все телеобращения нынче патриотические, а?). Он может сказать что-то о любви к стране или о всеобщем желании, знаете ли, внести свой вклад в скорейшее окончание нынешнего чрезвычайного положения. Суть, как я полагаю, в том, что вам захочется действовать немедленно.
– Да, – согласился Тристрам, – немедленно. Она вольна убираться. Пусть себе уходит. Пусть разводится, если хочет. Не желаю ее больше видеть. Пусть себе рожает. Пусть рожает когда хочет. Я не могу ее остановить.
– Вы хотите сказать, – пораженно уставился на него капитан, – что ваша жена беременна?
– Это не моя вина, – заверил Тристрам. – Я точно знаю. Клянусь, не моя. Это Дерек. Свинья Дерек! – Он бухнул кулаком об стол, так что подпрыгнули и зазвенели стаканы. – Мне наставил рога, – произнес он тоном персонажа из какой-нибудь елизаветинской комедии, – мой собственный брат.
Капитан разгладил левым мизинцем ржавые усы – сначала один, потом другой – и сказал:
– Понимаю. Официально мне об этом ничего не известно. Нет доказательств, знаете ли, что виновник не вы. Существует вероятность, как вы сами должны признать, что ребенок – если ребенок вообще родится, чего официально, конечно, не должно произойти, – что ребенок ваш. Я хочу сказать, официально кто-нибудь знает, что вы говорите правду?
Тристрам внимательно всмотрелся в его лицо.
– Вы мне верите?
– Во что я верю, к делу не относится, но вы должны признать, что попытка повесить такое на комиссара Полиции популяции будет встречена, знаете ли, с недоверием. Любовная связь с женщиной – другое дело. Это для вашего высокопоставленного брата дурной и глупый поступок. Но сделать любовнице ребенка – это был бы головокружительный идиотизм, слишком большая глупость, чтобы быть правдой. Это вы знаете? Знаете? – Впервые он употребил свое любимое слово как настоящий вопрос.
– Я до него доберусь! – поклялся Тристрам. – Не бойтесь, я до него доберусь!
– Так выпьем за это! – предложил капитан.
Черный официант стоял поблизости, постукивая металлическим подносом о присогнутое колено и фальшиво, едва слышно подпевая себе под нос. Капитан щелкнул пальцами.
– Еще два двойных.
– Они равно виноваты, – сказал Тристрам. – Чье предательство хуже? Предательство жены. Предательство брата. О Гоб, Гоб, Гоб… – Он шлепнул ладонями по глазам и щекам, как бы закрываясь от предательства, но губы оставил подрагивать.
– Истинный виновник он, – заявил капитан. – Он не просто предал своего брата. Он предал Государство и свой высокий пост в Государстве. Он совершил тягчайшее преступление и самое глупое, знаете ли. Возьмитесь сначала за него, возьмитесь. Ваша жена была лишь женщиной, а женщины не знают, что такое «ответственность». Он во всем виноват, только он. Доберитесь до него.
Появились напитки, на сей раз похоронно-пурпурного цвета.
– Подумать только! – стонал Тристрам. – Я дал ей любовь, доверие… все, что может дать мужчина. – Он отхлебнул алка с фруктовым соком.
– А пошло оно все, знаете ли! – нетерпеливо сказал капитан. – Вы единственный, кто может до него добраться. Я-то что могу поделать в моем положении? Даже если бы я сохранил это письмо, даже если бы я сохранил его у себя, разве он не узнал бы? Разве не натравил бы на меня своих громил? Он опасный человек.
– А я что могу? – слезно спросил Тристрам. – Он на очень высоком посту. – С новой порцией алка пришла жалость к себе. – Пользуется своим положением, вот что он делает, чтобы предать собственного брата.
Губы у него дрожали, жидкость сочилась из-под контактных линз, он вдруг с силой бухнул кулаком о стол.
– Сука! – взорвался. – Уж я до нее доберусь, вот подождите, доберусь!
– Да, да, да, это может подождать, знаете ли. Слушайте, сначала, как я и советовал, возьмитесь за него. Он сменил квартиру. Он теперь живет в 2095-й, Уинтроп-мэншенс. Доберитесь до него там, отделайте его, преподайте ему урок. Он живет один, знаете ли.
– Что, убить его? – удивился Тристрам. – Убить его?
– Crime passionel[10], так это раньше называлось. Вашу жену можно будет рано или поздно заставить признаться, знаете ли. Доберитесь до него, прикончите его.
Тристрам с подозрением нахмурился:
– А вам можно доверять? Я не дам себя использовать. Я не стану делать чужую грязную работу, знаете ли. – К нему вечно цеплялись чужие сорные словечки. – Вы тут много гадостей о моей жене наговорили. Откуда мне знать, что это так, откуда мне знать, что это правда? У вас нет доказательств, вы не предъявили мне доказательства. – Он оттолкнул пустой стакан на середину стола. – Вы подсовываете грязную выпивку, стараетесь меня напоить. – Он начал не без усилий вставать. – Пойду домой, разберусь с женой – вот что я сделаю. Потом посмотрим. Но грязную работу я за вас делать не стану. Я таким, как вы, не доверяю, вот мое последнее слово. Вечно вы заговоры строите!
– Вы все еще не убеждены, – сказал капитан и начал рыться в одном из внутренних карманов кителя.
– Да, заговоры, интриги… Борьба за власть внутри партии – характерная черта Межфазы. А я историк. Я был бы главой Департамента общественных наук, главой, если бы гомосексуальная свинья не…
– Ладно, ладно, – примирительно сказал капитан.
– Предан, – драматично взмахнул рукой Тристрам. – Предан геями!
– Если будете продолжать в таком духе, – предупредил капитан, – добьетесь того, что вас арестуют.
– Только на это вы и способны – арестовывать. Арестовывать, задерживать развитие, ха-ха. – И после паузы: – Предан.
– Прекрасно. Хотите доказательств, вот вам доказательства. – Достав из кармана письмо, капитан показал его Тристраму.
– Дайте мне! – Тристрам попытался схватить его руку. – Покажите!
– Нет, – возразил капитан. – Если вы не доверяете мне, почему я должен доверять вам?
– Вот так, – сказал Тристрам. – Значит, она действительно ему писала. Грязное любовное письмо. Погодите, я с ней встречусь. Погодите, я с обоими встречусь.
Швырнув на стол горсть непересчитанных септов и флоринов, он очень нетвердой походкой двинулся к выходу.
– Сначала до него доберитесь.
Но Тристрам, пошатываясь, шел прочь, слепо направляясь к намеченной цели. Капитан состроил трагикомичную мину и убрал письмо в карман. Письмо было от старого друга, некоего Дика Тернбулла, отдыхающего в Шварцвальде. Сегодня никто не смотрит, не слушает, не запоминает. Но то письмо взаправду существовало. Капитан Лузли определенно видел его на столе комиссара. И, к несчастью, комиссар заметил, что – перед тем как смахнул его и прочую личную корреспонденцию, в которой было много оскорбительного, в адову дыру в стене, – он видел письмо.
Глава 6
Рачки-бокоплавы, медузы, планктон, кости каракатиц, губан, морская собачка и головастик, крачка, олуша и серебристая чайка…
Вдохнув напоследок аромат моря, Беатрис-Джоанна пошла в Государственный продовольственный магазин (отделение на Росситер-авеню) у подножия громады Сперджин-билдинг. Пайки снова урезали без предупреждения или извинения со стороны ответственных за продовольствие близнецов-министерств. Беатрис-Джоанна получила и оплатила два блока бурого овощного дегидрата (легумина), большую белую банку консервированного синтелака, листы спрессованной овсянки и синий пузырек с питтами. Но в отличие от прочих покупательниц Беатрис-Джоанна не позволила себе ни жалоб, ни угроз (впрочем, последние были приглушенными, поскольку после небольшого и быстро подавленного мятежа покупателей тремя днями ранее у дверей выставили серомальчиков). Она насытилась морем как огромным и вкусным блюдом студенистой голубовато-зеленой мясистой плоти. Выходя из магазина, она задумалась, а каково на вкус мясо. Ее губы помнили только соль живой человеческой кожи в чисто любовном контексте – мочки ушей, пальцы, губы. «Он моя… мое… мясо», – кажется, пелось в песне про сладкого Фреда. Это, решила она, наверное, и подразумевает термин «сублимация».