– Нечего меня донимать, – твердил он голосом северянина, напряженным и высоким. А потом перевел для Тристрама: – День за днем одно и то же. Они ко мне пристают, словно это моя вина, а мне приходится говорить: мол, я тут ни при чем. Совсем ни при чем. Никто вас не заставлял, – рассудительно убеждая, обратился он к остальным, – делать то, что вы только что сделали, так ведь? Вы получили заем. Деньги будут вычтены из вашего жалованья, по столько-то в неделю. Так вот, незачем вам было брать деньги короля, если вы этого не хотели, и подпись ставить не надо было. Все совершенно добровольно. – Последнее слово он произнес так, чтобы рифмовалось с «больно».
Сердце у Тристрама провалилось в желудок, потом, точно на резинке, снова прыгнуло в горло.
– Что это значит? – спросил он. – Что происходит?
К своему удивлению, он увидел тут и худую леди с грязными волосами, прямую как палка от надменности гранд-дамы.
– Это существо, – сказала она, – имело наглость заявить, что мы записались в армию. Сроду подобной ерунды не слышала. Я и армия! Женщина моих лет и положения!
– Рискну сказать, вы подойдете, – отозвался сержант. – Как правило, армейские любят помоложе, но вам, скорее всего, дадут симпатичную работенку командовать вспомогательными. Женщинами-солдатами, – любезно объяснил он Тристраму, словно Тристрам был тут самым невежественным из всех. – Понимаете, их называют вспомогательными.
– Это правда? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Тристрам.
Сержант, казавшийся порядочным молодым человеком, мрачно кивнул.
– Постоянно говорю людям: не подписывайте ничего, пока не прочли. В той бумажке у капрала Ньюлендса говорится сверху, что вы добровольно вызвались служить двенадцать месяцев. Довольно мелким шрифтом, но могли бы прочитать, если бы захотели.
– Он строчку большим пальцем прикрывал, – сказал Тристрам.
– Я не умею читать, – встрял молодой человек.
– Что ж, тогда это твои похороны, верно? – отозвался сержант. – Не бойся, читать тебя научат.
– Это возмутительно! – взвилась седая леди. – Это совершеннейший позор и скандал. Я сейчас же пойду туда и верну им их грязные деньги и в лицо выскажу все, что о них думаю.
– Вот так и надо! – восхищенно отозвался сержант. – Так и вижу, как вы в дежурке распекаете почем зря. Вы хорошо подходите, очень даже. Будете, что называется, настоящей бой-бабой.
– Стыд и срам!
И она как истинная бой-баба направилась к двери.
– Что сделано, то сделано, – философски прокомментировал сержант. – Что написано пером, не вырубишь топором. Честным путем или нет, но вас захомутали. Двенадцать месяцев не так уж и много, верно? Меня уговорили на семь лет. Полнейший дурень я был. То есть круглый идиот, – перевел он для Тристрама. – Но строго между нами, – доверительно сообщил он всем, – если ты доброволец, шансов на повышение гораздо больше. Ух ты, она за дело взялась! – воскликнул он, навострив уши.
Из столовой ясно доносился громкий голос седой леди.
– Она подойдет, еще как подойдет! Скоро так называемый «призыв» объявят – так капитан Тейлор говорит. Добровольцы будут на гораздо лучшем положении, чем призывники. Только логично, на мой взгляд.
Тристрама обуял смех. Сразу у двери стоял стул, и он плюхнулся на него, чтобы отсмеяться.
– Рядовой Фокс, – выдохнул он, смеясь и плача.
– Вот так и надо! – одобрительно сказал сержант. – Истинно армейский дух. Послушайтесь моего совета: лучше смеяться, чем что другое. Ну так вот, – продолжил он, пока коридор заполняли все новые одураченные бродяги, – теперь вы в армии. Можно и удовольствие получить.
Тристрам все смеялся.
– Совсем как тот парень делает.
Часть пятая
Глава 1
– Ици-бици ба-ба-бух, – сказал Дерек Фокс сперва одному смеющемуся и пускающему пузыри близнецу, потом другому. – Ба-ба-бух бухи-ух! – загулькал он своему маленькому тезке, а потом – сама справедливость! – пропел ту же слащавую бессмыслицу крошечному Тристраму.
Он вообще был сама справедливость, как могли засвидетельствовать его подчиненные в Министерстве плодородия. Даже Лузли, пониженный до весьма незначительного звания, едва ли мог сетовать, что с ним обошлись несправедливо, хотя теперь старался доказать гомосексуальность Дерека Фокса.
– Бурп, бурп, бурп, – посмеиваясь, гулькал Дерек, одновременно щекоча обоих близнецов.
А близнецы тем временем, пуская пузыри, цеплялись за прутья манежа и сучили ножками, изображая двух белок в колесе.
Только маленький Тристрам громом Упанишады повторял:
– Па, па, па.
– Эх! – серьезно вздохнул Дерек. – Надо бы завести еще, много, много еще.
– Чтобы их можно было отправить в армию, где бы по ним стреляли? – спросила Беатрис-Джоанна. – Не надейся.
– Ах это…
Заложив руки за спину, Дерек рысцой обежал гостиную и только после этого допил кофе. Это была просторная гостиная: все комнаты в выходящей на море квартире были просторными. Нынче всегда хватало простора для людей ранга Дерека, для их жен или псевдожен, для их детей.
– Каждый мужчина должен идти на риск, – заявил он. – И каждая женщина. Вот почему нам надо бы рожать побольше.
– Чушь, – отозвалась Беатрис-Джоанна.
Растянувшись на внушительном диване цвета кларета, восьми футов длиной и со множеством подушек, она листала последний номер «Шика», модного журнала, состоявшего сплошь из картинок. Турнюры, заметила она, теперь последний писк Парижа на каждый день; рискованные декольте – обязательны для вечера; гонконгские платья-футляры манят распутным крестовым разрезом на спине. Секс. Война и секс. Младенцы и пули.
– В прежние времена, – задумчиво продолжала она, – мне бы сказали, что я уже превысила квоту. А теперь твое Министерство заявляет, что я ее не выполнила. Безумие какое-то!
– Когда мы поженимся, – сказал Дерек, – то есть по-настоящему поженимся, ты, возможно, заговоришь по-другому.
Зайдя за диван, он поцеловал ее в шею, поцеловал золотистые волоски, казавшиеся такими нежными на слабом солнце. Один из близнецов, возможно крошечный Тристрам, издал губами – в качестве звукового сопровождения – неприличный звук.
– Тогда, – шутливо добавил Дерек, – я смогу всерьез заговорить про супружеский долг.
– Сколько еще ждать?
– Около шести месяцев. Тогда будет полных два года с тех пор, как ты в последний раз его видела. – Он снова поцеловал ее шею. – Установленный период «дезертирства из брака».
– Я то и дело про него вспоминаю, – сказала Беатрис-Джоанна. – Ничего не могу с собой поделать. Пару дней назад я видела сон. Я совершенно ясно видела, как Тристрам бродит по улицам и зовет меня.
– Сны ничего не значат.
– И я все думала о том, как Шонни сказал, что его видел. В Престоне.
– Как раз перед тем как его упекли.
– Бедный, бедный Шонни.
Беастрис-Джоанна бросила на близнецов взгляд, полный острой нежности. Мозги у Шонни свернулись набекрень от утраты детей и дезертирства его Господа, и теперь он декламировал пространные литургии собственного сочинения и пытался съесть освященные простыни в палате Уинуикской больницы под Уоррингтоном в Ланкашире.
– Не могу избавиться от ощущения, что он бродит по стране в поисках меня.
– Были ведь разные способы, – сказал Дерек. – Неужели честно было требовать, чтобы ты питалась воздухом? Вместе с детьми? Я часто говорил – и скажу теперь, – что самое милосердное считать, что Тристрам давно мертв и съеден. С Тристрамом покончено, его больше нет. Теперь есть мы с тобой. Будущее.
Наклоняясь над ней, улыбаясь, лощеный и ухоженный, он очень и очень походил на будущее.
– Ах ты боже мой, – озабоченно сказал он. – Время!
Часы на дальней стене, стилизованный диск золотого солнца с огненными лучами, похожими на завитки волос, послушно показали ему время.
– Мне надо лететь, – сказал он без спешки. А потом, с еще меньшей спешкой, шепнул ей на ухо: – Тебе бы ведь и не хотелось, чтобы вышло иначе, а? Ты ведь со мной счастлива, а? Скажи, что ты счастлива.
– Ах, я счастлива. – Но улыбка у нее вышла слабая. – Просто я… Просто мне нравится, когда все правильно, вот и все.
– Все и есть правильно. Очень даже правильно. – Он поцеловал ее в губы с пылом, отдававшим не чем иным, как напутствием, но вслух сказал: – А теперь мне правда надо лететь. У меня сегодня напряженный день. Дома буду к шести.
Не забыл он и близнецов, поцеловав каждого в шелковистую макушку и выдав им последнее прощальное гульканье.
Махая, улыбаясь, с портфелем под мышкой он отбыл: министерская машина уже ждет внизу.
С три примерно минуты Беатрис-Джоанна украдкой оглядывала комнату, потом на цыпочках подошла к рычагу, включающему «Ежедневный новостной диск», светившийся на подставке подобно лакричному пирогу. Она сама себе не могла объяснить ощущение некоторой вины, что опять хочет посмотреть дневные новости: в конце концов «Ежедневный новостной» теперь один из целого ряда каналов свободного вещания, эти каналы – аудио, аудиовидео и даже один («Еженедельник ощущений») тактильный – мог снова и снова слушать кто угодно. Не давало Беатрис-Джоанне покоя, что в нынешние времена было в новостях что-то фальшивое, что-то натянутое и неубедительное, про что знали Дерек и подобные ему (и посмеивались украдкой), но что утаивали от таких, как она. Она хотела понять, сможет ли найти трещину в слишком уж гладком фасаде, который теперь…
– … Выход Китая из Русскоговорящего Союза и объявление о намерениях этой страны, как следует из заявления премьера По Су Джина в Пекине, создать независимую ассоциацию государств, которая на языке куо-ю будет известна как Та Чунь-куо, в европеизированном варианте – КитГос. Уже сообщают об агрессивных намерениях в отношении как РусГоса, так и АнГоса, как свидетельствуют рейды на Култук и Борзю и скопление сил пехоты в Южном Кантоне. По сообщению нашего обозревателя, налицо признаки намечающейся аннексии Японии. С оголением западного фланга АнГоса…